Шукшин Василий - Осенью

Не факт, что, если бы они поженились-обвенчались, были бы счастливы до гробовой доски! Возможно, что и разбежались бы. Любовь лелеять на расстоянии проще. Можно и пофантазировать- ах, как бы я был счастлив! Может, был бы. А может и нет!) У меня знакомые три раза разводились и четыре раза расписывались. А потом ещё и обвенчались. Когда это в моду вошло. Уже под 50, а говорят- вот дурак, вот, дура, зачем опять в ЗАГС пошла, так хорошо было жить одной, одному… Такая вот любовь! Четверо детей Одно хорошо- никого другого осчастливить собой не пытались! А то вот тоже знакомые-поженились, развелись, сходили замуж за чужих, помыкались по года три-четыре, развелись и опять сошлись-поженились. Детей не сосчитать! от разных там жён, мужей. И все свои. И просят кушать!)))
ЗЫ: Душевный рассказ. И прочитан с душой. Спасибо!

Следовать советам ума или зову любящего сердца? Эта задача не имеет единственного верного ответа, а ошибки обходятся слишком дорого. История о том, как принятое однажды решение меняет жизнь и судьбу. Рассказ проникнут человечностью, сопереживанием истинным, глубинным движениям души героев.
Прочитано очень хорошо. Спасибо огромное Александру Синице!
Но я очень люблю рассказы Шукшина в исполнении Михаила Ульянова. В этом сборнике, например, можно послушать akniga.org/shukshin-vasiliy-rasskazy_2

«Ничего теперь не воротишь» — фраза, которую Шукшин вкладывал в уста своих героев не только этом рассказе. В ней, как всё наше национальное сострадание и сердобольство, так и отрешённость, преклонение перед «судьбой»…
Прочитано замечательно, с большим чувством. Спасибо.

Эх, жизнь! Всплакнуть захотелось…

Возможно, такие сильные чувства к женщине у главного героя сохранились потому, что они не жили вместе. Очень часто любовь угасает после нескольких лет совместной жизни. Прочитан рассказ замечательно.

Действительно, иногда жизнь преподносит такие сюрпризы, какие ни один сказочник не сочинит.

«Мы любовь свою схоронили, крест поставили на могиле» ©.
Не смогла сдержать слёз. Прекрасный рассказ и прочитан душевно. Спасибо Вам, Александр.
Как больно, что из-за глупого предрассудка исковерканы четыре жизни. А ещё и дети их пострадали. Грустно, что эта задушенная любовь не пролетела яркой и сияющей звездой, а тлела как пожар в торфянике, закончившись ненавистью и досадой.

Спасибо огромное! Как тепло начитанно. Озвучка просто шикарная. Александр, спасибо Вам!

Так много здесь в комментариях сказано правильных слов, что написать еще что-то мне кажется лишним. Единственное, что хотелось бы добавить — мне кажется, что если бы главные герои поженились, любовь была бы загублена еще быстрее. Здесь как раз тот случай, когда влюбленным лучше не связывать свои жизни. Объяснять почему — думаю излишне. Достаточно посмотреть на убеждения главного героя в начале рассказа и на то, каким образом он их отстаивает. Да и была ли тут любовь в самом деле? Как сказано в комментариях выше — так, медленное тление… Иначе стал бы главный герой «лаяться» с соперником в финальной сцене при таких обстоятельствах?! Так ведет себя любящий человек?! Я вас умоляю!!!
Очень позабавил меня момент, когда два соперника спорили кто из них «побирушка». Я конечно, все понимаю, очень трагичная сцена и обстоятельства, при которых происходит «спор», и тут вроде бы не до смеха совсем, но вот смешно и все тут! Каждый из них мог осчастливить Марью, и сделать-то это было не так трудно, но они оба даже не попытались!
Большое спасибо вам, Александр, за замечательное, душевное, теплое прочтение! Единственное, что греет в этой безысходности — ваше исполнение.

Данный труд иллюстрирует терапевтический эффект не до конца проведенного сеанса рефлексии, состоявшего из следующих этапов:
убирание чувства обиды, путем доказывания себе, что они оба с соперником «побирушки», таким образом возводя себя из ранга «проигравшего» в ранг «равных»;

убирание чувства потери, путем перевода субъекта обожания из «кумиров» в ранг «равных» и последующее низведения его в разряд причины всех несчастий,
что автоматически поднимает пациента в в его глазах в ранг победителей оставляя соперника в побирушках, а их общую любовь — причиной жизненных несчастий обоих.

Окончательный эффект наступает при осознании тленности всего бренного в виде мысли: "… теперь то чего?" Имея в виду что скоро срок жизни подойдет к концу.
И приходит к выводу что всё вокруг иллюзорно, то есть — Вселенная есть Пустота: и отвечает сам себе: «Теперь — ничего»©
Таким образом герой с помощью рефлексии приходит к выводу О Природе Всего Сущего и понимает Суть Вещей, но делает это немного не тем путем, что описан о в известном философском трактате «Чапаев и Пустота»:
«Он взял со стола две луковицы и принялся молча чистить их. Одну он
ободрал до белизны, а со второй снял только верхний слой шелухи, обнажив
красно-фиолетовую кожицу.
— Гляди, Петька, — сказал он, кладя их на стол перед собой. — Вот
перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная.
— Ну, — сказал я.
— Посмотри на белую.
— Посмотрел.
— А теперь на красную.
— И чего?
— А теперь на обе.
— Смотрю, — сказал я.
— Так какой ты сам — красный или белый?
— Я? То есть как?
— Когда ты на красную луковицу смотришь, ты красным становишься?
— Нет.
— А когда на белую, становишься белым?
— Нет, — сказал я, — не становлюсь.
— Идем дальше, — сказал Чапаев. — Бывают карты местности. А этот стол
— упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые. Но разве оттого,
что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что
может приобрести их?
— Во вы загнули, Василий Иванович. Значит, ни красные, ни белые. А
кто тогда мы?
— Ты, Петька, прежде чем о сложных вещах говорить, разберись с
простыми. Ведь „мы“ — это сложнее, чем „я“, правда?
— Правда, — сказал я.
— Что ты называешь „я“?
— Видимо, себя.
— Ты можешь мне сказать, кто ты?
— Петр Пустота.
— Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит?
— Ну, — сказал я, — можно сказать, что я — это психическая личность.
Совокупность привычек, опыта… Ну знаний там, вкусов.
— Чьи же это привычки, Петька? — проникновенно спросил Чапаев.
— Мои, — пожал я плечами.
— Так ты ж только что сказал, Петька, что ты и есть совокупность
привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности
привычек?
— Звучит забавно, — сказал я, — но, в сущности, так и есть.
— А какие привычки бывают у привычек?
Я почувствовал раздражение.
— Весь этот разговор довольно примитивен. Мы ведь начали с того, кто
я по своей природе. Если угодно, я полагаю себя… Ну скажем, монадой. В
терминах Лейбница.
— А кто тогда тот, кто полагает себя этой мандой?
— Монада и полагает, — ответил я, твердо решив держать себя в руках.
— Хорошо, — сказал Чапаев, хитро прищуриваясь, — насчет „кто“ мы
потом поговорим. А сейчас, друг милый, давай с „где“ разберемся. Скажи-ка
мне, где эта манда живет?
— В моем сознании.
— А сознание твое где?
— Вот здесь, — сказал я, постучав себя по голове.
— А голова твоя где?
— На плечах.
— А плечи где?
— В комнате.
— А где комната?
— В доме.
— А дом?
— В России.
— А Россия где?
— В беде, Василий Иванович.
— Ты это брось, — прикрикнул он строго. — Шутить будешь, когда
командир прикажет. Говори.
— Ну как где. На Земле.
Мы чокнулись и выпили.
— А Земля где?
— Во Вселенной.
— А Вселенная где?
Я секунду подумал.
— Сама в себе.
— А где эта сама в себе?
— В моем сознании.
— Так что же, Петька, выходит, твое сознание — в твоем сознании?
— Выходит так.
— Так, — сказал Чапаев и расправил усы. — А теперь слушай меня
внимательно. В каком оно находится месте?
— Не понимаю, Василий Иванович. Понятие места и есть одна из
категорий сознания, так что…
— Где это место? В каком месте находится понятие места?
— Ну, скажем, это вовсе не место. Можно сказать, что это ре…
Я осекся. Да, подумал я, вот куда он клонит. Если я воспользуюсь
словом „реальность“, он снова сведет все к моим мыслям. А потом спросит,
где они находятся. Я скажу, что у меня в голове, и… Гамбит. Можно,
конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу
сослаться, подумал вдруг я с удивлением, или обходит эту смысловую брешь
стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов. Да, Чапаев совсем
не прост. Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор,
классифицировав собеседника, — ничего не стоит заявить, что все, к чему он
клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая
мысль уже давно ушла вперед. Но мне стыдно было уподобляться самодовольной
курсистке, в промежутке между пистонами немного полиставшей философский
учебник. Да и к тому же не я ли сам говорил недавно Бердяеву, заведшему
пьяный разговор о греческих корнях русского коммунизма, что философию
правильнее было бы называть софоложеством?
Чапаев хмыкнул.
— А куда это вперед может уйти человеческая мысль? — спросил он.
— А? — растерянно сказал я.
— Вперед чего? Где это „впереди“?
Я решил, что по рассеянности заговорил вслух.
— Давайте, Василий Иванович, по трезвянке поговорим. Я же не философ.
Лучше выпьем.
— Был бы ты философ, — сказал Чапаев, — я б тебя выше, чем навоз в
конюшне чистить, не поставил бы. А ты у меня эскадроном командуешь. Ты ж
все-все под Лозовой понял. Чего это с тобой творится? От страха, что ли?
Или от радости?
— Не помню ничего, — сказал я, ощутив вдруг странное напряжение всех
нервов. — Не помню.
— Эх, Петька, — вздохнул Чапаев, разливая самогон по стаканам. — Не
знаю даже, как с тобой быть. Сам себя пойми сначала.
Мы выпили. Механическим движением я взял со стола луковицу и откусил
большой кусок.
— Не пойти ли нам подышать перед сном? — спросил Чапаев, закуривая
папиросу.
— Можно, — ответил я, кладя луковицу на стол.
***
Через некоторое время в комнату постучали.
— Петька! — позвал из-за двери голос Чапаева, — ты где?
— Нигде! — пробормотал я в ответ.
— Во! — неожиданно заорал Чапаев, — молодец! Завтра благодарность
объявлю перед строем. Все ведь понимаешь! Так чего весь вечер дурнем
прикидывался?
— Как вас понимать?
— А ты сам подумай. Ты что сейчас перед собой видишь?
— Подушку, — сказал я, — но плохо. И не надо мне опять объяснять, что
она находится в моем сознании.
— Все, что мы видим, находится в нашем сознании, Петька. Поэтому
сказать, что наше сознание находится где-то, нельзя. Мы находимся нигде
просто потому, что нет такого места, про которое можно было бы сказать,
что мы в нем находится. Вот поэтому мы нигде. Вспомнил?
— Чапаев, — сказал я, — мне лучше одному побыть.©

Осень жизни.
Интересно, есть такие люди, кто бы не сожалел о сделанном когда-то?
Да.Бесполезно и уже поздно.А оно все свербит где-то и покоя не дает!

Так и Филипп.С женой скорее соседи, чем семья./Мстительная женщина./

А когда видит «свою» милую, вроде как что-то теплое в душе разгорается.
Милый сердцу человек, притяжение к чему-то родному, эфемерному, но прекрасному.
Почему бы и не помечтать о несбывшемся?

Только стрессовая ситуация вывела наружу огонь, который опалил соперника.Слегка.

Шукшин, один из самых мною любимых авторов. Прослушала его рассказ в Вашем исполнении — плакала. Очень трогательно, душевно, красиво прочитано. Большое спасибо Вам за доставленное удовольствие! Благодарю Вас, Александр! Вы замечательный исполнитель!

Замечательный, жизненный рассказ.
Прочитано превосходно.

Молодые, горячие, упрямые. Кажется, вот покажу, будет по-моему и только так, а трещит жизнь, пролетает, а душа ноет…

Пронзительный рассказ Василия Макаровича в прекрасном исполнении! СПАСИБО!!!

Про жизнь, про любовь, про несбывшиеся мечты. Как то очень грустно и печально стало на душе, есть о чем поразмышлять. Благодарю Вас, Александр за прекрасное исполнение!

Рассказ трогательный. И кажется, что он большой о любви. А может не стоит обманываться? Нет здесь ничего сердечного, а есть только нездоровый разум, грызущий сердце.
Между Филиппом и Марьей камнем преткновения стал вопрос о венчании. Понятие брака против смысла брака, обряд против чувства, форма против содержания. Каждый остался при своем, т.к. каждый только хотел уступки другого, любви другого, а сам не готов был ничего дать, потому и не уступал. Разве это любовь?
Между Филиппом и Павлом соперничество хоть при живой Марье, хоть при мертвой. Самой Марьи нет ( и никогда не было) ни для одного, ни для другого, для каждого важнее собственное чувство и собственное горе. Любовь — потребность дать счастье другому, ревность — желание получить счастье от другого. Каждый из них Марью ревнует даже после смерти. Разве это любовь?
А что же Марья? Кого из них она сделала счастливым? Кому дала любовь, счастье и спокойную уверенность в себе? Ей нечего было дать, иначе она не удержала бы в себе любовь, та всё равно бы выплеснулась. Она просто жила с одним, думала о другом. Разве это любовь?
Прошли весна и лето жизни. А осень всё обнажила и насчитала три голодные стервы. имхо

Голос хороший, прекрасная речь, но интонации местами архистранные. Лучше уж совсем без них.

Тоже не плохое прочтение… Спасибо.