Вот так запросто, здесь на сайте, встретить того, кто точно знает, что именно хотел сказать Чехов своими рассказами!
Моё самомнение в углу скромно фартушек теребит :)
Вот так, с места в карьер, названием — вынесен приговор…
Один человек — другому, (совершившему непоправимое), с помощью цитат и благостного изложения — диагноз ставит.
Мило. Как раз Чеховский рассказ об эту тему утром у меня был…
Из хорошего — олдовый чтец и рандомно подложенное музыкальное сопровождение.
Сперва тоже, по примеру соседа, мысленно рванулась возражать и спорить, но так явно увидела отвергающий жест садовника, этого прекрасного и достойнейшего человека, что захлопнулась. И пошла по тенистой нехоженной дорожке, ведущей в глубь сада, следуя за мелькнувшим вдали силуэтом в шляпе и с тростью, отсекающим своими длинными шагами-ножницами всё лишнее…
Да, не верить в человека просто, вердикт выносить легко и даже приятно (возвышает над другими). Скудной душой распределить по чашам взвешиваемое — вот вам справедливость, ну и ладушки, расходимся.
Верить же — значит осмелиться на безрассудно щедрое распахивание сердца, которое готово болью платить за право проложить пунктир в бесконечность. Стоишь на чёрточке, шаг и ты сорвался в пустоту, карабкаешься, хватая ртом воздух, взобрался на следующую, отдыхаешь, улыбаешься, вновь делаешь шаг и вновь — пустота. И так до тех пор, пока под ногами не начнёт стелиться, обнимая израненные ступни, наполняя через них силой и светом всё твоё существо, ровная дорога…
Не верящий же в человека стоит себе на колышке своего неверия, а мимо него проносится жизнь и вместе с ней великая возможность быть битым и преданным, тонущим и посреди бурного течения вынырнувшим, взобраться на огромный нагретый солнцем камень, который река окутывает мириадами брызг, взлетающих и оседающих крохотными радугами…
Ой, не могу, какая милая чушеёвина :) взяла и с размаху накинула на унылые уголки губ дурашливую ухмылку, как следует послюнив сперва, чтоб не сползала. В смысл сказки окунаться не пришлось, да и неохота, хотелось слушать и улыбаться. Получился этакий звуковой аналог ведёрка с шампанским, вот так и представилось — эмалированное ведро с деревянной ручкой и сколами на донышке, а в нём шампанское янтарно плещется, пузырьки в нос шипят, на поверхности мошка плавает (у неё свой вариант Бала в полнолуние). Пить полагается из горстей или через край или просто опустив туда лицо, тут главное — что бы непременно всё разбрызгалось и пролилось.
Люблю Волкова с тёмно-башенных времён, он и тут хорош — голосом нахулиганил от души, прелесть!
Аааа! ну милый Николай, я Вам в личке уже сколько лет об этом, сейчас повторю в рупор на площади — не слушайте то, что не увлекло в первые пятнадцать минут, не понравилось — закрывайте книгу и выбрасывайте её за борт!
Но Вы всегда с упорством (которое лучше бы мне, вялой макаронине, подарили), продолжаете пахать ненужные Вашей душе и уму книги, а допахав до оврага в конце поля, вопрошаете — как так, опять мой трактор вверх гусеницами, почему из куколки бабочка не вылупилась?..
Это слово не очень подходит к детективному рассказу, но всё же скажу — чарующий. Только оно точно передаёт моё впечатление от этой истории. Тонкая и щемящая, как пение птицы, прощающейся с летом в предчувствии долгих морозных ночей, и не знающей, будет ли в её жизни весна.
Дослушав, чуть не расплакалась, настолько волнующе близко оказались образы, голосом чтеца поднятые со страниц, было почти видно, как они проступали и исчезали, таяли, сменяя друг друга в призрачном кружении строк. Прекрасное исполнение, маленькая, но необычная жемчужина идеально легла в оправу, созданную для неё чтецом.
На бархатистых островках сосновой коры — капли смолы и мёда переливаются в лучах заходящего солнца одинаково…
Мрачно… ещё раз мрачно, тоскливо и до чёртиков одиноко. Прекрасное исполнение отчасти развеяло атмосферу, плеснув в неё пару освежающих горстей, а то моя лодка чуть было ко дну не пошла с утра пораньше.
Помню своё впечатление от единственной книги, прочитанной у Маркеса, оно было ровно таким же — казалось, будто текст густой тягучей массой сползает со страниц на поверхность стола, переваливается за край, медленно стекает на пол, лениво движется, наваливаясь на кресло, стулья, буфет, поднимается по стенам и беззвучно выдавливается в окна, заполняя собой пространство, оглушая и обездвиживая, лишая радости и надежды…
Согласна с Нуре, сюжет кажется намеренно упрощённым, будто автор специально разгладил все возможные глубины и пики, что бы не отвлекать от главной идеи. А какая идея-то? Что плохие люди любят деньги больше жизни в прямом смысле этого слова? Что живут на свете те, у кого с рождения недокомплект душевных качеств или на жизненных поворотах вывалилась за борт парочка таких важных даров, как доброта и достоинство? Или то, что и хорошие люди порою не в грошь не ставят свою собственную жизнь, охотно допуская возможность вернуть её туда, где получили?..
Искренне пыталась проникнуться, даже чередовала чтецов — всё напрасно, история не зацепила, не тронула, догребла до финала лишь благодаря Козию и Томану, с ними хоть на край света!
Бехтерев идельно совпал с хрупким и чистым, дождливо-тихим образом молодого человека, от лица которого ведётся рассказ. Внешность актёра, его негромкий голос, манера говорить напевно, слегка касаясь слов, отпуская их на волю сразу же, не томя и не комкая, что-то птичье было в нём, в том как он прожил свою жизнь…
Ткань рассказа кажется предельно тонкой и прозрачной, будто от малейшего движения воздуха она вспорхнёт и растает. Обманчивое ощущение, она так крепка, что её можно вплести в земную ось для надёжности. Вечное противостояние светлого и тёмного, мистики и того, что принято считать реальностью, а грань, где эти кажущиеся противоположными стихии соприкасаются, и есть нить, на которую писатель нанизывал одно за другим каждое слово этой истории.
Крысы сердец наших…
Они поселяются внутри человека, обживаются и обустраиваются, начинают менять окружающий мир под себя, в соответствии со своим вкусом. И человек погружается в ледяной холод равнодушия и непроницаемую наволочь тоски, ненадолго же согреться он может только у костра, в который сам, своими руками будет швырять доброту, любовь, честность, искренность, смех… До тех пор, пока чувство холода не притупится, а потом и вовсе не исчезнет, потому что внутри воцарится равновесное внешнему — жестокость, алчность и мёртвый ум.
Голоса двух великолепных актёров и дивная музыка Щедрина и Курёхина (не нашла, в каком году сделана запись, середина 80х?), редкое и всепоглощающее наслаждение встретить столь высокий уровень исполнения, благодарю!
Благодарю за эту милую историю!
Несчастная роза, она ведь была влюблена в него, в его умение любить. Но выразить своё чувство она смогла единственно доступным ей способом — поделившись своими шипами, надев на голову любимого венок из роз, вот всё, что могла дать её больная, измученная яростью и одиночеством душа в попытке хоть на мгновение слиться с ним в потоке боли, причинённой ему.
Её сердце — холодная пустыня, над которой нет неба. Никогда не проходили над ней грозы и пылевые бури, не шевелились в её песках оживающие после краткого ливня семена, не цвели травы, не шуршали лапки юрких ящериц, не скользили по склонам молнии-змейки…
У малышки имя — как символ единения любящих сердец её родителей — соткано из первой половины папиного имени и второй маминого :)
Крепостного права теперича нету и мост энтот нам не нужон…
Это верно, как и то, что невозможно отменить крепость лба, за которым вековечным сном спит, сладко посапывая, разум. Добрым отношением, долгими разговорами и открытым сердцем — с другой души запоры не откинуть, сувальды не смазать, ключ не повернуть, всё потонет в скрипе, скрежете и ржавой трухе. Спящего толкать — что баюкать, всхрапнёт «почеши между лопаток, правее, ещё правее», и повернётся на другой бок. А вокруг него по-прежнему тишина летнего полдня с хрустальными стрекозками над тёплой речной заводью и поделать с этим ничего нельзя…
Хоть и горит в благородных сердцах бесконечная уверенность в обратном.
Чехов и Левинсон прекрасны, низкий им поклон.
Группа Enemy Ground (Нидерланды), композиция WOUNDING AT RANDOM.
На ютубе есть одноимённый клип, если сможете вытерпеть первые четыре минуты — ваши уши будут вознагражены, их усладит дивная музыка, столь сильно тронувшая душу.
Надо же, снова мне попался рассказ о бывшем полицейском, идущие подряд, оба рассказа совершенно разные по стилю, смыслу и впечатлениям от них. Необычное ощущение от такого чередования, прокисшая горчинка и апельсиново-рыжая свежесть, так и получилось от колодца до ворот пройти с коромыслом, не перевернув его себе по лбу и не расплескав крайне редкие для меня литры душевного штиля.
Симпатичная история, чтец великолепен.
Пожалуй, у Моэма я впервые столкнулась с персонажем, который в моём воображении не смонтировался в жизнеспособный образ. Перед нами добродушный, несколько толстокожий, эмоционально глуховатый, но в целом вполне симпатичный мужчина. Всё в нём находится в гармоничном соответствии, крепкое здоровье, нормальные жизненные запросы — домашняя еда, очаровательные женщины, лёгкое приятельствование, настраивающая на философский лад рыбалка, любовь к комфорту и порядку и прочее (не самый плохой набор). Да, не задумывался о высоких материях, не обладал выдающимися душевными качествами, звёзд с неба не хватал, да и не надо, пусть там висят, зато был он законопослушен и до уныния предсказуем.
И вдруг — бах! пристрелил жену… не верю. Обладай он ярким темпераментом, я бы допустила, что он обожал жену (не эту, какую-нибудь другую, милую и прелестную) и убил её в приступе ревности. Или, другой вариант, жена та же, давно не скандалила, а тут ещё тяжёлый день выдался и челюсть ноет, жена же не унимается, дал бы и ей тоже в челюсть, для возникновения у неё эмпатии. Если же допустить, что он сорвался, психанул и пальнул в неё — тогда о его характере было бы сказано в другом ключе, дескать, был вспыльчив и несдержан, а он у нас — невозмутимый парень с крепкими нервами. Короче, монтаж предыстории у меня закончился обрушением конструкции.
Дальше же пошло по проложенному — каторжники и законы их жизни, ими же созданные. Ну вздёрнут они этого палача, назначат другого и у них снова появится возможность обдумывать планы мести, готовиться к ней, просчитывать варианты — всё какое-то занятие между выпивкой, воровством и лихорадкой.
Чтецу спасибо за исполнение, приятно слушать.
История, которую я принимаю не как литературное произведение, а как абсолютно реалистичный очерк, всё в нём вне времени и географии, лишь декорации, сменяя друг друга, проплывают в глубине сцены, на которой — у самого края, в ярком потоке света стоит — человек.
Да, девчули молодчинки обе. Вот так, в унисон с их сердцами, два раза постучалось милосердие. И, войдя на огонёк их горячих чистых душ, осталось навсегда (или не уходило оно, можно ведь и так сказать).
Доброта, отвращение к предательству, подлости, лжи и равнодушию… Как мощно всё это зазеленело в начале их жизней, выстрелило нежными пепельно-розовыми бутонами и будет окружать их, стлаться под ноги, поить дивными ароматами цветения всю жизнь, которая девчонкам отмерена, до самого конца. Счастливы те, кому доведётся пройти с ними рядом хотя бы часть пути.
Чтецу спасибо за исполнение и выбор.
Да ёлки с пальмами зелёными! Опять и снова я хотела приникнуть-проникнуться, с разбегу заехать в Киплинга, но и эта (последняя) моя попытка была провальной.
Ладно, завязываю (на голове шёлковый платок в фиолетово-изумрудных тонах), ведь со мной навсегда —
Акела, Багира и Каа…
Спасибо, плечираспрямительны сказанные вами слова!
Не, скромность не считаю добродетелью (она умеет перетечь в гордыню и кормить её нажористо с руки), а дара нет, как не было. Но иногда книги выбивают искру на мой хворост, вот этот недолгий огонёк и несу в ладошках сюда.
Моё самомнение в углу скромно фартушек теребит :)
Один человек — другому, (совершившему непоправимое), с помощью цитат и благостного изложения — диагноз ставит.
Мило. Как раз Чеховский рассказ об эту тему утром у меня был…
Из хорошего — олдовый чтец и рандомно подложенное музыкальное сопровождение.
Да, не верить в человека просто, вердикт выносить легко и даже приятно (возвышает над другими). Скудной душой распределить по чашам взвешиваемое — вот вам справедливость, ну и ладушки, расходимся.
Верить же — значит осмелиться на безрассудно щедрое распахивание сердца, которое готово болью платить за право проложить пунктир в бесконечность. Стоишь на чёрточке, шаг и ты сорвался в пустоту, карабкаешься, хватая ртом воздух, взобрался на следующую, отдыхаешь, улыбаешься, вновь делаешь шаг и вновь — пустота. И так до тех пор, пока под ногами не начнёт стелиться, обнимая израненные ступни, наполняя через них силой и светом всё твоё существо, ровная дорога…
Не верящий же в человека стоит себе на колышке своего неверия, а мимо него проносится жизнь и вместе с ней великая возможность быть битым и преданным, тонущим и посреди бурного течения вынырнувшим, взобраться на огромный нагретый солнцем камень, который река окутывает мириадами брызг, взлетающих и оседающих крохотными радугами…
Люблю Волкова с тёмно-башенных времён, он и тут хорош — голосом нахулиганил от души, прелесть!
Для меня честь быть Вашим другом.
Но Вы всегда с упорством (которое лучше бы мне, вялой макаронине, подарили), продолжаете пахать ненужные Вашей душе и уму книги, а допахав до оврага в конце поля, вопрошаете — как так, опять мой трактор вверх гусеницами, почему из куколки бабочка не вылупилась?..
Дослушав, чуть не расплакалась, настолько волнующе близко оказались образы, голосом чтеца поднятые со страниц, было почти видно, как они проступали и исчезали, таяли, сменяя друг друга в призрачном кружении строк. Прекрасное исполнение, маленькая, но необычная жемчужина идеально легла в оправу, созданную для неё чтецом.
На бархатистых островках сосновой коры — капли смолы и мёда переливаются в лучах заходящего солнца одинаково…
Помню своё впечатление от единственной книги, прочитанной у Маркеса, оно было ровно таким же — казалось, будто текст густой тягучей массой сползает со страниц на поверхность стола, переваливается за край, медленно стекает на пол, лениво движется, наваливаясь на кресло, стулья, буфет, поднимается по стенам и беззвучно выдавливается в окна, заполняя собой пространство, оглушая и обездвиживая, лишая радости и надежды…
Искренне пыталась проникнуться, даже чередовала чтецов — всё напрасно, история не зацепила, не тронула, догребла до финала лишь благодаря Козию и Томану, с ними хоть на край света!
Ткань рассказа кажется предельно тонкой и прозрачной, будто от малейшего движения воздуха она вспорхнёт и растает. Обманчивое ощущение, она так крепка, что её можно вплести в земную ось для надёжности. Вечное противостояние светлого и тёмного, мистики и того, что принято считать реальностью, а грань, где эти кажущиеся противоположными стихии соприкасаются, и есть нить, на которую писатель нанизывал одно за другим каждое слово этой истории.
Крысы сердец наших…
Они поселяются внутри человека, обживаются и обустраиваются, начинают менять окружающий мир под себя, в соответствии со своим вкусом. И человек погружается в ледяной холод равнодушия и непроницаемую наволочь тоски, ненадолго же согреться он может только у костра, в который сам, своими руками будет швырять доброту, любовь, честность, искренность, смех… До тех пор, пока чувство холода не притупится, а потом и вовсе не исчезнет, потому что внутри воцарится равновесное внешнему — жестокость, алчность и мёртвый ум.
Голоса двух великолепных актёров и дивная музыка Щедрина и Курёхина (не нашла, в каком году сделана запись, середина 80х?), редкое и всепоглощающее наслаждение встретить столь высокий уровень исполнения, благодарю!
Несчастная роза, она ведь была влюблена в него, в его умение любить. Но выразить своё чувство она смогла единственно доступным ей способом — поделившись своими шипами, надев на голову любимого венок из роз, вот всё, что могла дать её больная, измученная яростью и одиночеством душа в попытке хоть на мгновение слиться с ним в потоке боли, причинённой ему.
Её сердце — холодная пустыня, над которой нет неба. Никогда не проходили над ней грозы и пылевые бури, не шевелились в её песках оживающие после краткого ливня семена, не цвели травы, не шуршали лапки юрких ящериц, не скользили по склонам молнии-змейки…
У малышки имя — как символ единения любящих сердец её родителей — соткано из первой половины папиного имени и второй маминого :)
Это верно, как и то, что невозможно отменить крепость лба, за которым вековечным сном спит, сладко посапывая, разум. Добрым отношением, долгими разговорами и открытым сердцем — с другой души запоры не откинуть, сувальды не смазать, ключ не повернуть, всё потонет в скрипе, скрежете и ржавой трухе. Спящего толкать — что баюкать, всхрапнёт «почеши между лопаток, правее, ещё правее», и повернётся на другой бок. А вокруг него по-прежнему тишина летнего полдня с хрустальными стрекозками над тёплой речной заводью и поделать с этим ничего нельзя…
Хоть и горит в благородных сердцах бесконечная уверенность в обратном.
Чехов и Левинсон прекрасны, низкий им поклон.
На ютубе есть одноимённый клип, если сможете вытерпеть первые четыре минуты — ваши уши будут вознагражены, их усладит дивная музыка, столь сильно тронувшая душу.
Симпатичная история, чтец великолепен.
И вдруг — бах! пристрелил жену… не верю. Обладай он ярким темпераментом, я бы допустила, что он обожал жену (не эту, какую-нибудь другую, милую и прелестную) и убил её в приступе ревности. Или, другой вариант, жена та же, давно не скандалила, а тут ещё тяжёлый день выдался и челюсть ноет, жена же не унимается, дал бы и ей тоже в челюсть, для возникновения у неё эмпатии. Если же допустить, что он сорвался, психанул и пальнул в неё — тогда о его характере было бы сказано в другом ключе, дескать, был вспыльчив и несдержан, а он у нас — невозмутимый парень с крепкими нервами. Короче, монтаж предыстории у меня закончился обрушением конструкции.
Дальше же пошло по проложенному — каторжники и законы их жизни, ими же созданные. Ну вздёрнут они этого палача, назначат другого и у них снова появится возможность обдумывать планы мести, готовиться к ней, просчитывать варианты — всё какое-то занятие между выпивкой, воровством и лихорадкой.
Чтецу спасибо за исполнение, приятно слушать.
История, которую я принимаю не как литературное произведение, а как абсолютно реалистичный очерк, всё в нём вне времени и географии, лишь декорации, сменяя друг друга, проплывают в глубине сцены, на которой — у самого края, в ярком потоке света стоит — человек.
Да, девчули молодчинки обе. Вот так, в унисон с их сердцами, два раза постучалось милосердие. И, войдя на огонёк их горячих чистых душ, осталось навсегда (или не уходило оно, можно ведь и так сказать).
Доброта, отвращение к предательству, подлости, лжи и равнодушию… Как мощно всё это зазеленело в начале их жизней, выстрелило нежными пепельно-розовыми бутонами и будет окружать их, стлаться под ноги, поить дивными ароматами цветения всю жизнь, которая девчонкам отмерена, до самого конца. Счастливы те, кому доведётся пройти с ними рядом хотя бы часть пути.
Чтецу спасибо за исполнение и выбор.
Ладно, завязываю (на голове шёлковый платок в фиолетово-изумрудных тонах), ведь со мной навсегда —
Акела, Багира и Каа…
Не, скромность не считаю добродетелью (она умеет перетечь в гордыню и кормить её нажористо с руки), а дара нет, как не было. Но иногда книги выбивают искру на мой хворост, вот этот недолгий огонёк и несу в ладошках сюда.