Благодарю Вас, Екатерина! Рад, что такие рассказы находят своего доброго и чуткого слушателя.

Спасибо, Мария, рад, что рассказ пришёлся Вам по сердцу!

Спасибо большое, Надежда, что послушали этот рассказ и за добрый отзыв!

Самой дичи уже всё равно. А есть её с таким сознанием пережитого вряд ли принесёт удовольствие. Да и сомневаюсь, что после этого случая он вообще прикасался к мясу:
«Он выбрал себе литературный псевдоним «Чеглок» — боевой характер этого маленького, но быстрого и смелого сокола ему импонировал. Щедрые на чудеса экзотические джунгли и саванны надолго обогатили писателя-натуралиста впечатлениями, которые он талантливо передавал юным читателям вместе со своим умением удивляться. Любовь писателя ко всему живому проявлялась и в том, что он принципиально не ел мяса.»

Любопытно при этом заметить, что братом его, Владимиром, корифей Чехов был, мягко сказать, не доволен. И именно по причине его раздутого самомнения и превозношения над Василием:

«В семье не без урода, а потому между довольными попадались изредка и недовольные. Последние суть следующие:
… Владимир Немирович-Данченко, обижающийся на то, что его смешивают с талантливым братом Василием Немирович-Данченко. У обоих одинаковая фамилия, имена обоих начинаются с одинаковой буквы и оба не одинаково пишут. Брат Василий плохо пишет и неизвестен, брат же Вольдемар отлично пишет и известен не только всем сотрудникам «Курьера», но даже и редактору «Развлечения»… И вдруг их смешивают!
… Что такое особенное написал Владимир Немирович-Данченко (не настоящий), во второй уже раз извещающий человечество чрез «письмо в редакцию» о своем необыкновенном творении? В первый раз он сердился на публику за то, что она смешивает его с братом Василием Ивановичем (настоящим), теперь же обвиняет каких-то злоумышленников в том, что они где-то в провинции уже несколько раз ставили его драму, тогда как он еще «не выпускал в свет ни одного экземпляра» своей драмы. Бушует, неугомонный! Есть драматурги, которые натворили сотни драм, да молчат, а этот нацарапал одну, да и то кричит о ней, как голодная чайка или как кот, которому наступили на хвост. И Шекспир так не хлопотал, кажется… Что-нибудь из двух: или Woldemar слишком юн и учится еще в гимназии, или же его драма действительно замечательное произведение. Подождем, посмотрим, а пока, юноша, успокойтесь и не выскакивайте из терпения. Драматургу подобает серьезность...» (Чехов. Осколки московской жизни ).

Ну, современные ему (уж точно признанные) корифеи были не так скромны в оценке его творчества и личности в целом :)

«Подумайте только: как много было читателей у этого чародея. Пишет Василий Иванович шестьдесят лет (я думаю, больше). Напечатано им не менее шестидесяти емких томов – колоссальный богач! Читали его с неизменным усердием во всей огромной России: западной и восточной. Здесь нельзя уже сказать „многочисленная аудитория“, а – прямо – несколько десятков миллионов читателей разных возрастов и поколений. И ни в ком он не посеял зла, никому не привил извращенной мысли, никого не толкнул на дорогу уныния и зависти. А множеству дал щедрыми пригоршнями краски, цветы, светлые улыбки, тихие благодарные вздохи, напряженный интерес романтической фабулы…
Хорошо, когда человек, пройдя огромную жизнь и много потрудясь в ней, оглянется назад на все пережитое и сделанное и скажет с удовлетворением:
– Жил я и трудился не понапрасну.
Сказать так – право очень редких людей. Среди них – Василий Иванович, один из достойнейших»
(А. Куприн. Добрый чародей).

«…Для того чтобы бросить камень в грешного человека, Немирович должен сперва бесповоротно осудить его в сердце своем, а оно на бесповоротные осуждения неохоче и осторожно. Я не раз повторял и теперь скажу: из русских писателей Василий Иванович по духу ближайший и вернейший всех учеников Виктора Гюго: энтузиаст веры в хорошесть человеческой натуры. Он убежден, что искра Божия, вдохнутая в первогрешного Адама, неугасимо живет в каждом, хотя бы и глубоко падшем, его потомке. Что, каким бы смрадным грузом житейских мерзостей ни завалил человек эту божественную искру, она в нем тлеет, выжидая своего часа. И однажды, в благоприятных призывных условиях, она может вспыхнуть пламенем великодушного порыва, чтобы покаянно и искупительно осветить и согреть окружающую жизнь ярче и теплее, чем способна равномерная, рассудочная добродетель тех беспорочных и непогрешимых, что живут на свете „ни холодны, ни горячи“.

Немирович-Данченко ненавидит деспотов, тиранов, утеснителей человечества, владык и слуг „царюющего зла“, в каких бы формах и личинах оно ни вторгалось силою, ни вкрадывалось обманом. Ненавидел железнорукую автократию Александра III, ненавидит человекоистребительный, безбожный большевизм. Однако я убежден, что если бы ему, как Данте Алигьери, дана была власть распорядиться судьбою своих современников в ожидающей всех нас вечности, то Василий Иванович вовсе не написал бы „Ада“. Потому, что он даже ненавистную ему категорию пощадил бы от безнадежных девяти кругов, а только заставил бы ее хорошенько отбыть добрый кусок вечности в „Чистилище“. Что же касается „Рая“, то – Боже мой! – какую бы толчею он в раю устроил! Ибо кого-кого только из своих любимых и его любивших не пропустил бы туда, бесчисленною чередою, наш доброжелательный „любимый старый дед“!»
(А. Амфитеатров. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих).

У нас, в России, не вспоминали, а вот в Праге, говорят, в честь него даже улицу назвали. И там он «стал почетным председателем Пражского и почетным членом Белградского союзов русских писателей и журналистов. В день его смерти в Праге были вывешены траурные флаги, а газеты пестрели крупными заголовками: «Умер великий славянин»».
«Не бывает пророк без чести, разве что в Отечестве своём»

Спасибо Вам большое, Игорь! Да, Вы правы — только поистине талантливому корифею пера под силу описать в немногих словах природу — даже ту, где уже нет, по сути, никакой природы — так, что всё равно хочется всё бросить и уйти туда.

Спасибо большое, Саманта! Автор и сам наполовину армянин (мать — армянка), отсюда, наверное, и эта колоритность описания ). На днях опубликуется и другой рассказ с практически одинаковым названием, созданный примерно в те же годы, но другим автором. Буду рад, если Вы его тоже послушаете!

Как всё-таки по-разному мы с Вами услышали и восприняли эти слова обвинения :) Мне слышалась в этом лишь лёгкая добрая и, одновременно, грустная ирония, особенно когда среди пороков прозвучало умение писать стихи (а стихи Солоухин писал замечательные, он и сам говорит в одном из рассказов, что «я поэт, но вынужден заниматься прозой»). То есть, самое лучшее, что есть в нём, было инициировано той самой девушкой. Ну а действительные же пороки (пить, курить) это, конечно, не потому, что она этому научила… а этакая жалкая попытка утешиться от боли неразделённой любви… Если это было действительно настоящее чувство, то исчезнуть ему невозможно. И, тем более, остаться в состоянии незавершённости. Это как известный анекдот про то как девочка играла на пианино гамму, а папа слушал. Она доиграла до ноты си и убежала. А папа какое-то время сидел-сидел, потом не выдержал, подошёл к клавиатуре и громко сыграл «до». :) Так вот и тут, по крайней мере, без этой встречи в Вязниках не могла просто взять и завершиться эта история. Хотя лично я верю, что она имеет своё продолжение… но не на Земле… а где-то там, где ярко сияет рубиновая звёздочка и никогда не прекращается прекрасная юность…
Спасибо большое Вам за эти глубокие, искренние отзывы!

Думаю, это не всегда так, ljalja. Бывают, конечно, именно такие персонажи, как Вы отметили — им бы только побередить душу, никакой ответственности за свои поступки — ни за прошедшие, ни за нынешние — они нести не хотят. Более того, если читателю встречался в жизни именно такой беспечный персонаж, то он невольно будет проецировать его и на героя этого рассказа. Но бывает ведь и настоящее, вечное, глубоко оставшееся внутри на всю жизнь, как бы эта жизнь потом не сложилась. Даже у вполне серьёзных и ответственных людей такое бывает. Не случайно говорят, что чужая душа — потёмки, и происходящие в ней процессы порой чрезвычайно сложны, противоречивы и не вполне ясны даже самому её носителю. И потому приходит здесь на память библейский совет: «Не судите никак прежде времени, пока не придёт Тот, Кто озарит светом скрытое во тьме и сделает явными тайные побуждения сердца».
Спасибо большое Вам за прослушивание и отзыв!

Бумажные версии обеих книг шикарны, и там бесподобные иллюстрации на каждой странице художницы Екатерины Бабок, ребёнку будет очень приятно держать в руках такую книжку. Даже у меня она стоит всегда передо мной на письменном столе :)

Спасибо большое Вам за отзыв!
Думаю, во многом этот постапокалиптический вид обусловлен усилиями «царей природы», умеющих только брать да грабить, губить да разрушать. Приговаривая по-«царски» что-то типа: «Нравится — не нравится, терпи моя красавица». До какого-то времени потерпит, а потом запустит процессы самоочищения и выметет этих «царей» поганой метлой…
Хорошо сказано у Пушкина:

Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.

Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой…

Спасибо Вам большое, Tata! Да, опять, как и в рассказе «Зимний день», мы здесь наблюдаем ту же самую двойственность человеческой природы, которую автор словно бы специально обнажает и, тем самым, ещё более подчёркивает эту пародоксальную уродливость, болезнь того, кто гордо зовёт себя Homo Sapiens и считает царём природы. Как-то сразу осознаёшь после этих рассказов, что в человеке есть два начала: одно высшее, в котором соединяются ЧЕЛО и ВЕЧНОСТЬ, наполненное милосердием, состраданием ко всему живущему, желанием спасать, а не разрушать иное бытие, осознанием, что жизнь — это бесценный дар, на который всякое существо имеет своё суверенное право. И другое начало — варварское, дикарское, рептильное, которое ради праздника своего чрева и удовлетворения сиюминутной страсти, похоти, «охоты», не щадит ничего. Человек словно на распутье стоит, на перекрёстке. Два голоса зовут человека, и словно бы дан ему выбор, к какому из них прислушаться, за кем последовать. Тут невольно вспоминаешь известную притчу о том, что в каждом человеке идёт борьба, похожая на борьбу двух волков: белого и чёрного. И побеждает, как известно, тот волк, которого ты кормишь…

:) Прецедент уже был. Причём лось, помимо этого, имел ещё и определённую тягу к литературе:
«Жители г. Иваново были сегодня очень удивлены, увидев у цирка живого лося. «Поначалу я приняла его за чучело, — написала автор фото, — но потом он зашевелился».
А прежде чем прийти к цирку, лось успел погулять в Литературном сквере.
Как лосенок забрел так глубоко в город, неизвестно. Но это уже далеко не первый случай, когда сохатые оказываются в городской черте. Как правило, животных быстро отлавливают специалисты и выпускают в их привычную среду обитания.»

Стёб или нет это — не знаю, мне кажется, вполне себе обычное жизнеописание, но что человечество в мороке — это точно, и природа человеческая глубоко повреждена болезнью страсти, одной из разновидностью которой является охота.

Кстати, сам Дарвин — ещё один яркий пример патологической двойственности человеческой натуры, а, точнее, живое доказательство тому, что охота есть ни что иное как похоть, страсть, болезнь души человеческой, вступающая в прямое противоборство с высшим началом в человеке, основанным на сострадании и милосердии:

«Любовь и интерес к природе обнаружились у Дарвина очень рано, лет с восьми. Сначала они могли выразиться, разумеется, только в виде коллекционерской и охотничьей страсти. Он собирал растения, минералы, раковины, насекомых, даже печати, автографы, монеты и тому подобное, рано пристрастился к рыбной ловле и целые часы проводил с удочкой, – но особенно полюбил охоту.
Конечно, эти занятия казались его родным и знакомым простым шалопайством. Даже отец, проницательный и тонкий психолог, не видел в них ничего другого и, огорчаясь скромными успехами сына в школьных занятиях, заметил ему однажды: «У тебя только и есть интереса, что к стрельбе, возне с собаками и ловле крыс; ты будешь позором для себя и для своей семьи!»
«Мой отец, – замечает по этому поводу Дарвин, – хотя и добрейший из людей, которых я когда-либо знал, был, вероятно, очень раздражен и не совсем справедлив, когда говорил эти слова».
Как бы то ни было, порицания и упреки не могли подавить его охотничьей страсти. К концу своего пребывания в школе Бётлера он сделался отличным стрелком. «Я думаю, – говорит он, – никто не влагал столько усердия в самое святое дело, сколько я – в охоту на птиц». Он собирал также птичьи гнезда, яйца; наблюдал за жизнью и нравами птиц и в своем увлечении удивлялся, почему все взрослые люди не сделаются орнитологами.
Мягкосердечная натура его возмущалась страданиями раненых животных; он даже пытался бросить стрельбу, но страсть к охоте пересиливала сострадание. Вообще, мягкость, добродушие, почти болезненная чувствительность к чужим страданиям проявились у него очень рано. Жестокость, вернее бесчувственность, свойственная детям, была ему чужда. Отыскав гнездо, он никогда не брал из него всю кладку, а ограничивался одним яйцом, чтобы не слишком огорчать родителей. Ударив какую-нибудь собачонку, он долго не мог успокоиться и мучился угрызениями совести. Червей, служивших для ловли рыбы, убивал соленой водой, чтобы не мучились долго на удочке.»

У меня точно такие же ощущения и чувства по отношению к говорящим такое. Довелось некоторое время жить в местности, где располагалась такая вот «ферма». В день забоя над посёлком стоял чуть ли не физически ощущаемый мрак, «тьма осязаемая». Наверное, таким людям будет не слишком приятно однажды узнать, что их тоже для чего-то «разводят», во всех смыслах этого многогранного слова.

Заинтересовался исключительно в контексте исследования материалов по защите животных. Согласен с Вами, адекватно обсуждать все эти детали не получится — никто, как говорится, со свечкой там не стоял. Но что-то в душе подсказывает, что правды в этих деталях всё же достаточно много. Особенно бросилась в глаза деталь, что РПЦ канонизировала Николая в аккурат с приходом ко власти нынешнего «охотника». Очень уж символично всё это мне представляется… Ну а в целом то, что Николай до охоты был охоч — это факт вполне себе известный и, думаю, неоспоримый: ru.wikipedia.org/wiki/Охота_Николая_II
«Так, 8 декабря 1891 года он убил первого лося, оставив в дневнике запись: «Радость была огромная, когда я его повалил!»

Спасибо Вам большое! В этом месяце, надеюсь, будет готово и ещё одно произведение на эту тему. Сейчас она очень актуальна — ведь все жестокости в мире взаимосвязаны, и одна порождает другую. У Солоухина есть и ещё один рассказ, очень перекликающийся с этим — «Homo sapiens. Поездка на озеро Севан», я его записывал в прошлом году: akniga.org/solouhin-vladimir-homo-sapiens-poezdka-na-ozero-sevan