Вряд ли диктор читает плохо, а тем более, ужасно — диктор М-р Ондатра читает средне, то есть, для литературы нон-фикшн в самый раз. Кстати, «ондатра» с татарского языка означает «вот там стоИт».
Тембр голоса у диктора тенор, причем не яркий тенор, но мягкий, что свойственно жителям степных зон, в частности, татарам или малороссам. То, что диктор малоросс проявляется в тенденции смягчать твердые звуки, а именно звуки [ Т, Д, Г ], которые превращаются в его устах в [Ть, Дь, Х]. Он их попросту фрикативит, то есть, смягчает. Например: «лЬюдей», «тЬе, кто наблЬюдаетЬ, что вокруХ»; а также: «учэтСа», вместо «учицца», хотя на письме «учиться».
И, тем не менее, видно, диктор очень старается произносить русские слова, согласно стандарту.
Разумеется, у любителей аудиокниг, привыкших к стандартному произношению, чтение диктора вызывает негативную реакцию, хотя если бы слушатели пожили бы в малоросской среде с месяц, они перестали бы замечать «огрехи». Формируются так называемые произносительные или звуковые стереотипы.
Я думаю, главный недостаток у диктора, все-таки, в причмокивании губ во время чтения, я бы даже для этого случая изобрел бы новое слово — притявкивание, когда соединяются внутренние части губ и идет как бы активная игра слюней, которую улавливает микрофон. Мы таких называем «слюнявые дикторы». Разумеется, для дикторской работы – это вне нормы. Также имеет место придыхания, тяжелый дых – оно и понятно, когда диктор долго читает, ему не хватает дыхания; и потом, мало кто делает дыхательные упражнения. Если вы заметите у многих дикторов –любителей слышны на звуковых дорожках «дыхи». Вот, кстати даже у профессионалов они есть, особенно у курящих дикторов или у которых слабые легкие, бронхи.
О «Тихом Доне» уже много сказали, но мало кто интересного сказал о работе чтецов. Михаил Ульянов в качестве чтеца «Тихого Дона» более всех подходил на тот момент — он какой-то очень народный, но не казак — чувствуется по его манере; прочитал роман как истинный русский человек, как русский мужик, причем очень энергично, как всегда. Представил себе, как Иннокентий Смоктуновский прочитал бы «Тихий Дон» — невольно улыбнулся, несмотря на то, что Смоктуновский — гениальный декламатор. Терновский читает как диктор, но не как чтец, а здесь все-таки нужна декламаторская работа, что и выполнил Михаил Ульянов на пять, но без плюса. Однако надо отметить, что для 90% любителей аудиокниг — в самый раз, особенно для тех, кто мало или вообще не знаком с казачьей жизнью, казачьим говором. Все-таки, казаки — это субэтнос и у них свой неповторимый образ жизни и произношение, чего никто из чтецов не изобразил в прямой речи. Как всегда, хромает аутентичность аудиотекста.
Единственное, что мне понравилось в своей озвучке в данной книге — как я изобразил дядю Лорда Генри Уоттона; кажется, Лорд Фарсмер (Глава 3 — кажется с 3 минуты). Пишу подробно как найти, чтобы вы не утруждали себя в поиске. Сам-то я это уже слушать не буду, я как бы это уже перерос, но перечитывать буду.
Как говорится, все жанры хороши, кроме скучных. Вот, так и с пособиями по изучению иностранных языков: все пособия хороши, кроме скучных. Пока я изучал английский еще в начале 90-х гг., у меня накопился огромнейший арсенал пособий и учебников, каждое из которых, признаюсь, было хорошо до тех пор, пока я не натыкался на новое. В итоге я понял, что у всех пособий есть один общий недостаток — они лишены эвристики, отсутствие чего компенсировалось шквальным алгоритмическим подходом в обучении. Для начинающих алгоритмический подход в обучении в самый раз, так как они не имеют речевого опыта на изучаемом языке, но проходит определенное время и у них наступает эффект плато, с которым справляются лишь самые отчаянные и одержимые, а их всего 10%; остальные же 90% так и не достигают намеченной цели. В общем, языковых недоучек, как всегда, больше, согласно статистике, нежели тех, кто достиг цели. Виноваты ли пособия? И да, и нет.
Так, вот, вся загвоздка в том, что пособия — это костыли необходимые лишь на начальном этапе и нужно стараться от пособий постепенно отвыкать, переходя на аутентичный материал в освоении иностранных языков. Следовательно, пособия не должны быть слишком затянуты: если это печатная продукция, то пособие по объему не должно превышать 60 печатных листов.
Разумеется, есть еще секреты, о которых знают лишь профессионалы.
Спасибо за вопрос.
Да, я выразился категорично по поводу неэтичности. Но как мне думается, это навязывание другому собственного вкуса. Ведь, кому -то нравится данный чтец, а вам лично — нет. Ведь, это дел вкуса? Или я ошибаюсь? И потом, ведь можно косвенно подвести к истине.
Как-то некрасиво безапелляционно утверждать, что этот писатель плохой, а этот хороший, этот чтец (или чтица) неважный, а этот крутой итд. Или же мы читаем рекомендации любителей аудиокниг под им не понравившимся чтецом: «Послушайте эту книгу в исполнении такого-то, в смысле, другого чтеца».
Очень, я бы сказал, неэтично!.. Такое можно писать, но в частной переписке с приятелем или другом.
Я не слушаю книг в исполнении В.Герасимова, но, тем не менее, он — своеобразный чтец, запоминающийся при том, что у него, как мне слышится, речевые дефекты. Возможно, не дефекты, а говор. Мне почему-то кажется, что он из Перми. Надо отметить, что у В.Герасимова есть: то ли чтецы-подражатели — я слушал подобных, то ли чтецы с подобной идиосинкразией на печатный текст. И, кстати, правильно делают те читатели или слушатели, которые не торопятся со своим оценочными суждениями по поводу работ, а семь раз отмерят, один раз отрежут. Как говорится, поспешишь, людей насмешишь.
А вообще, как мне думается, большое количество чтецов в виртуальном пространстве — это следствие наших предпочтений и В.Герасимов, разумеется, на любителя — у него есть своя слушающая аудитория, точно также как у писателя М.Веллера — своя читательская. Вот, кстати, у последнего есть книжка, как писать книги. И мне думается, эта книга — самое лучшее из им когда-либо написанных произведений, где он расточает советами и примерами, как писать книги.
Без улыбки слушать эту неповторимую манеру декламации моего коллеги, в частности, гос. Коваленок Алексей, не получается, даже когда он озвучивает более серьезную литературу. Разумеется, улыбка моя — скорее, ироничного характера, нежели саркастического, ибо как крути не крути, а гос. Коваленок, интеллектуал и человек культурный — он учитель, публицист, да еще и декламатор: богатый, я бы сказал, букет.
И вот, слушая его magnum opus, невольно в памяти вспылили строчки из «Фауста» Гёте, оставив после себя легкий шлейф:
«Я философию постиг,
Я стал юристом, стал врачом…
Увы! с усердьем и трудом
И в богословье я проник, — И не умней я стал в конце концов,
Чем прежде был… Глупец я из глупцов!
Магистр и доктор я — и вот
Тому пошёл десятый год;
Учеников туда, сюда
Я за нос провожу всегда.
И вижу всё ж, что не дано нам знанья.
Изныла грудь от жгучего страданья!
Пусть я разумней всех глупцов — Писак, попов, магистров, докторов, — Пусть не страдаю от пустых сомнений,
Пусть не боюсь чертей и привидений,
Пусть в самый ад спуститься я готов, — Зато я радостей не знаю,
Напрасно истину ищу,
Зато, когда людей учу,
Их научить, исправить — не мечтаю!
Притом я нищ: не ведаю, бедняк,
Ни почестей людских, ни разных благ…
Так пёс не стал бы жить! Погибли годы!
Вот почему я магии решил
Предаться: жду от духа слов и сил,
Чтоб мне открылись таинства природы,
Чтоб не болтать, трудясь по пустякам,
О том, чего не ведаю я сам,
Чтоб я постиг все действия, все тайны,
Всю мира внутреннюю связь;
Из уст моих чтоб истина лилась,
А не набор речей случайный.»
Язык произведения сложный — с одного разу не возьмешь: много архаизмов, военной терминологии хватает, слов сельского быта; роман испещрен множеством казацких слов, например: жалмЕрка, кубЫть, надЫсь, каннУница, Ажник, чирИк, чирикИ.
Примечательно произношение и орфоэпия слов, например: дитЁм, могЁт, сожгЁнный (уголь), забурУнный, (чего) прибЁг, (осталося девять) дЁн, побегЁм и т. д.
Неудивительно, что дикторы могут дезорфоэпировать казацкие слова.
Встречаются в романе украинизмы, от которых, признаться, я всегда получаю особое удовольствие. Надо признать, если русский язык звучит грубовато (хотя язык тоже красивый, особливо казацкий язык), то украинская речь — певучая и мягкая. Вспомним, как Гаранжа беседовал с Григорием в госпитале.
«– Ну, козак, як дила?
– Как сажа бела.
– Глаз, що ж вин?
– Хожу на уколы.
– Скилько зробилы?
– Восемнадцать.
– Больно чи ни?
– Нет, сладко.
– А ты попроси, шоб воны геть його выризалы.
– Не всем кривым быть.
– Це так.
Желчный, язвительный сосед Григория был недоволен всем: ругал власть, войну, участь свою, больничный стол, повара, докторов – все, что попадало на острый его язык.
– За шо мы с тобой, хлопче, воювалы?
– За что все, за то и мы.
– Та ты толком окажи мэни, толком.
– Отвяжись!
– Га! Дуркан ты. Це дило треба разжуваты. За буржуив мы воевалы, чуешь?
Що ж це таке – буржуй? Птыця така у коноплях живе.»
Ну и еще. Слушал всех дикторов. Не передают они той аутентичности казацкой речи, которую заложил Шолохов в своем романе. В прямой речи казаков желательно передать фрикативное [Г], приближенное к [Х], чего не делают чтецы, лишая аудиотекст языковой сочности. Ну и потом, все-таки текст надо читать не всегда в быстром темпе.
И все же удивительно, как много солнца в «Тихом Доне»!..
Интересно понаблюдать за хроникой солнца в романе «Тихий Дон»: солнцем освещаются в романе события, действия, лица. Также возникает ощущение солнечности — автор более 200 раз упоминает слово СОЛНЦЕ, а также производные от этого слова, которое довольно таки магически воздействует на читателя. Очевидно, однако, то, что Шолохов не вкладывает в это слово библейский смысл, он его использует, для прорисовки сцен и персонажей — он как бы солнцем освещает под разными углами черты наших героев.
• «Она (Елизавета Мохова) качнула кресло, вставая, – зашлепала вышитыми, надетыми на босые ноги туфлями. Солнце просвечивало белое платье, и Митька видел смутные очертания полных ног и широкое волнующееся кружево нижней юбки. Он дивился атласной белизне оголенных икр, лишь на круглых пятках кожа молочно желтела».
• «Красная от водки, езды и солнцепека Дарья выскочила на крыльцо, обрушилась на бежавшую из стряпки Дуняшку…»
• «Ветер нес по площади запах конской мочи и подтаявшего снега. Невеселое, как с похмелья, посматривало солнце»
• «Солдаты со скатанными шинелями шли быстро, солнце отсвечивало в их начищенных котелках и стекало с жал штыков»
• «Собрав на скулах рытвинки морщин, Григорий вглядывался, стараясь узнать под Петром коня. «Нового купили», – подумал и перевел взгляд на лицо брата, странно измененное давностью последнего свидания, загорелое, с подрезанными усами пшеничного цвета и обожженными солнцем серебристыми бровями».
• «Они вылезли на песок и легли рядом, облокотившись, греясь под суровеющим солнцем. Мимо плыл, до половины высовываясь из воды, Мишка Кошевой».
• «– Домой ехать не из чего, – сказал за обедом Пантелей Прокофьевич. – Пущай быки пасутся в лесу, а завтра, покель подберет солнце росу, докосим».
Какой же живой и сочный язык: «Солнце подберет росу»!
Разве мы, городские, так выражаемся в быту? К сожалению, нет: что и отразилось в современной литературе.
В былые времена, когда еще учился в школе, я, да, впрочем, и все остальные, не обращали внимания на то, что и у солнца в романе есть своя особая отведенная только ему роль. Для нас же несмышленышей СОЛНЦЕ служило лишь как неодушевленное явление, не более, используемое для описания природы или места действия: оно согревало героев, припекало им шею, осветляло завитушки волос, смуглило людей, или же будило их и т. д.
Решил как-то сделать предположение: если солнцем история в романе зачинается, в частности, вторая глава (хотя надо признать, что первая глава звучит как пролог, тогда как вторая звучит как первая глава романа): «За чертой, не всходя, томилось солнце…», то солнцем роман должен и завершиться: «Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».
Шолоховское холодное солнце не может не дать пищу для размышлений; оно же есть его многоточие…
Все очень даже до боли банально в рассказе, хотя без какого бы то ни было морализаторства, как скажем, у Эзопа: в счастье надо верить, ведь, вера и счастье в контексте вечного движения — понятия, вытекающие одно из другого и в этом смысле понятия — неразделимые; точно также как вера порождает и надежду, и любовь — вечные темы, имеющие также и религиозный окрас, что и было использовано автором в своем рассказе. Как можно быть счастливым без веры? …без надежды? …без любви — если не к кому-то, то к своей собственной жизни, чтобы ценить жизнь и других таких же созданий, как и ты? А как можно быть счастливым, не будучи верующим?! Не важно, во что или в кого!.. Может быть, поэтому вера так и нужна человеку?!.. А приобретя веру, он же ее возводит в культ, что потом и становится религией.
В рассказе Рюноске старик-гончар не сказал юноше-подмастерье рецепта счастья — слишком умудрен жизнью, но второй понял его так, как подсказывало ему его сердце — ведь, юноша еще молод, живет преимущественно эмоциями, а не разумом, хотя нельзя отрицать и элемента прагматизма, ибо юноша хочет лучшей доли, заключив сделку с Каннон-сама, божеством, — он хочет быть счастливым, тогда как старик уже успел пройти все этапы взросления и позволить себе быть немного скептичным в вопросе веры. Задача старика указать на дверь, задача же юноши — войти в дверь или же нет, то есть самому принять решение в достижении собственного счастья. Конечная фраза рассказа так и звучит: «…Завтра же засяду в храме!» Хотя согласитесь, «на бога надейся, а сам не плошай»!
Вспомнилась мне одна кремлевская байка про то, как Никита Сергеевич Хрущев у себя в Кремле встретил Патриарха Алексия и как он в беседе с ним заявил ему:
— Мы марксисты и потому разделяем мысль Маркса о том, что религия — это опиум для народа.
Патриарх, человек мудрый и благообразный, посмотрел в потолок кабинета, потом на стол генсека, ответил, словно читал псалом:
— Хотя мы не марксисты, но тоже разделяем мысль Маркса о том, что религия — это сердце нашего бессердечного мира.
— Где об этом говорит Маркс? — сконфузился Никита Сергеевич.
— Да там же, где он сравнивает религию с опиумом.
Такой ответ смутил генсека.
После ухода Патриарха Никита Сергеевич в ярости топал ногами по паркету, накричал на своих референтов, не подготовивших его должным образом к встрече.
Полная же цитата из Маркса (т.1.ст.415) гласит:
«Религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобна тому, как она — дух бездушных народов. Религия есть опиум народа».
Вспомнилось также, что Рюноскэ Акутагава покончил жизнь самоубийством, в ком, видимо, перестало биться сердце этого бессердечного мира…
В контексте техногенной катастрофы мысль автора из предисловия «Когда же, перед Первомаем прогремел взрыв в 4-м энергоблоке на ЧАЭС, фантазия братьев Стругацких обрела плоть…» звучит фатально. И напрашивается следующая мысль: «все, что мы мыслим, однажды обязательно произойдет». Мы мыслим успех, произойдет успех; мы мыслим катастрофу, она же однажды «приобретет плоть». А ведь сама жизнь так устроена: не мыслить о плохом — то, что причиняет нам боль и страдания — вот, просто немыслимо?!.. Мыслима ли жизнь, где нет добра и зла и как добро побеждает зло? Думаю, нет. Этот алгоритм заложен еще в мифах древних египтян, где Гор побеждает Сета, чтобы Сет потом победил Гора; вечный кругооборот жизни.
К счастью, для касты писателей любая катастрофа, бедствие, а также беда, становятся знаменательным событием или вдохновением, ибо ничто так не подогревает писательскую фантазию. Убили в квартире бабки бабку за бабки и появился литературный шедевр всех времен и народов — «Преступление и наказание». Можно поверить на слово: я видел экранизацию «Преступление и наказание» на многих языках мира, даже на английском, не говоря уже о переводных изданиях. Надеюсь также, что Достоевскага Федора Михалыча с его правдой уже никто не предвосхитит, пардон, не переплюнет, да и не надо — я редко видел тех людей, кто такое нынче читает, а если и так, то из-под палЬки; благо, мы знаем кое-что о злосчастной судьбе Радиона Раскольникова по экранизации романа, равно как и о самом Достоевском. НО, речь, разумеется, не об этом…
А был ли прецедент, воодушевивший Стругацких на такой подвиг, как «Пикник на обочине»? Думаю, и да, и нет. «Да» — это Хиросима и Нагасаки, хотя после бомбежки они восстановились; «нет» — здесь надо отдать должное писательскому воображению, которое, кстати, стало путеводной звездой для многих подражателей. Сами согласитесь, как можно не подражать классикам?!.. Это же — кощунство для современного писателя!.. Я почему-то уверен, что, благодаря современным писателям, еще совсем юные читатели хоть как-то приближены к языку классики — посредством современного чтива, которое, в отличие от чисто классического литературного письма с его богатым слогом, более читабельно для младшего поколения; я бы сказал, некая адаптация что ли…И такие писатели как Сергей Павловский следуют традиции. Видимо, срабатывает все тот же принцип преемственности, правда, в иной интерпретации.
Итак, Сергей Павловский пишет: «…фантазия братьев Стругацких обрела плоть…». Согласен. Но пусть в будущем подобные фантазии приобретают иную плоть — скажем, бумажную или цифровую, а не ту плоть, исковерканную аварией на ЧАЭС.
Издатель: Вы пишите хорошо. У вас есть полет фантазии, но ваш роман мы не может опубликовать. Должны понимать, сейчас это не в тренде.
Писатель: Но…
Издатель: Да, да, я понимаю!.. Давайте сделаем так. Мы готовы с вами сотрудничать. Но для начала напишите роман на тему «Stalher»…
Писатель: Простите?
Издатель: Оговорился. На тему «Stalker». Тема такая: Чернобыль, кровь, гибель, радиация, мутация, революция, а главный герой Сталкер, обладающий паранормальными способностями и все такое… Думаю, у вас все получится. Напишите первые три главы, чтобы мы могли оценить и заключить с вами контакт.
***
Автор сидит за ноутбуком пытается напечатать первую фразу. «Нет, не то!» — думает он. Уничтожает напечатанное. Печатает новую первую фразу. Думает над ней. Опять не то, уничтожает. И так прошло три часа, а его совсем не «пышущая» машинка так и не родила первой, самой решающей фразы. Решил организовать «Пикник на обочине»… За чтением, заснул и видит сны:
«Уснул… и видит сны?
Вот и ответ.
Какие сны в том сне ему приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чём разгадка.
Вот что вдохновляет нас
На подвиг!.».
Проснулся в полночь на писатель, берется за перо: и пишет, пишет, не может он остановиться, пишет…
Настало утро, день настал, и солнце клонится к закату, а наш герой все пишет, пишет — нет ему покоя, он одержим, он пишет…
Тембр голоса у диктора тенор, причем не яркий тенор, но мягкий, что свойственно жителям степных зон, в частности, татарам или малороссам. То, что диктор малоросс проявляется в тенденции смягчать твердые звуки, а именно звуки [ Т, Д, Г ], которые превращаются в его устах в [Ть, Дь, Х]. Он их попросту фрикативит, то есть, смягчает. Например: «лЬюдей», «тЬе, кто наблЬюдаетЬ, что вокруХ»; а также: «учэтСа», вместо «учицца», хотя на письме «учиться».
И, тем не менее, видно, диктор очень старается произносить русские слова, согласно стандарту.
Разумеется, у любителей аудиокниг, привыкших к стандартному произношению, чтение диктора вызывает негативную реакцию, хотя если бы слушатели пожили бы в малоросской среде с месяц, они перестали бы замечать «огрехи». Формируются так называемые произносительные или звуковые стереотипы.
Я думаю, главный недостаток у диктора, все-таки, в причмокивании губ во время чтения, я бы даже для этого случая изобрел бы новое слово — притявкивание, когда соединяются внутренние части губ и идет как бы активная игра слюней, которую улавливает микрофон. Мы таких называем «слюнявые дикторы». Разумеется, для дикторской работы – это вне нормы. Также имеет место придыхания, тяжелый дых – оно и понятно, когда диктор долго читает, ему не хватает дыхания; и потом, мало кто делает дыхательные упражнения. Если вы заметите у многих дикторов –любителей слышны на звуковых дорожках «дыхи». Вот, кстати даже у профессионалов они есть, особенно у курящих дикторов или у которых слабые легкие, бронхи.
НУ и разумеется, Шахнамэ — это очень круто; Фирдоуси воплотил в своей поэме всю мудрость человечества.
Единственное, что мне понравилось в своей озвучке в данной книге — как я изобразил дядю Лорда Генри Уоттона; кажется, Лорд Фарсмер (Глава 3 — кажется с 3 минуты). Пишу подробно как найти, чтобы вы не утруждали себя в поиске. Сам-то я это уже слушать не буду, я как бы это уже перерос, но перечитывать буду.
Так, вот, вся загвоздка в том, что пособия — это костыли необходимые лишь на начальном этапе и нужно стараться от пособий постепенно отвыкать, переходя на аутентичный материал в освоении иностранных языков. Следовательно, пособия не должны быть слишком затянуты: если это печатная продукция, то пособие по объему не должно превышать 60 печатных листов.
Разумеется, есть еще секреты, о которых знают лишь профессионалы.
Да, я выразился категорично по поводу неэтичности. Но как мне думается, это навязывание другому собственного вкуса. Ведь, кому -то нравится данный чтец, а вам лично — нет. Ведь, это дел вкуса? Или я ошибаюсь? И потом, ведь можно косвенно подвести к истине.
Очень, я бы сказал, неэтично!.. Такое можно писать, но в частной переписке с приятелем или другом.
Я не слушаю книг в исполнении В.Герасимова, но, тем не менее, он — своеобразный чтец, запоминающийся при том, что у него, как мне слышится, речевые дефекты. Возможно, не дефекты, а говор. Мне почему-то кажется, что он из Перми. Надо отметить, что у В.Герасимова есть: то ли чтецы-подражатели — я слушал подобных, то ли чтецы с подобной идиосинкразией на печатный текст. И, кстати, правильно делают те читатели или слушатели, которые не торопятся со своим оценочными суждениями по поводу работ, а семь раз отмерят, один раз отрежут. Как говорится, поспешишь, людей насмешишь.
А вообще, как мне думается, большое количество чтецов в виртуальном пространстве — это следствие наших предпочтений и В.Герасимов, разумеется, на любителя — у него есть своя слушающая аудитория, точно также как у писателя М.Веллера — своя читательская. Вот, кстати, у последнего есть книжка, как писать книги. И мне думается, эта книга — самое лучшее из им когда-либо написанных произведений, где он расточает советами и примерами, как писать книги.
И вот, слушая его magnum opus, невольно в памяти вспылили строчки из «Фауста» Гёте, оставив после себя легкий шлейф:
«Я философию постиг,
Я стал юристом, стал врачом…
Увы! с усердьем и трудом
И в богословье я проник, —
И не умней я стал в конце концов,
Чем прежде был… Глупец я из глупцов!
Магистр и доктор я — и вот
Тому пошёл десятый год;
Учеников туда, сюда
Я за нос провожу всегда.
И вижу всё ж, что не дано нам знанья.
Изныла грудь от жгучего страданья!
Пусть я разумней всех глупцов —
Писак, попов, магистров, докторов, —
Пусть не страдаю от пустых сомнений,
Пусть не боюсь чертей и привидений,
Пусть в самый ад спуститься я готов, —
Зато я радостей не знаю,
Напрасно истину ищу,
Зато, когда людей учу,
Их научить, исправить — не мечтаю!
Притом я нищ: не ведаю, бедняк,
Ни почестей людских, ни разных благ…
Так пёс не стал бы жить! Погибли годы!
Вот почему я магии решил
Предаться: жду от духа слов и сил,
Чтоб мне открылись таинства природы,
Чтоб не болтать, трудясь по пустякам,
О том, чего не ведаю я сам,
Чтоб я постиг все действия, все тайны,
Всю мира внутреннюю связь;
Из уст моих чтоб истина лилась,
А не набор речей случайный.»
Язык произведения сложный — с одного разу не возьмешь: много архаизмов, военной терминологии хватает, слов сельского быта; роман испещрен множеством казацких слов, например: жалмЕрка, кубЫть, надЫсь, каннУница, Ажник, чирИк, чирикИ.
Примечательно произношение и орфоэпия слов, например: дитЁм, могЁт, сожгЁнный (уголь), забурУнный, (чего) прибЁг, (осталося девять) дЁн, побегЁм и т. д.
Неудивительно, что дикторы могут дезорфоэпировать казацкие слова.
Встречаются в романе украинизмы, от которых, признаться, я всегда получаю особое удовольствие. Надо признать, если русский язык звучит грубовато (хотя язык тоже красивый, особливо казацкий язык), то украинская речь — певучая и мягкая. Вспомним, как Гаранжа беседовал с Григорием в госпитале.
«– Ну, козак, як дила?
– Как сажа бела.
– Глаз, що ж вин?
– Хожу на уколы.
– Скилько зробилы?
– Восемнадцать.
– Больно чи ни?
– Нет, сладко.
– А ты попроси, шоб воны геть його выризалы.
– Не всем кривым быть.
– Це так.
Желчный, язвительный сосед Григория был недоволен всем: ругал власть, войну, участь свою, больничный стол, повара, докторов – все, что попадало на острый его язык.
– За шо мы с тобой, хлопче, воювалы?
– За что все, за то и мы.
– Та ты толком окажи мэни, толком.
– Отвяжись!
– Га! Дуркан ты. Це дило треба разжуваты. За буржуив мы воевалы, чуешь?
Що ж це таке – буржуй? Птыця така у коноплях живе.»
Ну и еще. Слушал всех дикторов. Не передают они той аутентичности казацкой речи, которую заложил Шолохов в своем романе. В прямой речи казаков желательно передать фрикативное [Г], приближенное к [Х], чего не делают чтецы, лишая аудиотекст языковой сочности. Ну и потом, все-таки текст надо читать не всегда в быстром темпе.
И все же удивительно, как много солнца в «Тихом Доне»!..
Интересно понаблюдать за хроникой солнца в романе «Тихий Дон»: солнцем освещаются в романе события, действия, лица. Также возникает ощущение солнечности — автор более 200 раз упоминает слово СОЛНЦЕ, а также производные от этого слова, которое довольно таки магически воздействует на читателя. Очевидно, однако, то, что Шолохов не вкладывает в это слово библейский смысл, он его использует, для прорисовки сцен и персонажей — он как бы солнцем освещает под разными углами черты наших героев.
• «Она (Елизавета Мохова) качнула кресло, вставая, – зашлепала вышитыми, надетыми на босые ноги туфлями. Солнце просвечивало белое платье, и Митька видел смутные очертания полных ног и широкое волнующееся кружево нижней юбки. Он дивился атласной белизне оголенных икр, лишь на круглых пятках кожа молочно желтела».
• «Красная от водки, езды и солнцепека Дарья выскочила на крыльцо, обрушилась на бежавшую из стряпки Дуняшку…»
• «Ветер нес по площади запах конской мочи и подтаявшего снега. Невеселое, как с похмелья, посматривало солнце»
• «Солдаты со скатанными шинелями шли быстро, солнце отсвечивало в их начищенных котелках и стекало с жал штыков»
• «Собрав на скулах рытвинки морщин, Григорий вглядывался, стараясь узнать под Петром коня. «Нового купили», – подумал и перевел взгляд на лицо брата, странно измененное давностью последнего свидания, загорелое, с подрезанными усами пшеничного цвета и обожженными солнцем серебристыми бровями».
• «Они вылезли на песок и легли рядом, облокотившись, греясь под суровеющим солнцем. Мимо плыл, до половины высовываясь из воды, Мишка Кошевой».
• «– Домой ехать не из чего, – сказал за обедом Пантелей Прокофьевич. – Пущай быки пасутся в лесу, а завтра, покель подберет солнце росу, докосим».
Какой же живой и сочный язык: «Солнце подберет росу»!
Разве мы, городские, так выражаемся в быту? К сожалению, нет: что и отразилось в современной литературе.
В былые времена, когда еще учился в школе, я, да, впрочем, и все остальные, не обращали внимания на то, что и у солнца в романе есть своя особая отведенная только ему роль. Для нас же несмышленышей СОЛНЦЕ служило лишь как неодушевленное явление, не более, используемое для описания природы или места действия: оно согревало героев, припекало им шею, осветляло завитушки волос, смуглило людей, или же будило их и т. д.
Решил как-то сделать предположение: если солнцем история в романе зачинается, в частности, вторая глава (хотя надо признать, что первая глава звучит как пролог, тогда как вторая звучит как первая глава романа): «За чертой, не всходя, томилось солнце…», то солнцем роман должен и завершиться: «Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».
Шолоховское холодное солнце не может не дать пищу для размышлений; оно же есть его многоточие…
Мое предположение оказалось верным.
В рассказе Рюноске старик-гончар не сказал юноше-подмастерье рецепта счастья — слишком умудрен жизнью, но второй понял его так, как подсказывало ему его сердце — ведь, юноша еще молод, живет преимущественно эмоциями, а не разумом, хотя нельзя отрицать и элемента прагматизма, ибо юноша хочет лучшей доли, заключив сделку с Каннон-сама, божеством, — он хочет быть счастливым, тогда как старик уже успел пройти все этапы взросления и позволить себе быть немного скептичным в вопросе веры. Задача старика указать на дверь, задача же юноши — войти в дверь или же нет, то есть самому принять решение в достижении собственного счастья. Конечная фраза рассказа так и звучит: «…Завтра же засяду в храме!» Хотя согласитесь, «на бога надейся, а сам не плошай»!
Вспомнилась мне одна кремлевская байка про то, как Никита Сергеевич Хрущев у себя в Кремле встретил Патриарха Алексия и как он в беседе с ним заявил ему:
— Мы марксисты и потому разделяем мысль Маркса о том, что религия — это опиум для народа.
Патриарх, человек мудрый и благообразный, посмотрел в потолок кабинета, потом на стол генсека, ответил, словно читал псалом:
— Хотя мы не марксисты, но тоже разделяем мысль Маркса о том, что религия — это сердце нашего бессердечного мира.
— Где об этом говорит Маркс? — сконфузился Никита Сергеевич.
— Да там же, где он сравнивает религию с опиумом.
Такой ответ смутил генсека.
После ухода Патриарха Никита Сергеевич в ярости топал ногами по паркету, накричал на своих референтов, не подготовивших его должным образом к встрече.
Полная же цитата из Маркса (т.1.ст.415) гласит:
«Религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобна тому, как она — дух бездушных народов. Религия есть опиум народа».
Вспомнилось также, что Рюноскэ Акутагава покончил жизнь самоубийством, в ком, видимо, перестало биться сердце этого бессердечного мира…
К счастью, для касты писателей любая катастрофа, бедствие, а также беда, становятся знаменательным событием или вдохновением, ибо ничто так не подогревает писательскую фантазию. Убили в квартире бабки бабку за бабки и появился литературный шедевр всех времен и народов — «Преступление и наказание». Можно поверить на слово: я видел экранизацию «Преступление и наказание» на многих языках мира, даже на английском, не говоря уже о переводных изданиях. Надеюсь также, что Достоевскага Федора Михалыча с его правдой уже никто не предвосхитит, пардон, не переплюнет, да и не надо — я редко видел тех людей, кто такое нынче читает, а если и так, то из-под палЬки; благо, мы знаем кое-что о злосчастной судьбе Радиона Раскольникова по экранизации романа, равно как и о самом Достоевском. НО, речь, разумеется, не об этом…
А был ли прецедент, воодушевивший Стругацких на такой подвиг, как «Пикник на обочине»? Думаю, и да, и нет. «Да» — это Хиросима и Нагасаки, хотя после бомбежки они восстановились; «нет» — здесь надо отдать должное писательскому воображению, которое, кстати, стало путеводной звездой для многих подражателей. Сами согласитесь, как можно не подражать классикам?!.. Это же — кощунство для современного писателя!.. Я почему-то уверен, что, благодаря современным писателям, еще совсем юные читатели хоть как-то приближены к языку классики — посредством современного чтива, которое, в отличие от чисто классического литературного письма с его богатым слогом, более читабельно для младшего поколения; я бы сказал, некая адаптация что ли…И такие писатели как Сергей Павловский следуют традиции. Видимо, срабатывает все тот же принцип преемственности, правда, в иной интерпретации.
Итак, Сергей Павловский пишет: «…фантазия братьев Стругацких обрела плоть…». Согласен. Но пусть в будущем подобные фантазии приобретают иную плоть — скажем, бумажную или цифровую, а не ту плоть, исковерканную аварией на ЧАЭС.
Фрагмент
Издатель: Вы пишите хорошо. У вас есть полет фантазии, но ваш роман мы не может опубликовать. Должны понимать, сейчас это не в тренде.
Писатель: Но…
Издатель: Да, да, я понимаю!.. Давайте сделаем так. Мы готовы с вами сотрудничать. Но для начала напишите роман на тему «Stalher»…
Писатель: Простите?
Издатель: Оговорился. На тему «Stalker». Тема такая: Чернобыль, кровь, гибель, радиация, мутация, революция, а главный герой Сталкер, обладающий паранормальными способностями и все такое… Думаю, у вас все получится. Напишите первые три главы, чтобы мы могли оценить и заключить с вами контакт.
***
Автор сидит за ноутбуком пытается напечатать первую фразу. «Нет, не то!» — думает он. Уничтожает напечатанное. Печатает новую первую фразу. Думает над ней. Опять не то, уничтожает. И так прошло три часа, а его совсем не «пышущая» машинка так и не родила первой, самой решающей фразы. Решил организовать «Пикник на обочине»… За чтением, заснул и видит сны:
«Уснул… и видит сны?
Вот и ответ.
Какие сны в том сне ему приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чём разгадка.
Вот что вдохновляет нас
На подвиг!.».
Проснулся в полночь на писатель, берется за перо: и пишет, пишет, не может он остановиться, пишет…
Настало утро, день настал, и солнце клонится к закату, а наш герой все пишет, пишет — нет ему покоя, он одержим, он пишет…
Прошли три дня… (Продолжение следует)