«Безупречным» героем аннотация назвала Аякса, видимо, в шутку. Не вмешайся Афина и не напусти на Аякса безумие, он не преминул бы проявить свой «безупречный» героизм и коварно, под покровом ночи перебил бы своих же спящих соратников за то, что они не ему присудили приз (доспехи Ахилла), а Одиссею.

А Софокл, хоть и умеренных был взглядов, а ненавидел тиранию, насилие, а также сторонников «сильного государства», вроде Менелая, думающего, что в государстве должно быть все устроено вот так:

Нет, в государствах не цвести законам,
Коль с ними рядом не живет боязнь…

Начальствовать над войском невозможно,
Коль совести и страха в людях нет…

А тот, в котором есть и страх и стыд,
В благополучье жизнь свою проводит…

Да, связь очевидная и, конечно, неслучайная ― рыцарь, прекрасная дама, сходство даже в мелких деталях, у обоих «героев» лошадка для прогулок одной породы ― клеппер))
А вот романтизации у Тургенева куда меньше.

Ну, такой необычный для Достоевского светлый, куртуазный рассказ, почти без достоевщины.
Про мальчика, с которым поначалу забавляются, как с маленькой куклой, а он вопреки всему обретает достоинство и становится рыцарем.
«Почти» без достоевщины потому, что, хоть Д. и старался, сидя в Петропавловке, не идти на поводу у своего перманентного нервного расстройства и разнообразных физических недугов и даже вот написал что-то несвойственное для себя светлое и жизнеутверждающее, а все же не смог удержаться даже в этом рассказе от чего-то патологически болезненного, от того, что читатель вынужден почти всегда переносить как личную физическую боль.
Что, конечно, не может радовать.
Мало было даме-красотке во время спектакля в домашнем театре усадить 11-летнего себе на колени, чем невероятно его сконфузить. Так она еще ему и пальцы принялась ломать, да так пребольно, что он, вынужденный терпеть, как спартанец, корчил при этом пресмешные гримасы. А она еще и хохотала как безумная и была вне себя от восторга. Пальцы она ломала с тем большим ожесточением, чем дольше мальчик терпел. И добилась-таки своего, и когда он закричал, быстро бросила свое занятие и отвернулась как ни в чем не бывало.
В этой маленькой сценке Д. верен себе. В ней все, как он любит, чтобы испытали его герои ― унижения, издевательства, оскорбления, тиранию, страдания и непременно еще и физическую боль.
Александр Водяной читает превосходно.

Какой гуманный дьявол в обличии госпожи Отт, даже не требует у клиента душу взамен исполненных желаний («Я в свое время уже запаслась очаровательной душой для следующего моего воплощения. Вашей души мне не нужно»).
В сущности, весь рассказ (даже не новелла, потому что никакой неожиданной развязки нет, хотя она как бы и предполагается) ― это фарс, анекдот, ловкий обман читателя и изящное развенчание стереотипов. И дьявол-то не дьявол, не Мефистофель, а невинно развлекающаяся пожилая дама с приятным голосом, скорее с комичными, а вовсе не страшными инфернальными чертами, выпускающая сквозь ноздри «два серых клыка дыма» и заказывающая себе кофе с искусительным яблочным тортом.
Прочитан рассказ просто замечательно.

Ну, конечно же, при жизни Чехова цензура вычеркнула фразу «Но может ли… любить тот Христа, кто не любит человека?»
Подобная же мысль была в «Рассказе старшего садовника»: «Веровать в бога не трудно. В него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев. Нет, вы в человека уверуйте!» И это тоже по понятным причинам было изъято цензурой.
Рассказ замечательный, стилизация под средневековые новеллы, уход в прошлое, чтобы выразительнее высказаться о современном.

Вот так обустроенную жизнь, уютный хоббитский быт, желанную предсказуемость вдруг сменили приключения с опасностями, страшными лишениями, для которых понадобился уже не только крепкий здравый смысл, но и острый ум, находчивость, недюжинная смелость и даже героизм.
Маленькие и только на первый взгляд слабые способны, когда это потребуется, стать героями и одолеть сильного и жестокого.
Исполнено прекрасно, с музыкой слушалось великолепно.

Если совсем уж коротко ― это о неминуемом справедливом возмездии.
«Всех карать подобной карой нам надлежит, кто преступил закон. Злодейства будет меньше».
Благодарность чтецу Петру Филину за подвижничество в благородном деле.

Ну да, «спи́рит» звучит забавно, там еще и французское «Entrez!» произносится с ударением на первый слог («э́нтрэ») и совершенно неузнаваемо. Ну, а какой исковерканный французский в озвучке тургеневских романов прекрасного чтеца Владимира Самойлова.
Но я, в принципе, стала довольно лояльно к этому относиться в озвучках, если это окказионально, конечно. Хотя, как это ни смешно, мой первый отзыв на этом сайте был как раз про ударения.

«Хваля русских и приписывая им редкий идеализм, он [Шамохин] не отзывался дурно об иностранцах, и это располагало в его пользу».
Какая изящная конструкция, утонченная ирония, утверждение общего через частное отрицание.
Прекрасно прочитано.

Один из невинных и пока еще просто смешных рассказов Чехова. Без пушкинско-толстовской драматизации метели, которая у самого Чехова предстанет такой позднее, спустя десятилетие, в рассказе «По делам службы» ― метель как темная стихия, страшный хаос, вовлекающий в свой круговорот человеческие судьбы.
Здесь же метель ― идеальный антураж для авантюрного сюжета, с пародией на готическую мистику и бульварные романы, с комической двойной концовкой, которая легко корректирует сюжет, оберегая опечаленных дам от обманутых ожиданий.

Томительное, даже мучительное ожидание вдруг разрешается освобождением от тяжести, от странных отношений с лживой и дикой возлюбленной, живущей в праздной печали, цветом которой стал черный (черное кружево, черный шелк, черная вуаль). Цвет печали и цвет пустоты.
Освобождение дало «глубокую благость» всего вокруг, нежность мира, «сладостную» связь между всем сущим и понимание, что радость дышит повсюду.
И какая прекрасная звукопись с затихающими шуршаниями, шорохами, шелестом, шепотом и тишиной, оттененной и отделенной редкими звуками:
… ты идешь, приближаешься… увижу твою котиковую шубу, черное кружево, свисающее с края шляпы на глаза… я пошел прочь по вечереющим улицам… слышно было, как стукались о крышу срываемые ветром каштаны.

Чехов и сам очень любил устраивать розыгрыши, мистификации или представлять сценки, надевая разнообразные «маски». И одной из любимых у него была маска прокурора. Он облачался в шитый золотом мундир и произносил грозную обличительную речь. А в роли «подсудимого» нередко бывал его друг художник Левитан, который обвинялся то в уклонении от воинской повинности, то в тайном винокурении, то в содержании тайной кассы ссуд и т. п. По воспоминаниям участников этого театрального пиршества, Чехов делал это так талантливо и комично, что все при этом умирали от хохота.
Или вот такая не совсем безобидная чеховская шутка. Сунуть московскому городовому в руки тяжелый арбуз, обмотанный толстой бумагой, и сказать ему с деловитым и озабоченным видом: «Бомба! Неси в участок, да смотри осторожнее».

Чтение рассказа Александром Водяным превосходно.

Вспомнился чеховский рассказ «Выигрышный билет», тоже об эфемерном соблазне легкого обогащения. Интересно, как по-разному эта навязчивая идея меняет героев Чехова и Куприна. У Чехова ― очень счастливый собой и своей жизнью в начале рассказа, Иван Дмитрич в конце теряет покой и становится всем недовольным. Хотя, в сущности, в реальной жизни не поменялось ровным счетом ничего.
У Куприна, напротив, несчастный и совершенно обездоленный Аггей Фомич в конце обретает счастье. Правда, такое же мнимое, как и само обогащение.

Совершенно разделяю Ваш гуманистический посыл, но, похоже, непроницаемая тьма окутала сознание многих, сделав их невосприимчивыми к человеческому.

У Хемингуэя о самом важном всегда очень просто, скупо и лаконично, чтобы явной была только суть.
― Есть люди, которые хотят воевать. В нашей стране много таких. Есть другие люди, которые не хотят воевать.
― Но первые заставляют их.
― Да.
― А те, что не хотят воевать? Могут они помешать войне?
― Они не организованы и поэтому не могут помешать ничему…

Льву Толстому ошибочно приписывают афоризм про «организованность плохих людей»: дескать, хороших людей больше, но плохие лучше организованы.
Похожая мысль у Толстого действительно есть, это слова Пьера в эпилоге «ВиМ», обращенные к Наташе: «…ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое».
Утопическое желание Пьера «связать между собой» честных людей и «дать новое направление всему русскому обществу», как оказалось, слишком для этого общества иллюзорно и несбыточно.

Правильно, конечно, в названии этого величайшего трактата писать Мир с большой буквы, он здесь персонифицирован, и это жалоба отверженного Мира, которому предпочли войну. И полное название ― «Жалоба Мира, отовсюду изгнанного и повсюду сокрушенного».
Всем тем обезумевшим, кто оправдывает и приветствует войну, гордится мнимым «величием», посягает на чужие земли, несет на них смерть и разрушения, оставляя после себя руины, горе и слезы, ― всем им принудительно слушать это сочинение бесконечно по кругу, пока не наступит полное отвращение к себе и не вывернет наизнанку всю шовинистскую мерзость нутра.

Как все гуманисты, как бы ни были прекрасны их идеи, Эразм Роттердамский наивно взывает к человеческому разуму и верит в его благотворное воздействие, верит, что «простому народу» война не нужна. Наше время показывает, что ненависть может охватить и целый народ, и народ этот будет хотеть войны.

«Издавна я наслушался всевозможных оправданий, которые ловкие и умные люди изобретают на свою же погибель.
Они жалуются на то, что вовлечены в войну и принуждены воевать против своей воли.
Отбросьте эти объяснения и оправдания, снимите лживую личину!
Вглядитесь в свою собственную душу и совесть: вы увидите, что не необходимость, а ярость, тщеславие и глупость движут вами».
Dixi

Благодарность за прекрасное прочтение Владимиру Антонику.

Ну, конечно, Хармс! Вспомнилось у него вот это не слишком веселое, из 1937 года:

«Жил один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно.
Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было.
У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было.
Ничего не было! Так что непонятно, о ком идет речь.
Уж лучше мы о нем не будем больше говорить».

Можно, конечно, припомнить и хармсовский анекдот про Пушкина, передвигающегося на колесах))

Агате Кристи не откажешь в остроумии. Главная героиня смотрит в театре якобы знаменитую и якобы русскую пьесу с гротескным названием «Они ходили без ног» (в оригинале They Walked without Feet).
Пьесу, разумеется, Кристи выдумала. Но удивительно, как ей в 1940 году, когда писался роман, пришло в голову в отношении переведенной с русского драмы (даже не комедии с таким-то названием!) именно что-то абсурдистское, хармсовское.
Само собой, ни о каком влиянии Хармса не могло быть и речи. Географию абсурда Кристи угадала, видимо, интуитивно.
Чтение Галины Чигинской настолько прекрасно, что слушала именно из-за нее.

Да, в аннотации все верно. Эта сказка про то, как на маленькую страну напало звериное царство Свирепия. И это про сегодняшний день тоже. Главное же, что заканчивается эта сказка правильно. Так и будет.
В одном аннотация ошибается, к моменту написания сказки «созвучия запросам руководства страны» не было вовсе, сталин лично исключил ее из детской антологии стихов, узрев в ней «политически вредную» идею свободы.

«Мы — свирепые зверюги,
Мы — кровавые злодеи,
Никого мы не жалеем,
Кто добрее и слабее.
Мы зубами, мы когтями,
Мы копытом и клыком
Слабых всех и беззащитных
Растерзаем, загрызем.
Мы навсегда захватили твой дом
И никогда из него не уйдем!»
<…>
Злодей Бармалей за рекою стоит.
И бормочет бессмысленным голосом:
«Истребить! Погубить!
Уничтожить! Убить!
Погубить! Разбомбить!
Ни людей, ни детей — никого не щадить!»
Повторяет и ночью, и днем:
«Загрызем! Искалечим! Убьем!»
<…>
«Делать нечего! Придется с этой гадиной бороться,
А иначе весь народ от чудовища умрет…
Правда, враг еще силен, так и прет со всех сторон…
Но уже близка победа над ордою людоеда.
Скоро, скоро будет он
Побежден и сокрушен
Окончательно!»

В «Окаянных днях» Бунин метко определяет происходящее словом «балаган», повторяя много раз именно это слово. А затем и того более, говорит, что любовь к балаганщине, в сущности, это одна из показательных национальных черт.
В балаганщину русский человек может облечь все, что угодно, в жажде игры и лицедейства не гнушаясь ни напыщенной ложью, ни юродством, ни бесстыжим цинизмом.
Хотите развлечений ― вот вам актриска в оперно-народном костюме с шутами гороховыми в придачу, они вам с удовольствием потехи ради хоть на костях спляшут.

«В человеке просыпается обезьяна» (И. А. Бунин).