Так ведь согласилась же!
«прослезилась, засмеялась и, в знак своего согласия, чокнулась»
Что ж, вполне себе прочный экономический союз может получиться))

Остроумно и убедительно))

Удивительный рассказ. Чехов опоэтизировал не только жизнь этого «бессмысленного человека» Гусева, но и его печальный конец.

Двойственное впечатление от повести.
С одной стороны, неоспоримый талант Чехова как превосходнейшего рассказчика.
С другой ― слишком прямолинейно выраженный мировоззренческий план (увлечение интеллигенции философией пессимизма в то время) и морально-этический ― проповедь как форма вставного рассказа, нравственное прозрение героя и проч.
Что не столь присуще Чехову в сравнении с Достоевским и Толстым.
Своего рода эксперимент Чехова, к которому сам он, похоже, отнесся критически, не включив «Огни» в свое собрание сочинений.
Чтение Бориса Левинсона прекрасно.

Какая унылая безысходность во всем. Отвратительные дороги, грязь, сырость, холод, пьяные мужики, скука, бесцельность жизни, бесконечная повторяемость ненужных и бесполезных действий и разговоров.
И мечта ― не реальная, а мираж, отливающий ярким светом воспоминаний. В реальности же ― охладевшие чувства и равнодушие к жизни.
Позднего Чехова можно читать только вот так, по одному рассказу, слишком тяжело бремя безотрадности.

разумеется, опечатка — *в моем высказывании*

У вас поразительная гармония с Евгением, пожалуй, вам действительно удобнее общаться друг с другом.
Где вы увидели в моем высказывание то, что сказки — это не фольклор? Я написала о том, что фольклор представлен разнообразием жанров, в том числе, конечно же, и сказкой, как и множеством других. Но сам фольклор не есть жанр (посмотрите в словаре определение этого термина).

У вас серьезная путаница в голове. И вы невнимательно прочитали то. что я написала.
«Авторская сказка по многим критериям подражает фольклорным» именно потому, что, как я написала, литература взаимодействует с фольклором и заимствует в том числе его жанры.
Дальше ваши рассуждения, простите, я не поняла.

Соответствующее — это филологическое? Хотя, чтобы различать фольклор и литературу, достаточно и школьного.

Вот только фольклор — это не жанр, и тем более не жанр литературы.
Условно говоря, фольклор и литература — это отдельные художественные системы, фольклор — коллективное творчество, литература — авторское. Литература может взаимодействовать с фольклором, заимствовать и т.п. Но фольклор это НЕ литература.
Фольклор представлен в разнообразных жанрах, но сам жанром не является.

«Холодная кровь» здесь это даже не хладнокровие и уж тем более не философски-стоическое отношение к жизни.
У старшего героя ― смиренное и покорное принятие любых обстоятельств, ведь это же так привычно и так свойственно русской жизни. Как и взятки, которые даются так легко, всегда «с уверенностью и прямотой».
А у младшего и вовсе совершенно тупое безразличие ко всему вообще.
Одним словом, беспросветная «русская тоска», которую так хорошо показал Чехов, а по его стопам и Бунин в своих «мужицких» рассказах.

Воистину так! Nomen odiosum приходит на ум почти сразу, после этого слушать невыносимо смешно.

Прелестное и остроумное собрание пороков, глупостей и дураков всех сословий, возрастов и занятий. Искрометные афоризмы с ярчайшими примерами и неназойливым, но весьма уместным назиданием.
Исполнение отличное и как нельзя лучше соответствует содержанию. Очень удачно выбраны интонации, как если бы говорил придворный шут, проницательный и умный, которому единственному дозволено говорить правду.
Какой афоризм ни возьми, все метко, остро и красноречиво.
В чести и силе та держава,
Где правят здравый ум и право.
А где дурак стоит у власти,
Там людям горе и несчастье.

Так капиталисты Америки или древнегерманские племена (пишутся не через дефис, слитно), вы не могли бы определиться?

Под «санкциями» писатель Беляев как раз был в то время, когда жил, как и вся фантастика, особенно начиная с 30-х гг. Его не хотели печатать, а потому приходилось писать иногда о всякого рода социалистических достижениях, а вместо публикаций новых произведений сочинять очерки в газеты. Но нашел в себе мужество и вернулся к настоящей литературе перед самой смертью в последнем романе «Ариэль» ― о творческой свободе и свободе вообще.

Возможно, и так. Но для этого надо убедиться, что Мельников-Печерский действительно использовал диалектный вариант. В таких случаях, когда происходит отклонение от литературной нормы, в тексте ставится ударение.

К сожалению, это не аргумент. Литературной орфоэпической нормой является постановка ударения на последний слог — бурлаки́. Произнесение «бурла́ки» считается диалектным, что по понятным причинам использовал Некрасов. Слово это у него в стихах появляется неоднократно, но преимущественно как раз с правильным ударением, как в стихотворении «На Волге»:
Почти пригнувшись головой
К ногам, обвитым бечевой,
Обутым в лапти, вдоль реки
Ползли гурьбою бурлаки́…
Следует также добавить, что стихотворение Некрасова, опять-таки к сожалению, не может служить аргументом еще и потому, что в стихах смещение ударения — вполне традиционная поэтическая вольность (чаще всего уступка ритму), как, например, в пушкинском «Медном всаднике»:
Стояли стогны озера́ми,
И в них широкими река́ми
Вливались улицы…

Персонаж один, имен — сонм.

В том комментарии, где вы писали про «многострадальную нашу школу», вы и назвали этим словом Солженицына.

Не могли бы Вы уточнить, за ложь в чем?