Сочетание названия рассказа и имени автора всегда дарило мне море образов, смысло-зайцев и мелькающих хвостиков сюжетов.
Порою запах гари и стелящийся по крышам туман — это (искра-)искренние, ничего не скрывающие, вестники лесного пожара, и не стоит прятаться под одеялом попыток убедить себя в том, что это добрый сосед жгёт у себя на участке ветки и мусор.
Блестящий эксперимент над медведями! Сколько нового, интересного и непознанного получилось в итоге, а можно же потом что-нибудь этакое с волками, например, зверья-то полно кругом. Премию дать неутомимым служителям науки, новые гранты и вообще под крыло взять эти светила, пусть светят, коль уж не светить не могут. Ну а то, что они делают открытия, по-детски наивно и по-взрослому безответственно не думая о том, кто, как и какими силами будет их «закрывать», так это потому что они учёные, а не ясновидцы. Силуэт профессора Фидли напоминает курицу, схваченную хозяйкиной рукой за шею, он и несётся идеями и экспериментами каждое утро, без устали, а что — курица вот тоже не думает, в какое блюдо улетит её детище (или в чью голову).
В детстве рассказ был страшен до зябнущих кончиков пальцев, а сейчас — безысходная тоска разлилась в душе.
Три дня Бетли в здании заброшенной лаборатории должен прожить в своём воображении каждый, намеревающийся приступить к первой букве своего слова в науке. Но о чём я размечталась…
Благодарю Чтеца за прекрасное исполнение, низкий поклон Гансовскому, умеющему видеть вестников до того, как они появились на горизонте.

Это восхитительно! Браво и аплодисменты великолепным актёрам и всем, кто хоть малым, причастнен к созданию этого спектакля. Невероятно сильное погружение в роман, удивительно, как можно посредством голосов, музыки и звуков незаметно похитить и властно увлечь настолько, что в прямом смысле исчезаешь для этого мира и появляешься в том, Затерянном… Блестящая работа щедрых и талантливых людей.
Благодарю горячо за яркость пережитых впечатлений и за радость от прикосновения к старой, любимой с детства истории. Профессор — маленький живой вулканчик, обожаю!

Озвучено восхитительно, наслаждалась не столько знакомым сюжетом, сколько мастерством Чтеца и изящной звуковой отделкой.
Описание ужасов и пороков Ред-Хука под медитативную, нежно-золотыми облаками плывущую мелодию — от этого будто холодом по плечам потянуло.
А уж произнесение заклинаний — стрижка встала дыбом, действительно что-то очень неуютное почувствовалось, несмотря на солнечный шумно-людской интерьер вокруг.
Благодарю за сизо-аметистовый капюшон потусторонней жути, накинутый на моё утро :)

Описание полотен завораживает, как можно словами, словно быстрыми, чёткими взмахами кисти, передать документальную достоверность увиденных в подземной мастерской картин, донести ощущение ужаса и отвращения от них! Лавкрафт мог, кто бы сомневался, но тут и переводчику спасибо за то, что сохранил при работе с текстом витающий над повествованием ледяной запах тления.
Почему-то подумалось, что была ещё пара завершающих страничек, дескать, через несколько лет дом, в котором была мастерская, снесли (сгорел, смыло вышедшей из берегов местной речкой) и обнаруженные тоннели вместе с колодцем наглухо завалило землёй (заложены кирпичом, залиты бетоном), но нет, увы нет, может и был такой финал, да передумал Маэстро, швырнул в камин листы, а вместе с ними и возможность для читателя, захлопнув книгу, вздохнуть с облегчением и, беспечно насвистывая, отправиться на кухню варить кофе…
Прочитано изумительно, поёжилась, представив Чтеца, сидящего поздним вечером за столом, один на один с книгой и микрофоном, в тишине комнаты голосом оживляющего (вызывающего) слова этой жуткой истории. Смелый человек и очень талантливый!
Картины Сидни Сайма, упомянутого в рассказе, прекрасны и сказочно-мистичны. eska.livejournal.com/1279381.html

Вдоль-поперёк космоса летела комета, равнодушная и чуждая всему, мимо чего она проносилась, ничто не трогало её ледяного бессердечия. Но… случилось так, что ей наскучило бесцельное вольное блуждание во тьме звёздной и она, будучи дитём избалованным, гордо потребовала сию минуту развлечь её. И была в тот же миг отправлена на ближайшую планету, получив попутно в дар одежду из плоти и полный набор человеческих чувств и эмоций в придачу…
И прожила она на этой планете целую жизнь (для неё — пару мгновений), испив до дна всё, что мир людей мог предложить, на всём, чего касалась, оставив холодок тоски и мрачной отверженности. Всё она познала за эти два мгновения, все бури страстей и наслаждений, все муки страданий и потерь, во всех морях желаний и неги искупалась, все грехи и бездны раскаяния исследовала. И скука покинула её. Комета вернулась к тому, для чего она была создана и исчезла в бездонном пространстве, убеждённая, что теперь она знает всё на свете и оставив людям отголосок своего меж ними пребывания.
В добрый путь, прекрасное создание! Ну, а то, что тебе не довелось пережить единственное, ради чего стоило к нам сюда спускаться, так то не твоя вина…
Дмитрий, примите мою благодарность, чудесное исполнение, голос отчасти притушил губительное пламя, танцующее на крыльях летящих стихотворных строк.
Но, йолки, как же всё-таки важен выбор мелодии, ничего не могу поделать, воображение похулиганило и теперь стоит в углу, но «Воспоминания» слушала в обнимку с образом Ипполита (о, тёпленькая пошла :) и улыбка некстати щекотнула за ушком, прогоняя прочь с лица надменно-величественное выражение, навеянное стихами.

Ну до чего же хорош Князев на сказочках, с детства знакомым историям невольно передался некий флёр начитанных им кошмариков-неперевариков, но, как ни странно, не испортил. Про девочку и хлеб перечитывала не помню сколько раз, ощущение цепенящего ужаса щедро пополнялось детским воображением, неизвестно из каких глубин внезапно вытаскивающим какие-то дикие, сумеречные до болезненности, подробности, рисуя картину тревожно-сладкими, ядовитыми цветами, обводя их лепестками и стеблями овал лица Инге, даря её глазам неживой блеск, а буханке хлеба — скользко-зелёный тинный оттенок. С тех пор и гордыня стала для меня этого отвратительно грязного жёлто-зелёного, с тусклым свечением, цвета.
Сострадание к девчонке душило слезами, мешало спать по ночам, думаю, надо было такое читать чуть постарше, уж очень тягостным, забирающим душевные силы, было впечатление.
Но и о божественном эта история поведала мне больше (всё), чем многое, пришедшее потом.
Прекрасная притча, залитая светом и охваченная ледяными порывами ветра, написанная пером самого любимого сказочника (или не сказочника :)
Прочитана отменно, ах, расцеловала бы Чтеца за выбор!

Высокая планка моих ожиданий в отношении качества исполнения аудиокниг улетела в стратосферу. Сотворить такую мрачно-прекрасную чёрную жемчужину! Потрясающий Чтец, благодарю за яркие впечатления от услышанного, и за ледяные мурашки, если их вытряхнуть из-за шиворота в ведёрко, то бутылка шампанского охладится в нём аккурат к ужину.

Примите мою благодарность и восхищение. Мало кто осмеливается на исповедь вслух. Будьте счастливы за всех в Вашем Роду, кого счастье обошло стороной.

Порою танец чугайстера исполняет женщина. И тогда этот неистовый, жуткий обряд, призванный освободить белый свет от ещё одной навки, медленно, но верно превращает в навку саму танцующую. Творящееся страшно наблюдать даже со стороны, но находиться внутри самой воронки — невыносимо.
Как было здорово в детстве кружиться, раскинув руки, заливисто хохоча и с размаху кидать себя на диван, а потом лежать и смотреть на люстру, шторы, книжные полки и, затаив дыхание, ждать, пока мир перестанет плыть, скользить, гладить и щекотать изнутри. И когда движение затихает, голова проясняется, вновь вставать в центр комнаты, раскинув руки и кружиться, кружиться…
Разлитое по бокалам красное сухое тоже, при покачивании, крохотной волной бежит по кругу, лижет стекло, венозно играет, манит, обещая много нового и интересного, да оно и будет интересно, ага и да! Но, если вдруг (не вдруг) это кружение похитит человека, то заточение может стать бессрочным. И уже скользит, мелькает, летит к чертям не люстра с плафонами, лампочками и проводкой, а вся жизнь…
Грустная, честно рассказанная история, слова, одетые мягкой иронией, выстраиваются в обаятельный текст, расстилая перед моим, поначалу рассеянным вниманием, образы незнакомых людей, которым суждено ненадолго стать попутчиками, едущими со мной в одном купе. Им надо выговориться, а мне побыть ушами, что ж, я не против. Кажущаяся лёгкой исповедь под колыбельное качание поезда. Папа и дочь…
Изумительное исполнение, волнующая иллюзия, что Автор и Чтец — один человек, горячо благодарю обоих.

Пока слушала, ко мне пришла и просидела до конца книги рядом беспечно-настойчивая мысль, что, доведись мне испытать то, что выпало на долю профессора, я была бы не просто счастлива, а… даже не знаю, как точнее сказать, почувствовала бы себя рыбой, наконец отпущенной в воду. Чистую, прозрачную, бездонно-прекрасную, у поверхности пронизанную лучами, на глубине мрачно-ледяную, страшную до чёртиков, но такую манящую! Профессор же, бедняга, нёс это испытание как тяжкую мучительную ношу. Но я бы им, увы, не подошла, там были надобны роскошные мозги учёного, а не домохозяйки, ведь это невероятное quid pro quo мои просто не смогли бы вместить, осуществить, да ещё и остаться после этого в сохранности.
Ладно, поднакивающе-озорные мысли в сторону, это одна из любимых книг Лавкрафта, основательно подзабытая, и потому благодарю Чтеца за возможность вновь прильнуть к ней любопытными ушками и с жадной охотой выпустить на волю неистовые, струящиеся из-под занавеса между реальностями, образы и картины, подарить своим воображением некий вариант жизни неясным очертаниям и движениям, окунуться в сумеречную, нечеловечески жуткую (но столь завораживающую) атмосферу иного времени и пространства.
В какой уже раз с трепетом поняла — он всё это видел, действительно видел! И его память детально сохранила многое. Он и делился-то с людьми своими невероятными воспоминаниями в попытке избавиться, исторгнуть то, что терзало и жгло его разум и душу.
Исполнение — наверное, лучшее из всех, что слышала для Лавкрафта, приятный голос и интонации, невероятно тщательно продуманное звуковое обрамление, мелодия для каждого этапа повествования, а эти щелчки, шорохи, стрекот и похрустывание, это невидимое приближение жвал, я восхищена и благодарю!

В течение всего рассказа в моём воображении было два, почти с первых строк появившихся, образа — наш киношный Калиостро (великолепный Нодар Мгалоблишвили) и трепетный секретарь леди Ванделер (Шевельков), удивительно, как гармонично они сплелись, оживив и раскрасив для меня эту историю.
Под нежный шелест листьев, тихие вздохи дождевых капель и звуки вечернего сада, среди золотистых столбиков фонарей, отражающихся в зеркале луж, волею случая встретились двое.
Юный поэт, неискушённый и чистый, «эх, молодость — пора нехитрых желаний...» (Евстигнеевский Бестужев, что-то меня сегодня прямо разобрало на наши фильмы). И некто, читатель чужих судеб, расплетатель кармических связей, проницатель в оба конца, изрекатель диагнозов сердечных драм, короче — прорицатель, а заодно — накидыватель лапши на доверчивые уши всех видов и размеров, облегчитель счетов и кошельков. Эдакий мягкий уездный вариант Яго, беззлобный, хитренький, коварненький, скользящий между струй и потому весьма чуткий к перемене климата отношения к своей персоне, умеющий вовремя отпрыгнуть и раствориться на бескрайних просторах. Всё повидавший, всему знающий цену. Единственное, что ему дорого в этой вдоль и поперёк скучной жизненной трагикомедии — его жена. Но, как он всю жизнь создавал зыбкие миражи, вздымал воздушные замки, щедро плодил иллюзии, творил линяющие акварели чьих-то судеб, так — из зеркала судьбы ему послана словно бы его копия. И теперь уже он ловит, оскальзываясь на неверных тропах, в мутном тумане её взмах руки, полёт локона, поворот головы, её взгляд. А поймав, знает, что не владеет ею, что обречён вновь и вновь искать её среди искажающих, дробящих реальность зеркал, спотыкаясь, проклиная, умоляя. Любя…
Краткость встречи порою аукается долгим эхом, юноша тот вечер не забудет никогда, а вот в душе его собеседника эхо даже не родилось, все закоулки его памяти наглухо забиты отголосками неискренних слов, которые щедро изливались им всю его жизнь.

Менестрель… Как он исскучался неистово по своей пастушке… ждущую его на крыше своей семнадцатиэтажки, замершую на краю, ссутулив плечи, распахнувшуюся навстречу лунному туману, слепо вбирающую душою звёздную даль…
Может, он (храбрец), наконец, наберётся смелости, и, затушив окурок о ладонь, с силой выдохнет и шагнёт…
По ступеням вверх,
ещё и ещё,
ещё,
быстрее,
быстрее…

И тогда ему уже не будет нужды читать стишки этого недобайрона, а появятся у него — свои слова.
Или тишина появится — в душе…

И, кстати, лепестков фиалок выслать бы. По известному адресу, а?

И я тебя, котёнок.

Не мешай, милый Александр, это мой ослик, застоялся в сарайке серенький, пусть, думаю, прогуляется, репьёв на хвостик соберёт, изнутри очистится.
Ему надо :)

Улыбчивое спасибище за мелодию в начале, калитка памяти со скрипом распахнулась на разболтанных петлях и оттуда потоком хлынули, озорно толкаясь, картинки и образы из детства.
Часы, золотые стрелки, ножничками стригущие время, с нежным звоном неумолимо отщёлкивающие миг за мигом от ленты нашей жизни. Что отстрижено — то в прошлом, не живи им, то, к чему ножнички только подбираются — будущее, не живи в нём, оно тоже будет прошлым. Лишь мгновение между взмахами лезвий — пульсирует, поёт, струится и играет… живёт.
А ведь даже чёртиков в блокноте на совещании рисовать не такое уж пустое занятие, если отдаться ему полностью, до дна своей творческой натуры. Или ленение, моё любимое занятие, оно прекрасно, в это время (снова время!) я не просто валяюсь в подушках, я кувшинка на глади вечности, раскинувшая лепестки от горизонта до горизонта.
Тик-так, чик-так, чик-чик… слышу-слышу :) Впрочем, я не прочь покормить этих зубастых глазастиков, тем более, что они оказались такими милыми.
Спасибо за историю, Чтецу моя благодарность.

А всё от неудовлетворённости в семейной жизни, прёт энергия, а девать её некуда, вот он и нашёл ей применение. Эх, надо было ему и жёнушку раскрасить под мрамор, дивная, нежно-розовая, с золотым отливом, вся в сиреневых прожилках! Неподвижно замершая в той или иной позе, на фоне зеркал, стен, потолков, выполненных в нужной ему гамме и вариантах сочетания оттенков, её можно было бы переставлять, поворачивать, любоваться в дымке сумерек или в плавящихся лучах утренней зари. Он бы не смог не полюбить свою Галатею наоборот.
Жаль, что он не жил в наше время, был бы востребован невероятно, расписывая стены загородных замков и вилл. Построишь так на шести сотках дом из пеноблоков, привезёшь туда нашего героя и — опа! На барбекю друзьям слегка небрежно — у нас, знаете ли, терраса из каррарского мрамора, и вот те статуи в саду и беседка и ещё гараж и туалет.
Мраморист, певец стихии мрамора, искренне и страстно поклоняющийся ему, соединивший себя с объектом своего поклонения (наивысшая участь для всякого одержимого).
Восхитительная история, великолепно исполненная.

Может, всемогущему админу будет угодно добавить ещё одно исполнение этой истории? А то я дежавю поймала, пытаясь вспомнить, где же слушала и, вроде даже, пописывала под рассказом с таким названием :)
akniga.org/teks-hill-prosto-tryuk#comments

Янтарная шубка… вот бы достать её через много лет уже будучи взрослым, откуда-нибудь с дачного чердака, встряхнуть как следует, разложить на перилах крыльца под полуденным солнцем, его медово-яростным жаром напитать каждую шерстинку-меховинку, поселить внутри негу летнего зноя, упрятать в рукава и капюшон солнечный свет, сохранить пение кузнечиков, отдалённый гул леса, ленивое дуновение ветерка, седой запах полыни.
И однажды, тоскливым ноябрьским вечером, после суетно-бестолкового дня, приехать на дачу, плотно зашториться, закрыться, отключить телефон. Выпустить на сцену камина его величество огонь, расстелить в партере эту шубку и замереть в ожидании, точно зная, предчувствуя, что сейчас вернутся те далёкие дни детства, проснутся образы и воспоминания, мирно дремлющие на уютном ложе памяти. Проснувшись, они сладко потянутся, ширясь, переливаясь через край, заполонят собою всё вокруг, обнимут нежно-нежно, крепко-крепко того, кто снова на миг стал тем милым, любознательным щеглом, стоящим на берегу, когда вся жизнь впереди и так много света над головой…
Невероятное впечатление от рассказа и от того, как он исполнен. Тот редкий случай, когда меня, моё внимание и воображение (вместе с янтарными слитками), унесло море, лелеяло волнами, озорно выкладывая на прибрежный песок и снова утаскивая на глубину.
Прекрасное ощущение!

Вы почувствовали… Спасибо :)

Жарким замирающим полднем замерла, сжавшись, как от холода. Не хочется лишнее оставлять под этим произведением — словно нарушу тишину, притаившуюся в душе после услышанного.
Только попрошу Чтеца принять мою горячую искреннюю благодарность за голос, за выбор, за мелодию, струящуюся над словами.
Пронзительно, горько и… прекрасно.