Симоненко Юрий – Кадавры

Интересное замечание. И оно по делу. Были комментаторы, которые удивлялись: «а чего это зомби заговорили?», или: «а как это пацаны в конце зомбячий язык стали понимать?». А вот ваше замечание, вполне логичное.

Сейчас объясню…

ВНИМАНИЕ! ДАЛЬШЕ БУДУТ СПОЙЛЕРЫ!

Блинов не стал воспринимать Зимина как «зомби» по той же причине, по которой, к примеру, родители не воспринимали как «зомби» собственных детей до семи лет. В повести есть, вот такое вот место: «Первые импланты Сержу и его сверстникам установили, когда ему было семь лет. Потом был апгрейд в десять и в четырнадцать...» Ведь нет у детей имплантов, так? А дело в том, что жители Новой Москвы воспринимали друг друга как обычных людей не потому, что нейроинтерфейсы их работали по принципу «свой/чужой». Там задействованы сложные алгоритмы, в которых учитывались локации, базы данных по лицам и по голосу. Так человек с ошейником однозначно воспринимался как «зомби» по ошейнику, как на территории завода или фабрики, так и за пределами, т.к. ошейник подавал четкий сигнал «это не человек». А человек без ошейника воспринимался нейроинтерфейсом как «зомби» по причине того, что его лица попросту нет в базах данных, плюс он находится вне территории Новой Москвы. Но тут уже мог случиться сбой, как у Сержа, перед убийством женщины. Блинов не увидел Зимина как «зомби» попросту потому, что его лицо и его голос интерфейс Блинова распознавал. А внутри периметра человек из мертвого города выглядел бы как человек для всех, но у полиции к такому возникли бы вопросы, потому что человек есть, а интерфейса у него нет. А вот человека с ошейником внутри периметра все обладатели нейроинтерфейсов восприняли бы однозначно как «кадавра».

И вам спасибо на добром слове!

Ну, если не любитель про зомби, то «Кадавры» для вас — то, что надо. «Кадавры» вообще не про зомби. Это про людей. А Конофальский, да, очень хорош. Ещё обратите внимание на Николая Беляева и его «Серебряную осень» и «Что оставит ветер». Беляев мне раннего Лукьяненко напоминает. Хотя, он, конечно, не Лукьяненко и имеет свой авторский почерк.

А насчёт матов… Мат — часть русского языка. Мат бывает уместен, но с ним как с солью или перцем — переборщишь, и блюдо можно выбрасывать, а к месту и в меру бывает весьма недурно. Дивов вон тоже употребляет. А ведь мог бы и обойтись. У меня есть вещи как с матом, так и без него. Мат ради мата я неприемлю. Как и ханжества. Шолохов, к примеру, в «Тихом Доне» употребляет мат (он там точками заменён местами, но всё понятно, а некоторые ругательства «средней тяжести» так и оставлены), у Толстого в «Войне и мире» есть слова «жопа» и «говно». У меня в первой редакции «Кадавров» на всю повесть 13 матюков (и ещё есть в одном месте слово «сука», которое к матерным не относится). А в повести «Зима», к примеру, всего 4 ругательства (за два часа звучания). Что касается комментариев, то это — комментарии, а не творчество, там важен контекст — с кем и о чём.