Видно, под фанеру поют. Сначала записали в студии. Разумеется, они не первопроходцы, имитируют Магомаева. Замечательные имитаторы! Бог даст, и меня будут имитировать. )
К сожалению, эту песню не пел Муслим Магамаев. Это его песня! Но, тем не мене, ее пропели Кобзон и Хворостовский (обоих уже нет, также как и Магомаева с Караченцевым).
Градский поет, не то что мощнее, а вокалИстее — он же вокалист, тенор и может брать высокую ноту. Но его тембр к этой песни не подходит, точно также как не подходит и слишком низкий прокуренный голос Караченцева, который шепчет себе что-то под нос.
Я представил Караченцева здесь лишь из-за слов, посвященных артистам/актерам (и в частности, чтецам — так сказать в тему как гимн — ведь Стельмащук был моложе в 2014 и читал, как здесь говорят лучше, чем чичас).
Ну, и сравните:
Караченцев
«Ничто на земле не проходит бесследно,
И юность актёрская все же бессмертна.
Как молоды мы были,
Как молоды мы были,
Как искренно любили,
Как верили в себя.»
Градский
«Ничто на Земле не проходит бесследно
И юность ушедшая всё же бессмертна
Как молоды мы были, как молоды мы были
Как искренне любили, как верили в себя»
Меня дважды исключали из комсомола. Почему? Да за правду!
***
—Ах, да, если я не ослышался, — тут иностранец снова обернулся к Игорю, — вы изволили говорить, что Господь Бог создал человечество ради того, чтобы послушать Пятую симфонию Чайковского.
— Нет, вы не ослышались, — учтиво ответил Игорь, — именно это я и говорил.
— Ах, как интересно! — воскликнул иностранец.
«А какого черта ему надо?» — подумала Нюра и нахмурилась.
— А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Нюре.
— На все сто! – подтвердила та, выказывая своё неудовольствие.
— Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: — Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, верите в бога? – он сделал удивлённые глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.
— Да, мы верим в бога, – чуть улыбнувшись удивлению интуриста, ответил Игорь. – Но об этом можно говорить совершенно свободно. У нас демократия и свобода вероисповедания.
Иностранец встал, а вместе с ним и молодые люди, спросил, даже привизгнув от любопытства:
—Значит, вы — верующие?!
— Да, мы — верующие, — улыбаясь, ответил Игорь, а Нюра подумала, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»
– Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на Игоря, то на Нюру.
– В нашей стране вера в бога никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Игорь, – большинство нашего населения сознательно и уже как несколько лет снова вернулась к вере наших предков, то есть, в Православие. Например, наши бывшие комсомольцы и пропагандисты стали попами. Как говорится, все возвращается на круги своя.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному Игорю руку, произнеся при этом слова:
– Позвольте вас поблагодарить от всей души!
– За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомилась Нюра.
– За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он с подозрением обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по одному бывшему комсомольцу обращенного в попа.
«Нет, он не англичанин...» – подумал Игорь, а Нюра подумала: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурилась.
– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, — ведь это возврат назад, не так ли?
– А может, к истокам? – возразил Игорь иностранца. —Ведь согласитесь, человек без веры подобен животному.
– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Значит, вы полагаете, что атеисты, отрицающие бога, подобны животным? Ну, а как же ваш отец?! Ведь, Павел Петрович, если я не ошибаюсь, не изменил своего мировоззрения, не так ли? Ведь, он же не принял веры в бога и остался, как и прежде, атеистом?
—Прошу прощения, но откуда вы знаете, моего отца?
—О, это к делу не относится, — бросил иностранец.
—Нет, погодите, погодите… как вас там? Вы, кажется, не представились!
— Да, Игорь Павлович Рыбкин, я не представился. Но это недоразумение можно быстро исправить. Вот, пожалуйста, моя визитная карточка. —У иностранца, как у фокусника, по мановению ока в руке оказалась книжечка в темно-синем переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитная карточка.
Это называется все в одну кучу. У меня сразу нарисовалась в голове картинка: мусорная свалка, где можно найти что угодно. И старые записи «Битлов» и еще не совсем канувшее АББА, а в мусорке копаются пионеры с комсомольцами в старых джинсах-варенках.
Вывод: оказывается разный был Союз. От того и развалился Союз.
Слушая: «Это были золотые 80-е годы, время комсомола и пионерии, время повального увлечения группами «Битлс», «Абба» и завершение эпохи хиппи: длинные волосы, брюки клеш, магнитофон на плече, тертые кирпичом и вареные джинсы уже отживали свое» и возникает куча вопросов:
1) Почему «золотые 80-е»? Что, это такая авторская ассоциация 80-х?
2) Это было время «заката комсомола и пионерии», а не «время комсомола и пионерии», тем более в то время, когда служил автор.
3) «Битлами» увлекались гораздо раньше — это конец 60-х и нач. 70-х.
4) Эпоха Хиппи или секс-революция завершилась к 1975 году, а не в 80-х. 80-е появляются Яппи.
5) Джинсы-варенка заканчиваются в сер 90-х.
Нет, лучше удавиться, чем слушать того, кого вы предлагаете. Мне еще одна моя хорошая знакомая года два тому назад, с которой мы поссорились, предлагала, я отказался.
Я вот сам подумываю продать свои органы, чтобы семья хотя бы пять лет жила безбедно. Только кому нужны старые, изношенные, жизнью побитые органы, тем более что еще пару лет бы дотянуть. Может что еще полезное сделаю для людей.
— Что такое добро? Что такое зло? Дай чёткое определение. Ибо человеку необходимо на что-то опираться в своём действии.
Лао-цзы ответил:
— Определения создают путаницу, потому что они подразумевают разделение. Вы говорите, что яблоко есть яблоко, а человек есть человек… Вы разделили. Вы говорите, что человек не есть яблоко. Жизнь является единым движением, а в тот момент, когда Вы даёте определение, создаётся путаница. Все определения мертвы, а жизнь всегда в движении. Детство движется к юности, юность — к зрелости и т.д.; здоровье движется к болезни, болезни — к здоровью. Где же вы проведёте черту, чтобы разделить их? Поэтому определения всегда ложны, они порождают неправду, так что не определяйте! Не говорите, что есть добро, а что — зло.
Конфуций спросил:
— Тогда как можно вести и направлять людей? Как их научить? Как сделать их хорошими и моральными?
Лао-цзы ответил:
— Когда кто-то пытается сделать другого хорошим, в моих глазах это представляется грехом. Чем больше ведущих пытается создать порядок, тем больше беспорядка! Предоставьте каждого самому себе! Подобное положение кажется опасным. Общество может быть основанным на этом положении.
Конфуций продолжал спрашивать, а Лао-цзы только повторял:
— Природы достаточно, не нужно никакой морали, природа естественна, она — непринуждённая, она — стихийна. В ней достаточно невинности! Знания не нужны!
Конфуций ушёл смущённым. Он не мог спать всю ночь. Когда ученики спросили его о встрече с Лао-цзы, он ответил:
— Это не человек, это — опасность. Избегайте его!
Когда Конфуций ушёл, Лао-цзы долго смеялся. Он сказал своим ученикам:
— Ум является барьером для понимания, даже ум Конфуция! Он совсем не понял меня. И что бы он ни сказал впоследствии обо мне, будет неправдой. Он считает, что создаёт порядок в мире! Порядок присущ миру, он всегда здесь. И тот, кто пытается создать порядок, создаст лишь беспорядок.
В той брошюре, которую я читал, мысль принадлежала Лао-Цзы, хотя в Интернете ее приписывают Конфуцию. Однако по своему содержанию мысль больше подходит к даосизму, нежели конфуцианству. Возможно, я заблуждаюсь. Не стану с пеной у рта что-либо доказывать. Не вижу смысла в этом, тем более, что современному человеку что Конфуций, что Лао-Цзы — все на одно узкоглазое лицо.
Что касается моего знакомого, то он постоянно трещит об одном и том же: «Социальный договор», «Общепринятые нормы» и в том же духе. В общем, конфуцианец!
«Определения создают путаницу, потому что они подразумевают разделение. Вы говорите, что яблоко есть яблоко, а человек есть человек… Вы разделили. Вы говорите, что человек не есть яблоко. Жизнь является единым движением, а в тот момент, когда Вы даёте определение, создаётся путаница. Все определения мертвы, а жизнь всегда в движении. Детство движется к юности, юность — к зрелости и т.д.; здоровье движется к болезни, болезни — к здоровью. Где же вы проведёте черту, чтобы разделить их? Поэтому определения всегда ложны, они порождают неправду, так что не определяйте! Не говорите, что есть добро, а что — зло», — Лао-Цзы.
***
Рассказывают, что однажды Конфуций отправился повидаться с Лао-цзы. Он был намного старше и, конечно, рассчитывал, что Лао-цзы будет вести себя по отношению к нему с должным почтением.
Когда он вошёл в комнату, где сидел в молчании Лао-цзы, тот не встал и вообще не обратил на него особого внимания. Он даже не предложил сесть!
Конфуций был шокирован таким приёмом. С негодованием он спросил:
— Вы что, не признаёте правил хорошего тона?
Лао-цзы ответил:
— Если вам хочется сесть, садитесь; если вам хочется стоять — стойте. Я не вправе указывать вам на то, что делать. Я не вмешиваюсь в чужую жизнь. Вы свободный человек, и я — свободный человек.
Конфуций был потрясён. Он пытался завести разговор о «высоком» в человеке, но Лао-цзы рассмеялся и сказал:
— Я никогда не видел что-либо «высшее» или «низшее». Человек есть человек, точно так же, как деревья есть деревья. Все участвуют в одном и том же существовании. Нет никого, кто был бы выше или ниже. Всё это бессмыслица!
Тогда Конфуций спросил:
— Что происходит с человеком после смерти?
Лао-цзы ответил:
— Вы живёте, но можете ли вы сказать, что такое жизнь?
Конфуций смутился. Лао-цзы сказал:
— Вы не знаете этой жизни и, вместо того, чтобы познавать её, вы беспокоитесь о той, запредельной.
У нас женщины в кишлаках продают собственных детей. Конечно, полицейскими методами это пресекается, но это уже тенденция, причем не от хорошей жизни. Тоже самое было до Советской власти в Туркестане. Теперь мы снова вернулся к байскому режиму за годы так называемой «независимости». Народ тупеет с каждым годом, размер мозга за 30 лет независимости у людей уменьшился. Вот и меряют все на деньги. Да и народ стал крикливым от тупости и невежества. Ведь умные мысли приходят туда, где спокойствие.
Утро — это начало, вечер — это конец начала, поиск же истины обусловлен началом, а не концом. Но и начало и конец составляют единое целое. Вот, такой смысл несет выражение Лао-Цзы. Поэтому «Утром познав истину, вечером можно умереть» проходит лейтмотивом через все учение о Дао, в основе чего лежит замкнутый круг Великой монады.
Градский поет, не то что мощнее, а вокалИстее — он же вокалист, тенор и может брать высокую ноту. Но его тембр к этой песни не подходит, точно также как не подходит и слишком низкий прокуренный голос Караченцева, который шепчет себе что-то под нос.
Я представил Караченцева здесь лишь из-за слов, посвященных артистам/актерам (и в частности, чтецам — так сказать в тему как гимн — ведь Стельмащук был моложе в 2014 и читал, как здесь говорят лучше, чем чичас).
Ну, и сравните:
Караченцев
«Ничто на земле не проходит бесследно,
И юность актёрская все же бессмертна.
Как молоды мы были,
Как молоды мы были,
Как искренно любили,
Как верили в себя.»
Градский
«Ничто на Земле не проходит бесследно
И юность ушедшая всё же бессмертна
Как молоды мы были, как молоды мы были
Как искренне любили, как верили в себя»
youtu.be/gsvkr4p2ZB8
***
—Ах, да, если я не ослышался, — тут иностранец снова обернулся к Игорю, — вы изволили говорить, что Господь Бог создал человечество ради того, чтобы послушать Пятую симфонию Чайковского.
— Нет, вы не ослышались, — учтиво ответил Игорь, — именно это я и говорил.
— Ах, как интересно! — воскликнул иностранец.
«А какого черта ему надо?» — подумала Нюра и нахмурилась.
— А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Нюре.
— На все сто! – подтвердила та, выказывая своё неудовольствие.
— Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: — Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, верите в бога? – он сделал удивлённые глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.
— Да, мы верим в бога, – чуть улыбнувшись удивлению интуриста, ответил Игорь. – Но об этом можно говорить совершенно свободно. У нас демократия и свобода вероисповедания.
Иностранец встал, а вместе с ним и молодые люди, спросил, даже привизгнув от любопытства:
—Значит, вы — верующие?!
— Да, мы — верующие, — улыбаясь, ответил Игорь, а Нюра подумала, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»
– Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на Игоря, то на Нюру.
– В нашей стране вера в бога никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Игорь, – большинство нашего населения сознательно и уже как несколько лет снова вернулась к вере наших предков, то есть, в Православие. Например, наши бывшие комсомольцы и пропагандисты стали попами. Как говорится, все возвращается на круги своя.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному Игорю руку, произнеся при этом слова:
– Позвольте вас поблагодарить от всей души!
– За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомилась Нюра.
– За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он с подозрением обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по одному бывшему комсомольцу обращенного в попа.
«Нет, он не англичанин...» – подумал Игорь, а Нюра подумала: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурилась.
– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, — ведь это возврат назад, не так ли?
– А может, к истокам? – возразил Игорь иностранца. —Ведь согласитесь, человек без веры подобен животному.
– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Значит, вы полагаете, что атеисты, отрицающие бога, подобны животным? Ну, а как же ваш отец?! Ведь, Павел Петрович, если я не ошибаюсь, не изменил своего мировоззрения, не так ли? Ведь, он же не принял веры в бога и остался, как и прежде, атеистом?
—Прошу прощения, но откуда вы знаете, моего отца?
—О, это к делу не относится, — бросил иностранец.
—Нет, погодите, погодите… как вас там? Вы, кажется, не представились!
— Да, Игорь Павлович Рыбкин, я не представился. Но это недоразумение можно быстро исправить. Вот, пожалуйста, моя визитная карточка. —У иностранца, как у фокусника, по мановению ока в руке оказалась книжечка в темно-синем переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитная карточка.
(Отрывок из «Шерше ля фам»)
youtu.be/rOx9h-Z1wZ0
youtu.be/o2B3Ib-kj20
Вывод: оказывается разный был Союз. От того и развалился Союз.
1) Почему «золотые 80-е»? Что, это такая авторская ассоциация 80-х?
2) Это было время «заката комсомола и пионерии», а не «время комсомола и пионерии», тем более в то время, когда служил автор.
3) «Битлами» увлекались гораздо раньше — это конец 60-х и нач. 70-х.
4) Эпоха Хиппи или секс-революция завершилась к 1975 году, а не в 80-х. 80-е появляются Яппи.
5) Джинсы-варенка заканчиваются в сер 90-х.
зЫ: кто такая Янка?
— Что такое добро? Что такое зло? Дай чёткое определение. Ибо человеку необходимо на что-то опираться в своём действии.
Лао-цзы ответил:
— Определения создают путаницу, потому что они подразумевают разделение. Вы говорите, что яблоко есть яблоко, а человек есть человек… Вы разделили. Вы говорите, что человек не есть яблоко. Жизнь является единым движением, а в тот момент, когда Вы даёте определение, создаётся путаница. Все определения мертвы, а жизнь всегда в движении. Детство движется к юности, юность — к зрелости и т.д.; здоровье движется к болезни, болезни — к здоровью. Где же вы проведёте черту, чтобы разделить их? Поэтому определения всегда ложны, они порождают неправду, так что не определяйте! Не говорите, что есть добро, а что — зло.
Конфуций спросил:
— Тогда как можно вести и направлять людей? Как их научить? Как сделать их хорошими и моральными?
Лао-цзы ответил:
— Когда кто-то пытается сделать другого хорошим, в моих глазах это представляется грехом. Чем больше ведущих пытается создать порядок, тем больше беспорядка! Предоставьте каждого самому себе! Подобное положение кажется опасным. Общество может быть основанным на этом положении.
Конфуций продолжал спрашивать, а Лао-цзы только повторял:
— Природы достаточно, не нужно никакой морали, природа естественна, она — непринуждённая, она — стихийна. В ней достаточно невинности! Знания не нужны!
Конфуций ушёл смущённым. Он не мог спать всю ночь. Когда ученики спросили его о встрече с Лао-цзы, он ответил:
— Это не человек, это — опасность. Избегайте его!
Когда Конфуций ушёл, Лао-цзы долго смеялся. Он сказал своим ученикам:
— Ум является барьером для понимания, даже ум Конфуция! Он совсем не понял меня. И что бы он ни сказал впоследствии обо мне, будет неправдой. Он считает, что создаёт порядок в мире! Порядок присущ миру, он всегда здесь. И тот, кто пытается создать порядок, создаст лишь беспорядок.
Что касается моего знакомого, то он постоянно трещит об одном и том же: «Социальный договор», «Общепринятые нормы» и в том же духе. В общем, конфуцианец!
«Определения создают путаницу, потому что они подразумевают разделение. Вы говорите, что яблоко есть яблоко, а человек есть человек… Вы разделили. Вы говорите, что человек не есть яблоко. Жизнь является единым движением, а в тот момент, когда Вы даёте определение, создаётся путаница. Все определения мертвы, а жизнь всегда в движении. Детство движется к юности, юность — к зрелости и т.д.; здоровье движется к болезни, болезни — к здоровью. Где же вы проведёте черту, чтобы разделить их? Поэтому определения всегда ложны, они порождают неправду, так что не определяйте! Не говорите, что есть добро, а что — зло», — Лао-Цзы.
***
Рассказывают, что однажды Конфуций отправился повидаться с Лао-цзы. Он был намного старше и, конечно, рассчитывал, что Лао-цзы будет вести себя по отношению к нему с должным почтением.
Когда он вошёл в комнату, где сидел в молчании Лао-цзы, тот не встал и вообще не обратил на него особого внимания. Он даже не предложил сесть!
Конфуций был шокирован таким приёмом. С негодованием он спросил:
— Вы что, не признаёте правил хорошего тона?
Лао-цзы ответил:
— Если вам хочется сесть, садитесь; если вам хочется стоять — стойте. Я не вправе указывать вам на то, что делать. Я не вмешиваюсь в чужую жизнь. Вы свободный человек, и я — свободный человек.
Конфуций был потрясён. Он пытался завести разговор о «высоком» в человеке, но Лао-цзы рассмеялся и сказал:
— Я никогда не видел что-либо «высшее» или «низшее». Человек есть человек, точно так же, как деревья есть деревья. Все участвуют в одном и том же существовании. Нет никого, кто был бы выше или ниже. Всё это бессмыслица!
Тогда Конфуций спросил:
— Что происходит с человеком после смерти?
Лао-цзы ответил:
— Вы живёте, но можете ли вы сказать, что такое жизнь?
Конфуций смутился. Лао-цзы сказал:
— Вы не знаете этой жизни и, вместо того, чтобы познавать её, вы беспокоитесь о той, запредельной.