Высокая планка моих ожиданий в отношении качества исполнения аудиокниг улетела в стратосферу. Сотворить такую мрачно-прекрасную чёрную жемчужину! Потрясающий Чтец, благодарю за яркие впечатления от услышанного, и за ледяные мурашки, если их вытряхнуть из-за шиворота в ведёрко, то бутылка шампанского охладится в нём аккурат к ужину.

Примите мою благодарность и восхищение. Мало кто осмеливается на исповедь вслух. Будьте счастливы за всех в Вашем Роду, кого счастье обошло стороной.

Порою танец чугайстера исполняет женщина. И тогда этот неистовый, жуткий обряд, призванный освободить белый свет от ещё одной навки, медленно, но верно превращает в навку саму танцующую. Творящееся страшно наблюдать даже со стороны, но находиться внутри самой воронки — невыносимо.
Как было здорово в детстве кружиться, раскинув руки, заливисто хохоча и с размаху кидать себя на диван, а потом лежать и смотреть на люстру, шторы, книжные полки и, затаив дыхание, ждать, пока мир перестанет плыть, скользить, гладить и щекотать изнутри. И когда движение затихает, голова проясняется, вновь вставать в центр комнаты, раскинув руки и кружиться, кружиться…
Разлитое по бокалам красное сухое тоже, при покачивании, крохотной волной бежит по кругу, лижет стекло, венозно играет, манит, обещая много нового и интересного, да оно и будет интересно, ага и да! Но, если вдруг (не вдруг) это кружение похитит человека, то заточение может стать бессрочным. И уже скользит, мелькает, летит к чертям не люстра с плафонами, лампочками и проводкой, а вся жизнь…
Грустная, честно рассказанная история, слова, одетые мягкой иронией, выстраиваются в обаятельный текст, расстилая перед моим, поначалу рассеянным вниманием, образы незнакомых людей, которым суждено ненадолго стать попутчиками, едущими со мной в одном купе. Им надо выговориться, а мне побыть ушами, что ж, я не против. Кажущаяся лёгкой исповедь под колыбельное качание поезда. Папа и дочь…
Изумительное исполнение, волнующая иллюзия, что Автор и Чтец — один человек, горячо благодарю обоих.

Пока слушала, ко мне пришла и просидела до конца книги рядом беспечно-настойчивая мысль, что, доведись мне испытать то, что выпало на долю профессора, я была бы не просто счастлива, а… даже не знаю, как точнее сказать, почувствовала бы себя рыбой, наконец отпущенной в воду. Чистую, прозрачную, бездонно-прекрасную, у поверхности пронизанную лучами, на глубине мрачно-ледяную, страшную до чёртиков, но такую манящую! Профессор же, бедняга, нёс это испытание как тяжкую мучительную ношу. Но я бы им, увы, не подошла, там были надобны роскошные мозги учёного, а не домохозяйки, ведь это невероятное quid pro quo мои просто не смогли бы вместить, осуществить, да ещё и остаться после этого в сохранности.
Ладно, поднакивающе-озорные мысли в сторону, это одна из любимых книг Лавкрафта, основательно подзабытая, и потому благодарю Чтеца за возможность вновь прильнуть к ней любопытными ушками и с жадной охотой выпустить на волю неистовые, струящиеся из-под занавеса между реальностями, образы и картины, подарить своим воображением некий вариант жизни неясным очертаниям и движениям, окунуться в сумеречную, нечеловечески жуткую (но столь завораживающую) атмосферу иного времени и пространства.
В какой уже раз с трепетом поняла — он всё это видел, действительно видел! И его память детально сохранила многое. Он и делился-то с людьми своими невероятными воспоминаниями в попытке избавиться, исторгнуть то, что терзало и жгло его разум и душу.
Исполнение — наверное, лучшее из всех, что слышала для Лавкрафта, приятный голос и интонации, невероятно тщательно продуманное звуковое обрамление, мелодия для каждого этапа повествования, а эти щелчки, шорохи, стрекот и похрустывание, это невидимое приближение жвал, я восхищена и благодарю!

В течение всего рассказа в моём воображении было два, почти с первых строк появившихся, образа — наш киношный Калиостро (великолепный Нодар Мгалоблишвили) и трепетный секретарь леди Ванделер (Шевельков), удивительно, как гармонично они сплелись, оживив и раскрасив для меня эту историю.
Под нежный шелест листьев, тихие вздохи дождевых капель и звуки вечернего сада, среди золотистых столбиков фонарей, отражающихся в зеркале луж, волею случая встретились двое.
Юный поэт, неискушённый и чистый, «эх, молодость — пора нехитрых желаний...» (Евстигнеевский Бестужев, что-то меня сегодня прямо разобрало на наши фильмы). И некто, читатель чужих судеб, расплетатель кармических связей, проницатель в оба конца, изрекатель диагнозов сердечных драм, короче — прорицатель, а заодно — накидыватель лапши на доверчивые уши всех видов и размеров, облегчитель счетов и кошельков. Эдакий мягкий уездный вариант Яго, беззлобный, хитренький, коварненький, скользящий между струй и потому весьма чуткий к перемене климата отношения к своей персоне, умеющий вовремя отпрыгнуть и раствориться на бескрайних просторах. Всё повидавший, всему знающий цену. Единственное, что ему дорого в этой вдоль и поперёк скучной жизненной трагикомедии — его жена. Но, как он всю жизнь создавал зыбкие миражи, вздымал воздушные замки, щедро плодил иллюзии, творил линяющие акварели чьих-то судеб, так — из зеркала судьбы ему послана словно бы его копия. И теперь уже он ловит, оскальзываясь на неверных тропах, в мутном тумане её взмах руки, полёт локона, поворот головы, её взгляд. А поймав, знает, что не владеет ею, что обречён вновь и вновь искать её среди искажающих, дробящих реальность зеркал, спотыкаясь, проклиная, умоляя. Любя…
Краткость встречи порою аукается долгим эхом, юноша тот вечер не забудет никогда, а вот в душе его собеседника эхо даже не родилось, все закоулки его памяти наглухо забиты отголосками неискренних слов, которые щедро изливались им всю его жизнь.

Менестрель… Как он исскучался неистово по своей пастушке… ждущую его на крыше своей семнадцатиэтажки, замершую на краю, ссутулив плечи, распахнувшуюся навстречу лунному туману, слепо вбирающую душою звёздную даль…
Может, он (храбрец), наконец, наберётся смелости, и, затушив окурок о ладонь, с силой выдохнет и шагнёт…
По ступеням вверх,
ещё и ещё,
ещё,
быстрее,
быстрее…

И тогда ему уже не будет нужды читать стишки этого недобайрона, а появятся у него — свои слова.
Или тишина появится — в душе…

И, кстати, лепестков фиалок выслать бы. По известному адресу, а?

И я тебя, котёнок.

Не мешай, милый Александр, это мой ослик, застоялся в сарайке серенький, пусть, думаю, прогуляется, репьёв на хвостик соберёт, изнутри очистится.
Ему надо :)

Улыбчивое спасибище за мелодию в начале, калитка памяти со скрипом распахнулась на разболтанных петлях и оттуда потоком хлынули, озорно толкаясь, картинки и образы из детства.
Часы, золотые стрелки, ножничками стригущие время, с нежным звоном неумолимо отщёлкивающие миг за мигом от ленты нашей жизни. Что отстрижено — то в прошлом, не живи им, то, к чему ножнички только подбираются — будущее, не живи в нём, оно тоже будет прошлым. Лишь мгновение между взмахами лезвий — пульсирует, поёт, струится и играет… живёт.
А ведь даже чёртиков в блокноте на совещании рисовать не такое уж пустое занятие, если отдаться ему полностью, до дна своей творческой натуры. Или ленение, моё любимое занятие, оно прекрасно, в это время (снова время!) я не просто валяюсь в подушках, я кувшинка на глади вечности, раскинувшая лепестки от горизонта до горизонта.
Тик-так, чик-так, чик-чик… слышу-слышу :) Впрочем, я не прочь покормить этих зубастых глазастиков, тем более, что они оказались такими милыми.
Спасибо за историю, Чтецу моя благодарность.

А всё от неудовлетворённости в семейной жизни, прёт энергия, а девать её некуда, вот он и нашёл ей применение. Эх, надо было ему и жёнушку раскрасить под мрамор, дивная, нежно-розовая, с золотым отливом, вся в сиреневых прожилках! Неподвижно замершая в той или иной позе, на фоне зеркал, стен, потолков, выполненных в нужной ему гамме и вариантах сочетания оттенков, её можно было бы переставлять, поворачивать, любоваться в дымке сумерек или в плавящихся лучах утренней зари. Он бы не смог не полюбить свою Галатею наоборот.
Жаль, что он не жил в наше время, был бы востребован невероятно, расписывая стены загородных замков и вилл. Построишь так на шести сотках дом из пеноблоков, привезёшь туда нашего героя и — опа! На барбекю друзьям слегка небрежно — у нас, знаете ли, терраса из каррарского мрамора, и вот те статуи в саду и беседка и ещё гараж и туалет.
Мраморист, певец стихии мрамора, искренне и страстно поклоняющийся ему, соединивший себя с объектом своего поклонения (наивысшая участь для всякого одержимого).
Восхитительная история, великолепно исполненная.

Может, всемогущему админу будет угодно добавить ещё одно исполнение этой истории? А то я дежавю поймала, пытаясь вспомнить, где же слушала и, вроде даже, пописывала под рассказом с таким названием :)
akniga.org/teks-hill-prosto-tryuk#comments

Янтарная шубка… вот бы достать её через много лет уже будучи взрослым, откуда-нибудь с дачного чердака, встряхнуть как следует, разложить на перилах крыльца под полуденным солнцем, его медово-яростным жаром напитать каждую шерстинку-меховинку, поселить внутри негу летнего зноя, упрятать в рукава и капюшон солнечный свет, сохранить пение кузнечиков, отдалённый гул леса, ленивое дуновение ветерка, седой запах полыни.
И однажды, тоскливым ноябрьским вечером, после суетно-бестолкового дня, приехать на дачу, плотно зашториться, закрыться, отключить телефон. Выпустить на сцену камина его величество огонь, расстелить в партере эту шубку и замереть в ожидании, точно зная, предчувствуя, что сейчас вернутся те далёкие дни детства, проснутся образы и воспоминания, мирно дремлющие на уютном ложе памяти. Проснувшись, они сладко потянутся, ширясь, переливаясь через край, заполонят собою всё вокруг, обнимут нежно-нежно, крепко-крепко того, кто снова на миг стал тем милым, любознательным щеглом, стоящим на берегу, когда вся жизнь впереди и так много света над головой…
Невероятное впечатление от рассказа и от того, как он исполнен. Тот редкий случай, когда меня, моё внимание и воображение (вместе с янтарными слитками), унесло море, лелеяло волнами, озорно выкладывая на прибрежный песок и снова утаскивая на глубину.
Прекрасное ощущение!

Вы почувствовали… Спасибо :)

Жарким замирающим полднем замерла, сжавшись, как от холода. Не хочется лишнее оставлять под этим произведением — словно нарушу тишину, притаившуюся в душе после услышанного.
Только попрошу Чтеца принять мою горячую искреннюю благодарность за голос, за выбор, за мелодию, струящуюся над словами.
Пронзительно, горько и… прекрасно.

Я уж из сил выбилась, из перьев выпрыгивая, чтоб обратить на себя Ваш благосклонный взор. Ах, как Вы были жестоки, сколь долго томили меня холодом невнимания. Прошу, оставайтесь всегда возле меня, без Вас моя жизнь бесцветна…

Ты творишь свои комментарии с невероятным мастерством, стилем и вкусом, тонкое наслаждение прикасаться к строкам, выпорхнувшим из-под твоего пера.

Пера Феникса сгоревшего… и восставшего из пепла…

У меня в душе щекотно от зайчиков, прыгаюших по спинкам друг друга и на ходу кусающих ушки, когда читаю твои комментарии, Привередушка милая!
Пиши под чем хочешь и о чём хочешь, только не пропадай надолго…

Рассказ-неуклюжка в соответствующем исполнении. Зефирный, в нежной сахарной пудре и атласных ленточках.
Так-то тема любимая, детство и собака, пацан и его ушастый друг. Если бы не последний абзац, то и вовсе лучше посмотреть ещё раз «Варежку», но всё равно получилось скучно. Было жалко щегла, собак он, вишь ты, любит, его маму, которой нет дела до трепетной души сына, тоже жалко, нечуткая, потерянная в круговерти будней. Отец — молодец, тут вопросов нет, разгладил узел по-мужски спокойно. Хозяин овчарки, к слову, на редкость безответственный болван.
Не знаю, для чего такие рассказы детям слушать или читать, какому такому чувству любви к собакам они могут научить. Вот когда этот деть среди собак растёт, играет с ними, кормит и выгуливает их, а, став взрослым, тоже парочку заводит, это да.
Рассказ плюсанула, за образ папы.

Она прекрасная амазонка :)

А зачем вы так?