Опять промахнулись. Слезла еще в 2014 году. Да и была там пару раз всего, когда он был «неваш»))

Так может вам и не ходить за мной по пятам, чтобы так сильно не раздражаться?)) Опять-таки, ничего про меня не зная, что-то наговорили и ой как сильно промахнулись. Все мимо. Как всегда.

Да ну полно уже вам юродствовать.
Так хочется любить Паустовского? Ну и любите себе в удовольствие, проливайте слезы над мелодрамами и умиляйтесь сказочно-прекрасной фальши.
Начинаю подозревать вас в навязчивом преследовании))) Ходите за мной из книжки в книжку, которых сами не читаете, и рассказываете мне про мною недостигнутые высоты.

Вы про «поколение дворников и сторожей», то есть интеллигенцию, в советские времена по разным причинам вынужденную так работать?
Я вас умоляю, к лесничему Паустовского это ровно никакого отношения не имеет. Никакого.
Он как раз типичный участник того самого «общественного эксперимента», за свою ударную работу получивший путевку, как и положено, в Крым. Разве только, в сравнении с другими виртуальными участниками, здесь еще и преувеличенно положительный по причине гиперответственности. И немотивированной образованности)))
Так что все ваши мысли к рассказу вообще никак не относятся.
Опять не читали, опять все мимо.
Да, а вот как проявлять снобизм по отношению к литературному фантому, честно говоря, не очень себе представляю.

Ну, книгу же эту лесничий не сам в сельской библиотеке выбирал)) Ее в этом рассказе ему в руки-уста зачем-то вложил писатель Паустовский, человек весьма образованный и интеллигентный. Видимо, не смог удержать в себе свои собственные знания))

И самое прекрасное — как простой советский лесничий Петр Матвеич с легкостью цитирует Лукреция.
«Молньи стремителен бег, и разит она тяжким ударом», — неожиданно сказал лесничий.
Режиссер усмехнулся одними глазами.
— Откуда это? — спросила Наташа.
— Из Лукреция, — ответил лесничий и покраснел.

Действительно, «неожиданно», даже сам смутился))

Когда в аннотации (да хоть бы и к сказкам) пишут о том, что книга чему-то учит, любопытно, в это реально верят ее составители?
Да ну не может литература «научить» любить природу, быть добрым, честным и т. д. Иначе мир давно уже был бы иным.
Единственное, чему она может «научить», ― это думать. Да и это, в сущности, неверно, не «учит» она думать, а лишь предоставляет такую возможность.

Вот уж не думала, что когда-нибудь буду перечитывать Паустовского, но Ваши прелестно-провокационные комментарии вдохновляют))
Режиссер посажен писателем в поезд, так сказать, с очень важной целью, и не абы зачем, а чтоб степень положительности и «причесанности» остальных героев на его фоне сделалась совсем уж превосходной. Вот сидит он такой со своими бледными руками, развалясь и покуривая сигареты «Элит» (это потому они «Элит» называются, чтоб если кто еще не понял, то теперь точно догадается, что он хлыщ и пижон), в модном костюмчике и смотрит на небо. И не видит, паразит этакий, истинной красоты его, а примеряется к нему, будто это театральная постановка (тут автор как бы прямо, в лоб дает сигнал читателю, показывает, где водораздел: вот, дескать, те, кто по-настоящему природу любит, а вот проходимцы всякие).
Там еще собака очень прикольная, акробатические чудеса проявлявшая. С любопытством глядя на Наташу, вычесывает блох. Одновременно и одномоментно. И смотрит, и вычесывает. Впрочем, вряд ли и «вычесывает», это как-то по-другому называется))
Короче, то ли такой советский наивный реализм-романтизм, то ли советский лубок.

Ага, собачку Тургенев загубил почем зря, исключительно для «красного словца» и чтоб потом марьиванны в школах истязали детей, заставляя видеть в этом протест крепостничеству, немую покорность народа и прочую околесицу.

А Паустовский нередко играет на чувствах, на тех рецепторах, которые легче всего в обычном читателе отзываются.
Он в некотором роде эпигон русской литературы ее предреволюционного исхода, в какой-то степени последователь Бунина, Зайцева, приправивший их изрядной долей сентиментальности и балансировавший на грани литературного безвкусия.

Да, громкая и странная история, явный пиар и очень пошлый. Вроде как Паустовский, будучи человеком порядочным и интеллигентным, очень этого стыдился.

Весьма двусмысленная и недобрая сказка (все же сказка), в которой добродетель уполномочена творить зло. При этом добродетель оказывается прямо-таки изощренно жестокой, демонстрируя эту жестокость целым рядом пыточных действ, постоянно сопровождающихся издевательским смехом. «Миленькие» пейзажи и абсолютно лакированный персонаж Петя положения не спасают.

Особенно «отлично» преподавали иностранные языки (спецшколы не в счет), так, что никто после окончания школы на них двух слов не мог связать. Видимо, как раз для этого, чтобы не заглядывались на Запад.

В аннотации семь (!) раз повторяется, что рассказ чему-то «учит», когда и один раз был бы ни к чему.

Согласна, абсолютно надуманный, искусственный рассказ, созданный с очевидной дидактической целью, что отдалило его от литературы настолько, что он перестал ею быть.
А вот прочитан хорошо.

Да, и мало утешительного в том, что Буатель потом «одумался» и уже своим детям не стал перечить. Но себе жизнь сломал, и возлюбленной своей. В таком нетерпимом к чужакам обществе, возможно, у нее это был единственный шанс устроить свою жизнь.
И что для меня самое поразительное в ее истории ― это то, как она в рассказе бесследно исчезает.
Как будто канула в небытие.

А можно добавить неожиданный поворот, и рассказ станет настоящей новеллой. К примеру, с мадам Орейль просят за перетяжку сумму, превышающую стоимость зонта, а это, скажем, противоречит условиям договора со страховой компанией.
Но это больше походило бы на О. Генри, хотя и без любимого им happy end))

Дома новы, но предрассудки, как говорится, стары. Ксенофобские предубеждения во всей красе, и не без религиозного влияния, демонизирующего черный цвет. И все это, казалось бы, у вполне добропорядочных людей.
С другой стороны ― безропотная покорность судьбе, пассивное принятие a priori авторитетного мнения старших. И как результат ― выбор главным героем «завидного» занятия на всю оставшуюся жизнь.
В то время нередко к этой профессии привлекали уголовных преступников, и таким образом они снижали срок своего наказания.
Вот и дядюшка Буатель отбывает свое наказание за глупость.

Тот ранний Чехов, читая которого еще можно легко, расслабленно улыбаться и вполне беззаботно смеяться.
И в конце рассказа ― любимый Чеховым парадокс, «в некотором роде гамлетовский прием» вдруг имеет совершенно противоположный желаемому эффект, и главный герой попадает в ловушку))
Вот и Одиссею, по вполне разумным причинам не желавшему отправляться на войну, когда-то с этим «приемом» тоже не повезло.

Рассказ производит очень сильное впечатление, пожалуй, не только благодаря откровенному натурализму.
Последнее, что происходит в нем, хотя и совершается как религиозный обряд, имеет куда более неформальный смысл. И, как это ни странно, смысл самый что ни на есть гуманный.
Финал ― торжество гуманизма пусть и над понятной, объяснимой, но неоправданной и бесчеловечной жестокостью.