Поиск

Про «Алису» я тоже подумал. Да. Там разговаривают действительно много. <br/>
Но и сама эта вещь очень давняя. При этом Кэрролл туда хотел напихать ещё много всяких идей, философских, математических и прочих, помимо сна. Что он и сделал. Плюс рекомендации для самой Алисы в последующей взрослой жизни. Т.е. у Кэрролла не было задач именно погружать читателя в саму атмосферу сна. А скорее передать максимум информации таким экстравагантным образом.<br/>
Но времени с тех пор прошло много. И в сюрреализме, как жанре, тоже возникло много чего. Да и сам жанр возник намного позднее написания «Алисы».<br/>
И поэтому на «Алису» ориентироваться смысла нет.<br/>
И важнее не диалоги, а детали и сама атмосфера.<br/>
Ну мне так думается. Конечно же вам виднее, что делать с собственным произведением. И вы можете делать всё, что пожелаете.<br/>
Но сама творческая задача такого рода, с учётом прогресса всего этого направления, предполагает от «Алисы» существенные отличия.<br/>
В любом случае, ваше произведение великолепно. А это всё лишь мысли вслух.)))

Сейчас вопрос уже не в том, какие толстые книги и про что они писали. А в том, к чему это привело? И привело ли это хоть кого-то хоть к чему-то? Времени то прошло ого-го сколько. Уже какие-то заметные результаты быть должны, и очень давно, если всё это хоть чего-нибудь стоило. Но как-то туго с результатами совсем. Чтобы хоть про одного единственного человека можно было сказать: «Вот он это всё читал. Всему этому следовал. И полюбуйтесь. Какое загляденье вся его жизнь! И как все вокруг него счастливы!» Были, правда, такие, которые устроились в этих сообществах и на этом кормились неплохо. Или даже магазины открыли и этими книжками торговали или репродукциями картин. Им совсем даже неплохо в денежном смысле бывало. Были и такие, которые сами продолжения этих книжек писали, вроде как теми же парнями продиктованные. Тысячи их. Но всё же в качестве примера высокодуховных личностей этих людей приводить не хочется почему-то.

Во время одной своей лекции наш преподаватель по античной литературе рассуждал на тему вынесения в те далёкие времена приговоров по отношению к человеку, обвиняемому в преступлении. Конечно, прошло много лет и я не помню всех подробностей. Но навсегда врезались в память его слова: «Даже если все улики говорили о том, что человек виновен, его слово было решающим. И если он говорил „я не виновен, я этого не делал“, то безоговорочно выносился вердикт — оправдать, он не виновен. Потому что в те времена вера в слово человека была безграничной. Это сказал ЧЕЛОВЕК», — и на этих последних словах он многозначительно поднял вверх указательный палец. Я не знаю, насколько соответствовали истине эти выкладки нашего преподавателя — то был настоящий артист (кстати, сын известнейшего в республике артиста), который блестяще вел лекции, куда постоянно валом валили студенты с других факультетов только чтобы послушать его, его интереснейшие мини-спектакли. Прав был он или нет, но почему-то эти слова запомнились мне на всю жизнь.

БЛАГОДАРЮ, ЛЕНА! К чтению и слушанию этой книги каждый раз можно приступать с самыми разными мыслями и чувствами. Но каждый «сеанс» Иеремии Дрекселя завершается безусловным согласием с ним. На протяжении 23 лет он был придворным священником при дворе Максимилиана I, курфюрста Баварии. По воспоминаниям современников, его голос при проповедях был настолько сильным, что его было слышно в каждом уголке церкви, а его проповеди были настолько захватывающе увлекательными, что по прошествии часа слушателям казалось, что прошло всего несколько минут <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%BB%D1%8C,_%D0%98%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D1%8F" target="_blank" rel="nofollow noreferrer noopener">ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%BB%D1%8C,_%D0%98%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D1%8F</a>

Иеремия Дрексель родился в 1581 г. в Баварии, в городе Аугсбург, где первоначально воспитывался в лютеранской вере. Впоследствии был обращен в католичество и преподавал в иезуитской семинарии в Диллингене, в качестве профессора риторики. На протяжении 23 лет являлся придворным священником при дворе Максимилиана I, курфюрста Баварии. По воспоминаниям современников, его голос при проповедях был настолько сильным, что его было слышно в каждом уголке церкви, а его проповеди были настолько захватывающе увлекательными, что по прошествии часа слушателям казалось, что прошло всего несколько минут <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%BB%D1%8C,_%D0%98%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D1%8F" target="_blank" rel="nofollow noreferrer noopener">ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%BB%D1%8C,_%D0%98%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D1%8F</a>

С Вами не соскучишься, Амаль))) Мастер Вы оригинальничать!..))<br/>
<br/>
Видимо, «клетчатка» — это патологоанатомический термин. Но я уже до таких подробностей не вдаюсь, как чтец, не суть. Ваше же замечание, Амаль, воспринимаю ироничным, в том числе и Ваше замечание по поводу музыкального сопровождения, заставившее Вас, не любителя классики, заслушаться чеховским:<br/>
<br/>
«Джахангир, интриган Вы эдакий! Вот клянусь Великим Гомеостазом Вселенной, что если бы не эта, как ни странно — к месту пришедшаяся музыка в стиле дарк-эмбиент в начале рассказа, я не прослушал бы больше минуты, сочтя этот рассказ скучным и унылым». <br/>
<br/>
Что ж, это удача! ))<br/>
<br/>
По поводу обращения к тролльчатам я полностью согласен с Вами! У здешних начинающих троллей слабовато не только с чувством самоиронии, но и с риторикой, отчего они вызывают лишь скуку. <br/>
<br/>
По поводу дизорфоэпии латинского глагола. В заподноевропейской традиции в многосложных глаголах личной формы ударения стоят на последнем слоге: не трАнзит, а транзИт; трАнзит – это имя существительное – переход. <br/>
<br/>
И да, спасибо за ссылку. graecolatini.bsu.by/htm-proverbs/proverbs-latin-transcription-170-ru.htm<br/>
<br/>
***<br/>
Ну, и самое главное: когда я озвучивал диалог между врачом и самоубийцей, я не мог удержаться от смеха. Было много дублей. И чем я больше читал диалог, тем мне больше хотелось угарать. Короче, нахохотавшись вдосталь, мне лишь на следующий день удалось озвучить диалог. И все же, слушая его вы можете заметить, как же мне было смешно. А Вы говорите: «И паче снега убелюся, и слуху моему даси радость и веселие…». ))) <br/>
<br/>
«В глазах его я прочел испуг. Он боялся, чтобы я не ушел.<br/>
— Не нужно! Посидите еще минут пять… десять… Если вам не противно, то сядьте, прошу вас.<br/>
Он просил и дрожал, стуча зубами. Я послушался и сел на край дивана. Десять минут прошло в молчании. <br/>
— Какой ветер! — проговорил больной, не открывая глаз. — Как он ноет!<br/>
— Да… — сказал я. — Послушайте, мне кажется, что я вас знаю. Вы не участвовали в прошлом году в любительском спектакле у генерала Лухачева на даче?<br/>
— А что? — спросил он, быстро открыв глаза. По лицу его пробежала тучка.<br/>
— Точно я видел вас там. Вы не Васильев?<br/>
— Хоть бы и так, ну так что же? От этого не легче, что вы меня знаете.<br/>
— Не легче, но я спросил вас так… между прочим.<br/>
Васильев закрыл глаза и, словно обиженный, повернул свое лицо к спинке дивана.<br/>
— Не понимаю я этого любопытства! — проворчал он. — Недостает еще, чтобы вы стали допрашивать, какие причины побудили меня к самоубийству!<br/>
Не прошло и минуты, как он опять повернулся ко мне, открыл глаза и заговорил плачущим голосом:<br/>
— Вы извините меня за этот тон, но, согласитесь, я прав! Спрашивать у арестанта, за что он сидит в тюрьме, а у самоубийцы, зачем он стрелялся, невеликодушно и… неделикатно. Удовлетворять праздное любопытство на чужих нервах!<br/>
— Напрасно вы волнуетесь… Я и не думал спрашивать вас о причинах.<br/>
— Так спросили бы… Это в привычке людей. А к чему спрашивать? Скажу я вам, а вы или не поймете, или не поверите… Я и сам, признаться, не понимаю… Есть протокольно-газетные термины вроде «безнадежная любовь» и «безвыходная бедность», но причины неизвестны… Их не знаю ни я, ни вы, ни ваши редакции, в которых дерзают писать «из дневника самоубийцы». Один только бог понимает состояние души человека, отнимающего у себя жизнь, люди же не знают.<br/>
— Всё это очень мило, — сказал я, —…»