Поиск

К третьей книге стало много оптовых описаний, таких как в «Задаче трёх тел» или в «Атлант расправляет плечи». И это совсем не то, что красит повествование… И мне до сих пор не понятно, — почему все эти героические и ушлые сталкеры не используют мачете, а предпочитают тратить кучи патронов для того, чтобы бесконечно ронять и ронять пятнистых. А в остальном было интересно :)

Чтец может, искренне хотеть чего угодно.Вопрос не в желаниях, а в том, что он сделал.А сделал он халтуру, забудем про талант чтеца, это вещь нарабатываемая.Почему нету, никакой звуковой обработки, начитки книги заранее, вырезания неудачных моментов? Он решил, что способен зачитать книгу с нуля, что не каждому артисту по плечу и получил логичный итог, халтуру! Благодарить за халтуру, которая хуже бесплатного синтезатора речи, довольно странно.К слову, за то, что он сделал (вызвал головную боль), могу с радостью отплатить аналогично.

Александр, Вы не совсем правы. Илон Маск- витрина. В его команде работают специалисты НАСА. Разработку оплачивает государство. Широкая публика, как водится, не посвящается в детали. Как пример. Часть нефтяной отрасли России в своё время передали в управление эффективному менеджеру Ходорковскому. Отрасль стала работать эффективнее. Стало легче распоряжаться недрами в обход Конституции. Но известно ли широкой публике, что концепцию управления нефтянкой разрабатывал Академик РАЕН Дмитрий Семёнович Львов? Лаврами супербизнесмена Ходоркрвского увенчала пресса, которую он сам вероятно и нанял… Однако бизнесменом он не был (бывший секретарь комитета комсомола МИХМ), был «смотрящм», который с некоторых пор уверовал в свою неординарность и управленческий талант. Похоже, с Илоном дела обстоят примерно так же. <br/>
Вы сетуете на конвейерный способ производства. Но именно этот способ позволяет выпускать дешёвую продукцию (для всех). Есть и другие машины, они собираются не на конвейере, но купить такую машину Вам будет не по карману. (На худой конец купите Лендровер и он точно прослужит Вам лет 40 и не сгниёт, коль скоро кузов алюминиевый, а машина рамная).<br/>
Ещё маленький пример. 20 лет назад держал в руках отечественный источник питания типа «Крона», который расплавил 5-милиметровый гвоздь замыкавший его контакты и остался работоспособен после этого более чем на полгода (далее не следил). Вы про такой хотя бы слышали? Но в продаже его нет и, боюсь, долгое время ещё не будет. Поскольку дорого, а для повседневных нужд достаточно и китайских батареек. <br/>
Есть ещё и такое соображение. Люди в своей массе заблуждаются относительно того, что наука и бизнес созданы лишь для того, чтобы всем кругом сделать жизнь легче и приятнее. В Китае, к примеру, по их же статистике 700 тысяч граждан по сей день живут в землянках!

Данный труд иллюстрирует терапевтический эффект не до конца проведенного сеанса рефлексии, состоявшего из следующих этапов:<br/>
убирание чувства обиды, путем доказывания себе, что они оба с соперником «побирушки», таким образом возводя себя из ранга «проигравшего» в ранг «равных»;<br/>
<br/>
убирание чувства потери, путем перевода субъекта обожания из «кумиров» в ранг «равных» и последующее низведения его в разряд причины всех несчастий,<br/>
что автоматически поднимает пациента в в его глазах в ранг победителей оставляя соперника в побирушках, а их общую любовь — причиной жизненных несчастий обоих. <br/>
<br/>
Окончательный эффект наступает при осознании тленности всего бренного в виде мысли: "… теперь то чего?" Имея в виду что скоро срок жизни подойдет к концу. <br/>
И приходит к выводу что всё вокруг иллюзорно, то есть — Вселенная есть Пустота: и отвечает сам себе: «Теперь — ничего»©<br/>
Таким образом герой с помощью рефлексии приходит к выводу О Природе Всего Сущего и понимает Суть Вещей, но делает это немного не тем путем, что описан о в известном философском трактате «Чапаев и Пустота»:<br/>
«Он взял со стола две луковицы и принялся молча чистить их. Одну он<br/>
ободрал до белизны, а со второй снял только верхний слой шелухи, обнажив<br/>
красно-фиолетовую кожицу.<br/>
— Гляди, Петька, — сказал он, кладя их на стол перед собой. — Вот<br/>
перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная.<br/>
— Ну, — сказал я.<br/>
— Посмотри на белую.<br/>
— Посмотрел.<br/>
— А теперь на красную.<br/>
— И чего?<br/>
— А теперь на обе.<br/>
— Смотрю, — сказал я.<br/>
— Так какой ты сам — красный или белый?<br/>
— Я? То есть как?<br/>
— Когда ты на красную луковицу смотришь, ты красным становишься?<br/>
— Нет.<br/>
— А когда на белую, становишься белым?<br/>
— Нет, — сказал я, — не становлюсь.<br/>
— Идем дальше, — сказал Чапаев. — Бывают карты местности. А этот стол<br/>
— упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые. Но разве оттого,<br/>
что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что<br/>
может приобрести их?<br/>
— Во вы загнули, Василий Иванович. Значит, ни красные, ни белые. А<br/>
кто тогда мы?<br/>
— Ты, Петька, прежде чем о сложных вещах говорить, разберись с<br/>
простыми. Ведь „мы“ — это сложнее, чем „я“, правда?<br/>
— Правда, — сказал я.<br/>
— Что ты называешь „я“?<br/>
— Видимо, себя.<br/>
— Ты можешь мне сказать, кто ты?<br/>
— Петр Пустота.<br/>
— Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит?<br/>
— Ну, — сказал я, — можно сказать, что я — это психическая личность.<br/>
Совокупность привычек, опыта… Ну знаний там, вкусов.<br/>
— Чьи же это привычки, Петька? — проникновенно спросил Чапаев.<br/>
— Мои, — пожал я плечами.<br/>
— Так ты ж только что сказал, Петька, что ты и есть совокупность<br/>
привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности<br/>
привычек?<br/>
— Звучит забавно, — сказал я, — но, в сущности, так и есть.<br/>
— А какие привычки бывают у привычек?<br/>
Я почувствовал раздражение.<br/>
— Весь этот разговор довольно примитивен. Мы ведь начали с того, кто<br/>
я по своей природе. Если угодно, я полагаю себя… Ну скажем, монадой. В<br/>
терминах Лейбница.<br/>
— А кто тогда тот, кто полагает себя этой мандой?<br/>
— Монада и полагает, — ответил я, твердо решив держать себя в руках.<br/>
— Хорошо, — сказал Чапаев, хитро прищуриваясь, — насчет „кто“ мы<br/>
потом поговорим. А сейчас, друг милый, давай с „где“ разберемся. Скажи-ка<br/>
мне, где эта манда живет?<br/>
— В моем сознании.<br/>
— А сознание твое где?<br/>
— Вот здесь, — сказал я, постучав себя по голове.<br/>
— А голова твоя где?<br/>
— На плечах.<br/>
— А плечи где?<br/>
— В комнате.<br/>
— А где комната?<br/>
— В доме.<br/>
— А дом?<br/>
— В России.<br/>
— А Россия где?<br/>
— В беде, Василий Иванович.<br/>
— Ты это брось, — прикрикнул он строго. — Шутить будешь, когда<br/>
командир прикажет. Говори.<br/>
— Ну как где. На Земле.<br/>
Мы чокнулись и выпили.<br/>
— А Земля где?<br/>
— Во Вселенной.<br/>
— А Вселенная где?<br/>
Я секунду подумал.<br/>
— Сама в себе.<br/>
— А где эта сама в себе?<br/>
— В моем сознании.<br/>
— Так что же, Петька, выходит, твое сознание — в твоем сознании?<br/>
— Выходит так.<br/>
— Так, — сказал Чапаев и расправил усы. — А теперь слушай меня<br/>
внимательно. В каком оно находится месте?<br/>
— Не понимаю, Василий Иванович. Понятие места и есть одна из<br/>
категорий сознания, так что…<br/>
— Где это место? В каком месте находится понятие места?<br/>
— Ну, скажем, это вовсе не место. Можно сказать, что это ре…<br/>
Я осекся. Да, подумал я, вот куда он клонит. Если я воспользуюсь<br/>
словом „реальность“, он снова сведет все к моим мыслям. А потом спросит,<br/>
где они находятся. Я скажу, что у меня в голове, и… Гамбит. Можно,<br/>
конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу<br/>
сослаться, подумал вдруг я с удивлением, или обходит эту смысловую брешь<br/>
стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов. Да, Чапаев совсем<br/>
не прост. Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор,<br/>
классифицировав собеседника, — ничего не стоит заявить, что все, к чему он<br/>
клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая<br/>
мысль уже давно ушла вперед. Но мне стыдно было уподобляться самодовольной<br/>
курсистке, в промежутке между пистонами немного полиставшей философский<br/>
учебник. Да и к тому же не я ли сам говорил недавно Бердяеву, заведшему<br/>
пьяный разговор о греческих корнях русского коммунизма, что философию<br/>
правильнее было бы называть софоложеством?<br/>
Чапаев хмыкнул.<br/>
— А куда это вперед может уйти человеческая мысль? — спросил он.<br/>
— А? — растерянно сказал я.<br/>
— Вперед чего? Где это „впереди“?<br/>
Я решил, что по рассеянности заговорил вслух.<br/>
— Давайте, Василий Иванович, по трезвянке поговорим. Я же не философ.<br/>
Лучше выпьем.<br/>
— Был бы ты философ, — сказал Чапаев, — я б тебя выше, чем навоз в<br/>
конюшне чистить, не поставил бы. А ты у меня эскадроном командуешь. Ты ж<br/>
все-все под Лозовой понял. Чего это с тобой творится? От страха, что ли?<br/>
Или от радости?<br/>
— Не помню ничего, — сказал я, ощутив вдруг странное напряжение всех<br/>
нервов. — Не помню.<br/>
— Эх, Петька, — вздохнул Чапаев, разливая самогон по стаканам. — Не<br/>
знаю даже, как с тобой быть. Сам себя пойми сначала.<br/>
Мы выпили. Механическим движением я взял со стола луковицу и откусил<br/>
большой кусок.<br/>
— Не пойти ли нам подышать перед сном? — спросил Чапаев, закуривая<br/>
папиросу.<br/>
— Можно, — ответил я, кладя луковицу на стол.<br/>
***<br/>
<i>Через некоторое время в комнату постучали.<br/>
— Петька! — позвал из-за двери голос Чапаева, — ты где?<br/>
— Нигде! — пробормотал я в ответ.<br/>
— Во! — неожиданно заорал Чапаев, — молодец! Завтра благодарность<br/>
объявлю перед строем. Все ведь понимаешь! Так чего весь вечер дурнем<br/>
прикидывался?</i><br/>
— Как вас понимать?<br/>
— А ты сам подумай. Ты что сейчас перед собой видишь?<br/>
— Подушку, — сказал я, — но плохо. И не надо мне опять объяснять, что<br/>
она находится в моем сознании.<br/>
<b> — Все, что мы видим, находится в нашем сознании, Петька. Поэтому<br/>
сказать, что наше сознание находится где-то, нельзя. Мы находимся нигде<br/>
просто потому, что нет такого места, про которое можно было бы сказать,<br/>
что мы в нем находится. Вот поэтому мы нигде. Вспомнил?<br/>
— Чапаев, — сказал я, — мне лучше одному побыть.</b>©

Прочитав описание я понял, что всю книгу можно заменить вот этим великолепным отрывком:<br/>
<br/>
«Подняв голову со стола, я оглядел комнату. У меня было ощущение, что<br/>
я нахожусь в каком-то питерском трактире для кучеров. На столе появилась<br/>
керосиновая лампа. Чапаев все так же сидел напротив со стаканом в руке,<br/>
что-то напевал себе под нос и глядел в стену. Его глаза были почти так же<br/>
мутны, как самогон в бутылке, которая уже опустела наполовину. Поговорить<br/>
с ним в его тоне, что ли, подумал я и с преувеличенной развязностью<br/>
стукнул кулаком по столу.<br/>
— А вот вы скажите, Василий Иванович, только как на духу. Вы красный<br/>
или белый?<br/>
— Я? — спросил Чапаев, переводя на меня взгляд. — Сказать?<br/>
Он взял со стола две луковицы и принялся молча чистить их. Одну он<br/>
ободрал до белизны, а со второй снял только верхний слой шелухи, обнажив<br/>
красно-фиолетовую кожицу.<br/>
— Гляди, Петька, — сказал он, кладя их на стол перед собой. — Вот<br/>
перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная.<br/>
— Ну, — сказал я.<br/>
— Посмотри на белую.<br/>
— Посмотрел.<br/>
— А теперь на красную.<br/>
— И чего?<br/>
— А теперь на обе.<br/>
— Смотрю, — сказал я.<br/>
— Так какой ты сам — красный или белый?<br/>
— Я? То есть как?<br/>
— Когда ты на красную луковицу смотришь, ты красным становишься?<br/>
— Нет.<br/>
— А когда на белую, становишься белым?<br/>
— Нет, — сказал я, — не становлюсь.<br/>
— Идем дальше, — сказал Чапаев. — Бывают карты местности. А этот стол<br/>
— упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые. Но разве оттого,<br/>
что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что<br/>
может приобрести их?<br/>
— Во вы загнули, Василий Иванович. Значит, ни красные, ни белые. А<br/>
кто тогда мы?<br/>
— Ты, Петька, прежде чем о сложных вещах говорить, разберись с<br/>
простыми. Ведь „мы“ — это сложнее, чем „я“, правда?<br/>
— Правда, — сказал я.<br/>
— Что ты называешь „я“?<br/>
— Видимо, себя.<br/>
— Ты можешь мне сказать, кто ты?<br/>
— Петр Пустота.<br/>
— Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит?<br/>
— Ну, — сказал я, — можно сказать, что я — это психическая личность.<br/>
Совокупность привычек, опыта… Ну знаний там, вкусов.<br/>
— Чьи же это привычки, Петька? — проникновенно спросил Чапаев.<br/>
— Мои, — пожал я плечами.<br/>
— Так ты ж только что сказал, Петька, что ты и есть совокупность<br/>
привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности<br/>
привычек?<br/>
— Звучит забавно, — сказал я, — но, в сущности, так и есть.<br/>
— А какие привычки бывают у привычек?<br/>
Я почувствовал раздражение.<br/>
— Весь этот разговор довольно примитивен. Мы ведь начали с того, кто<br/>
я по своей природе. Если угодно, я полагаю себя… Ну скажем, монадой. В<br/>
терминах Лейбница.<br/>
— А кто тогда тот, кто полагает себя этой мандой?<br/>
— Монада и полагает, — ответил я, твердо решив держать себя в руках.<br/>
— Хорошо, — сказал Чапаев, хитро прищуриваясь, — насчет „кто“ мы<br/>
потом поговорим. А сейчас, друг милый, давай с „где“ разберемся. Скажи-ка<br/>
мне, где эта манда живет?<br/>
— В моем сознании.<br/>
— А сознание твое где?<br/>
— Вот здесь, — сказал я, постучав себя по голове.<br/>
— А голова твоя где?<br/>
— На плечах.<br/>
— А плечи где?<br/>
— В комнате.<br/>
— А где комната?<br/>
— В доме.<br/>
— А дом?<br/>
— В России.<br/>
— А Россия где?<br/>
— В беде, Василий Иванович.<br/>
— Ты это брось, — прикрикнул он строго. — Шутить будешь, когда<br/>
командир прикажет. Говори.<br/>
— Ну как где. На Земле.<br/>
Мы чокнулись и выпили.<br/>
— А Земля где?<br/>
— Во Вселенной.<br/>
— А Вселенная где?<br/>
Я секунду подумал.<br/>
— Сама в себе.<br/>
— А где эта сама в себе?<br/>
— В моем сознании.<br/>
— Так что же, Петька, выходит, твое сознание — в твоем сознании?<br/>
— Выходит так.<br/>
— Так, — сказал Чапаев и расправил усы. — А теперь слушай меня<br/>
внимательно. В каком оно находится месте?<br/>
— Не понимаю, Василий Иванович. Понятие места и есть одна из<br/>
категорий сознания, так что…<br/>
— Где это место? В каком месте находится понятие места?<br/>
— Ну, скажем, это вовсе не место. Можно сказать, что это ре…<br/>
Я осекся. Да, подумал я, вот куда он клонит. Если я воспользуюсь<br/>
словом „реальность“, он снова сведет все к моим мыслям. А потом спросит,<br/>
где они находятся. Я скажу, что у меня в голове, и… Гамбит. Можно,<br/>
конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу<br/>
сослаться, подумал вдруг я с удивлением, или обходит эту смысловую брешь<br/>
стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов. Да, Чапаев совсем<br/>
не прост. Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор,<br/>
классифицировав собеседника, — ничего не стоит заявить, что все, к чему он<br/>
клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая<br/>
мысль уже давно ушла вперед. Но мне стыдно было уподобляться самодовольной<br/>
курсистке, в промежутке между пистонами немного полиставшей философский<br/>
учебник. Да и к тому же не я ли сам говорил недавно Бердяеву, заведшему<br/>
пьяный разговор о греческих корнях русского коммунизма, что философию<br/>
правильнее было бы называть софоложеством?<br/>
Чапаев хмыкнул.<br/>
— А куда это вперед может уйти человеческая мысль? — спросил он.<br/>
— А? — растерянно сказал я.<br/>
— Вперед чего? Где это „впереди“?<br/>
Я решил, что по рассеянности заговорил вслух.<br/>
— Давайте, Василий Иванович, по трезвянке поговорим. Я же не философ.<br/>
Лучше выпьем.<br/>
— Был бы ты философ, — сказал Чапаев, — я б тебя выше, чем навоз в<br/>
конюшне чистить, не поставил бы. А ты у меня эскадроном командуешь. Ты ж<br/>
все-все под Лозовой понял. Чего это с тобой творится? От страха, что ли?<br/>
Или от радости?<br/>
— Не помню ничего, — сказал я, ощутив вдруг странное напряжение всех<br/>
нервов. — Не помню.<br/>
— Эх, Петька, — вздохнул Чапаев, разливая самогон по стаканам. — Не<br/>
знаю даже, как с тобой быть. Сам себя пойми сначала.<br/>
Мы выпили. Механическим движением я взял со стола луковицу и откусил<br/>
большой кусок.<br/>
— Не пойти ли нам подышать перед сном? — спросил Чапаев, закуривая<br/>
папиросу.<br/>
— Можно, — ответил я, кладя луковицу на стол.<br/>
<br/>
Пока я спал, прошел короткий дождь — склон оврага, который поднимался<br/>
к зданию усадьбы, был сырым и скользким. Как выяснилось, я был совершенно<br/>
пьян — уже почти добравшись до его конца, я поскользнулся и повалился в<br/>
мокрую траву. Моя голова запрокинулась, и я увидел над собой небо, полное<br/>
звезд. Это было до того красиво, что несколько секунд я молча лежал на<br/>
спине, глядя вверх. Чапаев дал мне руку и помог встать. Когда мы выбрались<br/>
на ровное место, я снова посмотрел вверх и вдруг подумал, что последний<br/>
раз видел звездное небо черт знает когда, хотя все время оно было над<br/>
головой — достаточно было просто поднять ее. Я засмеялся.<br/>
— Ты чего? — спросил Чапаев.<br/>
— Так, — сказал я и показал пальцем вверх. — Красота.<br/>
Чапаев поглядел вверх и покачнулся.<br/>
— Красота? — переспросил он задумчиво. — А что такое красота?<br/>
— Ну как, — сказал я. — Как что. Красота — это совершеннейшая<br/>
объективация воли на высшей ступени ее познаваемости.<br/>
Чапаев еще несколько секунд глядел в небо, а потом перевел взгляд на<br/>
большую лужу прямо у наших ног и выплюнул в нее окурок. Во вселенной,<br/>
отраженной в ровной поверхности воды, произошла настоящая катастрофа: все<br/>
созвездия содрогнулись и на миг превратились в размытое мерцание.<br/>
— Что меня всегда поражало, — сказал он, — так это звездное небо под<br/>
ногами и Иммануил Кант внутри нас.<br/>
— Я, Василий Иванович, совершенно не понимаю, как это человеку,<br/>
который путает Канта с Шопенгауэром, доверили командовать дивизией.<br/>
Чапаев тяжело посмотрел на меня и уже открыл рот, чтобы что-то<br/>
сказать, но тут до нас донесся стук колес по мостовой и лошадиное ржание.<br/>
Кто-то подъезжал к дому.<br/>
— Наверно, это Котовский с Анной, — сказал я. — Вашей пулеметчице,<br/>
Василий Иванович, похоже, нравятся сильные личности в косоворотках.…<br/>
… Кинувшись на кровать, я погрузился в состояние, близкое к коме — вероятно,<br/>
наподобие той, из которой я вышел утром.<br/>
Через некоторое время в комнату постучали.<br/>
— Петька! — позвал из-за двери голос Чапаева, — ты где?<br/>
— Нигде! — пробормотал я в ответ.<br/>
— Во! — неожиданно заорал Чапаев, — молодец! Завтра благодарность<br/>
объявлю перед строем. Все ведь понимаешь! Так чего весь вечер дурнем<br/>
прикидывался?<br/>
— Как вас понимать?<br/>
— А ты сам подумай. Ты что сейчас перед собой видишь?<br/>
— Подушку, — сказал я, — но плохо. И не надо мне опять объяснять, что<br/>
она находится в моем сознании.<br/>
<i> — Все, что мы видим, находится в нашем сознании, Петька. Поэтому<br/>
сказать, что наше сознание находится где-то, нельзя. Мы находимся нигде<br/>
просто потому, что нет такого места, про которое можно было бы сказать,<br/>
что мы в нем находится. Вот поэтому мы нигде. Вспомнил?</i><br/>
— Чапаев, — сказал я, — мне лучше одному побыть.<br/>
— Ну как знаешь. Чтоб завтра был у меня как огурец. В полдень<br/>
выступаем.<br/>
Скрипя половицами, он ушел вдаль по коридору. Некоторое время я думал<br/>
над его словами — сначала про это „нигде“, а после про непонятное<br/>
выступление, которое он наметил на следующий полдень. Конечно, можно было<br/>
бы выйти из комнаты и объяснить ему, что выступить я никуда не смогу,<br/>
поскольку нахожусь „нигде“. Но делать этого не хотелось — на меня<br/>
навалилась страшная сонливость, и все стало казаться неважным и скучным. Я<br/>
заснул, и мне долго снились тонкие пальцы Анны, ласкающие ребристый ствол<br/>
пулемета.»© Пелевин «Чапаев и Пустота»<br/>
как-то так…