Спасибо Вам большое, Tata! Да, опять, как и в рассказе «Зимний день», мы здесь наблюдаем ту же самую двойственность человеческой природы, которую автор словно бы специально обнажает и, тем самым, ещё более подчёркивает эту пародоксальную уродливость, болезнь того, кто гордо зовёт себя Homo Sapiens и считает царём природы. Как-то сразу осознаёшь после этих рассказов, что в человеке есть два начала: одно высшее, в котором соединяются ЧЕЛО и ВЕЧНОСТЬ, наполненное милосердием, состраданием ко всему живущему, желанием спасать, а не разрушать иное бытие, осознанием, что жизнь — это бесценный дар, на который всякое существо имеет своё суверенное право. И другое начало — варварское, дикарское, рептильное, которое ради праздника своего чрева и удовлетворения сиюминутной страсти, похоти, «охоты», не щадит ничего. Человек словно на распутье стоит, на перекрёстке. Два голоса зовут человека, и словно бы дан ему выбор, к какому из них прислушаться, за кем последовать. Тут невольно вспоминаешь известную притчу о том, что в каждом человеке идёт борьба, похожая на борьбу двух волков: белого и чёрного. И побеждает, как известно, тот волк, которого ты кормишь…
:) Прецедент уже был. Причём лось, помимо этого, имел ещё и определённую тягу к литературе:
«Жители г. Иваново были сегодня очень удивлены, увидев у цирка живого лося. «Поначалу я приняла его за чучело, — написала автор фото, — но потом он зашевелился».
А прежде чем прийти к цирку, лось успел погулять в Литературном сквере.
Как лосенок забрел так глубоко в город, неизвестно. Но это уже далеко не первый случай, когда сохатые оказываются в городской черте. Как правило, животных быстро отлавливают специалисты и выпускают в их привычную среду обитания.»
Стёб или нет это — не знаю, мне кажется, вполне себе обычное жизнеописание, но что человечество в мороке — это точно, и природа человеческая глубоко повреждена болезнью страсти, одной из разновидностью которой является охота.
Кстати, сам Дарвин — ещё один яркий пример патологической двойственности человеческой натуры, а, точнее, живое доказательство тому, что охота есть ни что иное как похоть, страсть, болезнь души человеческой, вступающая в прямое противоборство с высшим началом в человеке, основанным на сострадании и милосердии:
«Любовь и интерес к природе обнаружились у Дарвина очень рано, лет с восьми. Сначала они могли выразиться, разумеется, только в виде коллекционерской и охотничьей страсти. Он собирал растения, минералы, раковины, насекомых, даже печати, автографы, монеты и тому подобное, рано пристрастился к рыбной ловле и целые часы проводил с удочкой, – но особенно полюбил охоту.
Конечно, эти занятия казались его родным и знакомым простым шалопайством. Даже отец, проницательный и тонкий психолог, не видел в них ничего другого и, огорчаясь скромными успехами сына в школьных занятиях, заметил ему однажды: «У тебя только и есть интереса, что к стрельбе, возне с собаками и ловле крыс; ты будешь позором для себя и для своей семьи!»
«Мой отец, – замечает по этому поводу Дарвин, – хотя и добрейший из людей, которых я когда-либо знал, был, вероятно, очень раздражен и не совсем справедлив, когда говорил эти слова».
Как бы то ни было, порицания и упреки не могли подавить его охотничьей страсти. К концу своего пребывания в школе Бётлера он сделался отличным стрелком. «Я думаю, – говорит он, – никто не влагал столько усердия в самое святое дело, сколько я – в охоту на птиц». Он собирал также птичьи гнезда, яйца; наблюдал за жизнью и нравами птиц и в своем увлечении удивлялся, почему все взрослые люди не сделаются орнитологами.
Мягкосердечная натура его возмущалась страданиями раненых животных; он даже пытался бросить стрельбу, но страсть к охоте пересиливала сострадание. Вообще, мягкость, добродушие, почти болезненная чувствительность к чужим страданиям проявились у него очень рано. Жестокость, вернее бесчувственность, свойственная детям, была ему чужда. Отыскав гнездо, он никогда не брал из него всю кладку, а ограничивался одним яйцом, чтобы не слишком огорчать родителей. Ударив какую-нибудь собачонку, он долго не мог успокоиться и мучился угрызениями совести. Червей, служивших для ловли рыбы, убивал соленой водой, чтобы не мучились долго на удочке.»
У меня точно такие же ощущения и чувства по отношению к говорящим такое. Довелось некоторое время жить в местности, где располагалась такая вот «ферма». В день забоя над посёлком стоял чуть ли не физически ощущаемый мрак, «тьма осязаемая». Наверное, таким людям будет не слишком приятно однажды узнать, что их тоже для чего-то «разводят», во всех смыслах этого многогранного слова.
Заинтересовался исключительно в контексте исследования материалов по защите животных. Согласен с Вами, адекватно обсуждать все эти детали не получится — никто, как говорится, со свечкой там не стоял. Но что-то в душе подсказывает, что правды в этих деталях всё же достаточно много. Особенно бросилась в глаза деталь, что РПЦ канонизировала Николая в аккурат с приходом ко власти нынешнего «охотника». Очень уж символично всё это мне представляется… Ну а в целом то, что Николай до охоты был охоч — это факт вполне себе известный и, думаю, неоспоримый: ru.wikipedia.org/wiki/Охота_Николая_II
«Так, 8 декабря 1891 года он убил первого лося, оставив в дневнике запись: «Радость была огромная, когда я его повалил!»
Спасибо Вам большое! В этом месяце, надеюсь, будет готово и ещё одно произведение на эту тему. Сейчас она очень актуальна — ведь все жестокости в мире взаимосвязаны, и одна порождает другую. У Солоухина есть и ещё один рассказ, очень перекликающийся с этим — «Homo sapiens. Поездка на озеро Севан», я его записывал в прошлом году: akniga.org/solouhin-vladimir-homo-sapiens-poezdka-na-ozero-sevan
Спасибо большое! )) Уверен, что не случайно. :) Видел Ваш комментарий к другой книге и подумал — а вдруг и сюда заглянете? :) Так и вышло! :) Сейчас как никогда нужны слова, направленные против жестокости, против желания (=охоты) стрелять, убивать и находить в этом процессе счастье для своей души. Так как все жестокости в мире взаимосвязаны и одна порождает другую. К примеру, я не являюсь поклонником Николая 2-го, но по-человечески мне всегда было жаль его, и расстрел царской семьи всегда воспринимался мной как страшная озверелая дикость. И вообще, думал я, сколько на его, Николая, век, выпало всяких бедствий — «кровавое воскресенье», мировая война, революция — всюду кровь, кровь, кровь… А вот только что прочитал удивительную деталь об этом человеке и как-то вопрос внутри разрешился сам собой — как говорится, пазл сложился:
«Русская православная церковь сделала в 2000 г. ( с приходом к власти Путина) кровавого Николая II святым. Имперски настроенные патриоты делают из него чуть ли не святыню.
Однако на святого, как бы не хотели попы, Николай вряд ли тянет. Вот любопытная цитата из книги известного российского историка, доктора исторических наук, профессора Игоря Зимина “Повседневная жизнь российского императорского двора. Вторая четверть 19-начала 20 вв. Взрослый мир императорских резиденций”, 2010, Центрполиграф, Спб, 576 стр. 93:
” Так, по подсчетам автора, только за шесть лет ( 1896, 1899, 1900, 1902, 1908, 1911гг.) царь застрелил 3786 “бродячих ” собак, 6176 “бродячих” кошек и 20547 ворон. Трудно понять, зачем были нужны несчастные собаки и кошки царю, где и как он их отстреливал. Не было ли это своеобразным выходом для глубоко скрытой агрессии внешне кроткого царя? “.
Какое парадоксально-испорченное существо — человек. Он, как некий двуликий Янус, умеет сочетать несочетаемое, венчать «розу белую с чёрной жабой». Как удивительно соединяется в его душе возвышенная тонкая поэзия и рептильное желание получить кайф от процесса преследования и, главное, самого момента убийства живого существа.
Д. Мамин-Сибиряк в рассказе «Мизгирь» пишет: «Прелесть осенней охоты на глухарей не в количестве убитой птицы, а в грустной поэзии умирающего леса, расцвеченного последними красками. Трудно сравнить с чем-нибудь то чувство, которое охватывает вас, когда вы бродите по лесу такой осенью. Под ногами как-то по-мертвому шуршит облетелый лист, трава тоже сухая и жесткая, как волос, а зато какими яркими цветами играют березняки и осинники, точно обрызганные золотом и кровью! Воздух напоен тем особенным горьковатым ароматом, какой дает палый лист; осенний крепкий холодок заставляет вздрагивать, дышится легко, и вы переживаете то состояние приятного опьянения, какое производит дорогое старое вино. Самая усталость не гнетет, а только сулит крепкий сон, отличный аппетит и какую-то необъяснимую полноту существования.»
Ю.Казаков, как и Вл.Солоухин, всё-таки честнее М-Сибиряка, когда описывая тот же самый диссонанс, признаётся, что всё счастье охотника всё-таки не в любовании природой, а в кульминации, в некотором «экстазе» этого приятного процесса: «Я лежу с ружьем в руках, слушаю песни леса, дышу его запахами. От ударов сердца руки мои дрожат и тело вздрагивает. Долго удерживаюсь, не хочу стрелять, не хочу разрушать этой празднично весенней жизни. Но все счастье охотника – в выстреле, и я стреляю. Выстрел гулко разносится по лесу, перекатывается по озерам и затихает вдали…»
В этом мгновении, когда разрушается и прекращается чья-то жизнь — всё СЧАСТЬЕ охотника. Всё остальное — прелюдия, обрамление для этого пика человеческого удовольствия. Но человеческого ли? Или, право, уже что-то нечеловеческое есть в этом самом «моменте счастья»?
Спасибо Вам огромное, мой драгоценный слушатель, за такие тёплые слова и такое трепетное восприятие этого рассказа! Как бальзам на душу для меня такое редкое отношение к подобным историям о первозданной чистой любви.
Замечательное произведение (точнее — несколько произведений, весьма искусно сложенных в один букет). Прочтение и звуковое оформление моноспектакля — на высшем уровне. Очень актуально для прослушивания в наши дни. Неслучайно сам Гаршин сравнивал своё творчество (очень небольшое по литературным меркам) с маленькой книгой пророка Аггея из Библии. Сравнивал вовсе не для провозглашения себя пророком, а чтобы показать, что нельзя оценивать труд по количеству написанных страниц, и что маленький труд может послужить человечеству не в меньшей (а порой и в куда большей) степени, чем объёмистые труды маститых писателей. В самом деле — Солнце сравнительно маленькая звезда во Вселенной, но для человека и для жизни в целом роль Солнца куда важнее многих небесных гигантов и великанов. Вообще, свет небесных светил доходит до нас лишь через определённое количество «световых лет». Так и некоторые труды, написанные в совершенно иную эпоху, и, может быть, не получившие тогда должного отклика, понимания и признания, оказываются в итоге гораздо нужнее и актуальнее через долгие годы, для других поколений. Искры растоптанного сердца Данко ещё послужат своим светом другим людям…
Чем же так актуален Гаршин сейчас? Тем, что «в его произведениях основной темой был протест против уничтожения людей на войне, возмущение бессмысленностью вооруженных конфликтов». Тут примечательно и, опять же, по пророчески символично даже само место рождения В.Гаршина — Бахмутский уезд.
Конкретно же в этом труде прослеживается, помимо этого, и ещё один важный лейтмотив — ключевая роль женщины в этом процессе уничтожения. Не царь и не генерал сталкивают человека своим словом с его жизненной колеи под откос. Но вот эта тонкая и всё решающая рука женщины. Которая своим «мне это не нравится» или «Вы должны быть там» делает куда больше царских приказов. Человек, по сути, именно ради неё отрекается от своего пути, приносит себя в жертву судьбе безликой массы. Её образом он дышит, её обещанием живёт, ради её произволения терпит все эти страшные невзгоды. Оставаясь в итоге с деревянным обрубком вместо ноги и обманутым, искалеченным изменой сердцем, шрамы которого уже не заживут до конца его дней. Следует заметить, что и самого Гаршина на войну благословила его мать. И, в конце концов, она же и прокляла его и своим поведением фактически спровоцировала его самоубийство. Наверное, не случайно образ Родины постоянно рисуется нам в женском образе. В этом плане вспоминаются и слова современника Гаршина — шведского писателя Августа Стриндберга: «Когда государство начинает убивать, оно всегда называет себя Родиной». А убивать оно начинает прежде всего человека в самом человеке, обезглавливая и обезличивая его, нивелируя всё прекрасное в нём, бросая это в поток слепой безликой силы. Уродуя и коверкая его душу так же, как снаряд уродует и коверкает тело.
Спасибо Вам большое за тёплые слова! Рад, что это оказалось близко и понятно Вашему сердцу. Мне кажется, тем, кому понравилось «Голубое и зелёное», понравится и «Серебристый грибной дождь» В.Осипова в исполнении Nikosho — очень много родственного в этих книгах, это нежное прикосновение к тому самому первозданному трепетному чувству и, что характерно, и здесь и там эти разноцветные окошки…
Спасибо Вам огромное, Людмила, за Ваши внимательные и тёплые отзывы! Думаю, всему этому ещё способствует то, что в рассказе много автобиографических моментов (судя по той информации, что можно найти об авторе, предпочтения и интересы Марины практически идентичны авторским). Вообще, практически все книги, которые я озвучивал, в той или иной степени автобиографичны. Мне всегда хочется подчеркнуть эту мысль: то, что было пережито на самом деле, имеет особую силу воздействия на сердце читателя и слушателя. Силу жизненной правды, силу пережитого момента. Она-то и касается сердца. А задача читающего — просто передать тот самый момент, не исказить его. Для этого, конечно, нужно, чтобы и для чтеца он был в чём-то автобиографичен, близок и понятен его душе. А, по большому счёту, и сам писатель здесь тоже — лишь проводник. Почтальон. Потому, что такие прекрасные моменты, делающие нас возвышенней, чище, дарящие нам ощущение катарсиса, возвращающие нас к первозданному светлому чувству — они, вне сомнения, приходят Свыше. Их подлинное авторство где-то Там, на Небесах…
Папаша — классический социопат, живущий исключительно для себя и по своему расчёту. Пусть коротает свой век среди прекрасных фьордов, под стать ему и мамаша. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Зато по-настоящему близкие люди обрели друг друга, обрели Семью, а сама Юлька, преодолела очень важный барьер и научилась ценному искусству, которое не познала бы, не случись всё это. Поэтому, я, напротив, в конце испытал лишь прилив этих самых сил :) — всё хорошо, что хорошо кончается!
Спасибо Вам большое, Саманта! И всё же — бывает, бывает! :) Редко, очень редко, но бывает. Вообще, чем драгоценнее что-то в природе, тем и встречается оно реже — такое вот нехитрое наблюдение. Поэтому и кажется порой, что этого вовсе не существует, а оно просто вымирающий вид, из какой-нибудь Красной Книги :) Просто, как правило, подобные истории не происходят в столь краткий отрезок времени, а растягиваются по хронологической шкале жизни… когда «опыт, сын ошибок трудных» научает-таки отличать фальшивое от настоящего.
Очень приятно читать такой близкий сердцу отзыв на любимое произведение. Спасибо Вам! Даже и не представляю уже эту книгу в какой-то другой озвучке, кроме Nikosho. Слушал как-то в радиопостановке (есть на Ютубе) — всё утеряно напрочь, вся глубина и красота этого чудесного гимна чистой Любви. Здесь же — сердце замирает и трепещет, как струна мандолины.
Спасибо Вам, Татьяна! Жизнь — удивительный, сложный, прекрасный, многогранный дар. И как легко её разрушить — одним коротким выстрелом. Как же можно назвать тех, кто извлекает удовольствие и радость из момента разрушения того, что созидалось годами? Ибо «всё счастье охотника – в выстреле». Поистине, что-то глубоко патологическое, демоническое кроется в таком «счастье». Ломать — не строить, душа не болит.
Добрая и трогательная история с лёгким ностальжи по тем «лихим» годам, когда несмотря на нищету и безработицу, всё-таки оставалось больше места чему-то тёплому и настоящему. Хорошо показано, что такое подлинная семья, которую определяют не кровные узы, а единство любящих сердец, сострадание и взаимопомощь. Прочитано прекрасно. Приятно слушать прозу для юных слушателей, не «обогащённую» сленгом, прозу, в которой нет места алкоголю, курению, «первому опыту», и в которой ребёнок, сталкиваясь с совсем недетскими проблемами, остаётся тем, кем он и должен быть — скромной, чистой, юной душой.
«Жители г. Иваново были сегодня очень удивлены, увидев у цирка живого лося. «Поначалу я приняла его за чучело, — написала автор фото, — но потом он зашевелился».
А прежде чем прийти к цирку, лось успел погулять в Литературном сквере.
Как лосенок забрел так глубоко в город, неизвестно. Но это уже далеко не первый случай, когда сохатые оказываются в городской черте. Как правило, животных быстро отлавливают специалисты и выпускают в их привычную среду обитания.»
«Любовь и интерес к природе обнаружились у Дарвина очень рано, лет с восьми. Сначала они могли выразиться, разумеется, только в виде коллекционерской и охотничьей страсти. Он собирал растения, минералы, раковины, насекомых, даже печати, автографы, монеты и тому подобное, рано пристрастился к рыбной ловле и целые часы проводил с удочкой, – но особенно полюбил охоту.
Конечно, эти занятия казались его родным и знакомым простым шалопайством. Даже отец, проницательный и тонкий психолог, не видел в них ничего другого и, огорчаясь скромными успехами сына в школьных занятиях, заметил ему однажды: «У тебя только и есть интереса, что к стрельбе, возне с собаками и ловле крыс; ты будешь позором для себя и для своей семьи!»
«Мой отец, – замечает по этому поводу Дарвин, – хотя и добрейший из людей, которых я когда-либо знал, был, вероятно, очень раздражен и не совсем справедлив, когда говорил эти слова».
Как бы то ни было, порицания и упреки не могли подавить его охотничьей страсти. К концу своего пребывания в школе Бётлера он сделался отличным стрелком. «Я думаю, – говорит он, – никто не влагал столько усердия в самое святое дело, сколько я – в охоту на птиц». Он собирал также птичьи гнезда, яйца; наблюдал за жизнью и нравами птиц и в своем увлечении удивлялся, почему все взрослые люди не сделаются орнитологами.
Мягкосердечная натура его возмущалась страданиями раненых животных; он даже пытался бросить стрельбу, но страсть к охоте пересиливала сострадание. Вообще, мягкость, добродушие, почти болезненная чувствительность к чужим страданиям проявились у него очень рано. Жестокость, вернее бесчувственность, свойственная детям, была ему чужда. Отыскав гнездо, он никогда не брал из него всю кладку, а ограничивался одним яйцом, чтобы не слишком огорчать родителей. Ударив какую-нибудь собачонку, он долго не мог успокоиться и мучился угрызениями совести. Червей, служивших для ловли рыбы, убивал соленой водой, чтобы не мучились долго на удочке.»
«Так, 8 декабря 1891 года он убил первого лося, оставив в дневнике запись: «Радость была огромная, когда я его повалил!»
«Русская православная церковь сделала в 2000 г. ( с приходом к власти Путина) кровавого Николая II святым. Имперски настроенные патриоты делают из него чуть ли не святыню.
Однако на святого, как бы не хотели попы, Николай вряд ли тянет. Вот любопытная цитата из книги известного российского историка, доктора исторических наук, профессора Игоря Зимина “Повседневная жизнь российского императорского двора. Вторая четверть 19-начала 20 вв. Взрослый мир императорских резиденций”, 2010, Центрполиграф, Спб, 576 стр. 93:
” Так, по подсчетам автора, только за шесть лет ( 1896, 1899, 1900, 1902, 1908, 1911гг.) царь застрелил 3786 “бродячих ” собак, 6176 “бродячих” кошек и 20547 ворон. Трудно понять, зачем были нужны несчастные собаки и кошки царю, где и как он их отстреливал. Не было ли это своеобразным выходом для глубоко скрытой агрессии внешне кроткого царя? “.
Д. Мамин-Сибиряк в рассказе «Мизгирь» пишет: «Прелесть осенней охоты на глухарей не в количестве убитой птицы, а в грустной поэзии умирающего леса, расцвеченного последними красками. Трудно сравнить с чем-нибудь то чувство, которое охватывает вас, когда вы бродите по лесу такой осенью. Под ногами как-то по-мертвому шуршит облетелый лист, трава тоже сухая и жесткая, как волос, а зато какими яркими цветами играют березняки и осинники, точно обрызганные золотом и кровью! Воздух напоен тем особенным горьковатым ароматом, какой дает палый лист; осенний крепкий холодок заставляет вздрагивать, дышится легко, и вы переживаете то состояние приятного опьянения, какое производит дорогое старое вино. Самая усталость не гнетет, а только сулит крепкий сон, отличный аппетит и какую-то необъяснимую полноту существования.»
Ю.Казаков, как и Вл.Солоухин, всё-таки честнее М-Сибиряка, когда описывая тот же самый диссонанс, признаётся, что всё счастье охотника всё-таки не в любовании природой, а в кульминации, в некотором «экстазе» этого приятного процесса: «Я лежу с ружьем в руках, слушаю песни леса, дышу его запахами. От ударов сердца руки мои дрожат и тело вздрагивает. Долго удерживаюсь, не хочу стрелять, не хочу разрушать этой празднично весенней жизни. Но все счастье охотника – в выстреле, и я стреляю. Выстрел гулко разносится по лесу, перекатывается по озерам и затихает вдали…»
В этом мгновении, когда разрушается и прекращается чья-то жизнь — всё СЧАСТЬЕ охотника. Всё остальное — прелюдия, обрамление для этого пика человеческого удовольствия. Но человеческого ли? Или, право, уже что-то нечеловеческое есть в этом самом «моменте счастья»?
Чем же так актуален Гаршин сейчас? Тем, что «в его произведениях основной темой был протест против уничтожения людей на войне, возмущение бессмысленностью вооруженных конфликтов». Тут примечательно и, опять же, по пророчески символично даже само место рождения В.Гаршина — Бахмутский уезд.
Конкретно же в этом труде прослеживается, помимо этого, и ещё один важный лейтмотив — ключевая роль женщины в этом процессе уничтожения. Не царь и не генерал сталкивают человека своим словом с его жизненной колеи под откос. Но вот эта тонкая и всё решающая рука женщины. Которая своим «мне это не нравится» или «Вы должны быть там» делает куда больше царских приказов. Человек, по сути, именно ради неё отрекается от своего пути, приносит себя в жертву судьбе безликой массы. Её образом он дышит, её обещанием живёт, ради её произволения терпит все эти страшные невзгоды. Оставаясь в итоге с деревянным обрубком вместо ноги и обманутым, искалеченным изменой сердцем, шрамы которого уже не заживут до конца его дней. Следует заметить, что и самого Гаршина на войну благословила его мать. И, в конце концов, она же и прокляла его и своим поведением фактически спровоцировала его самоубийство. Наверное, не случайно образ Родины постоянно рисуется нам в женском образе. В этом плане вспоминаются и слова современника Гаршина — шведского писателя Августа Стриндберга: «Когда государство начинает убивать, оно всегда называет себя Родиной». А убивать оно начинает прежде всего человека в самом человеке, обезглавливая и обезличивая его, нивелируя всё прекрасное в нём, бросая это в поток слепой безликой силы. Уродуя и коверкая его душу так же, как снаряд уродует и коверкает тело.