Инстинктивно глаза сами сбивают фокусировку. Мы понимаем опасность. Это что то от туда, где нас ни когда не было. И что? пугает сильнее, чем страх неизвестности?
А она, вот она. Смотрит. И это неприятно. Мы начинаем увеличивать дистанцию. Наше метущееся сознание уже ползет по залитой дождем крыше, столь же плоской сколь и не ровной. Все скользит, но мы пытаемся сохранить лицо, и это выглядит еще комичнее, хотя куда дальше падать?
У нее на руках все нужные карты, а у нас уже давно перебор, и мы это знаем. И она это знает.
Поэтому мы начинаем опасаться, что нас сейчас расколят. И мы предстанем перед миром как есть. Со всеми своими подлыми, мелочными мыслишками. Наши слова не имеют силы. Инфляция слов. Они не подкреплены делом.
Если бы нас было больше, мы бы осудили ее и на этом утвердили собственное спокойствие. Но нас сейчас мало. И она смотрит. Сейчас она возьмет нас за горло.
Но она садится напротив. Смотрит. И странно смущаясь говорит ошеломленным нам:
А дальше некоторые из нас начинают понимать. Некоторые из нас ломаются, и начинают ощущать родство. Остро. Дистанцированно. Одновременно. Мы ни когда не будем идти одной дорогой. Курсы разные. И я хочу быть один. Но смотрите. Там, с темного горизонта, я передаю семафором сигнал с координатами берега. Он есть. И к нему нужно добраться. И ты дойдешь. Мазута хватит.
Но если затянешь, то тебе останется только лечь в дрейф.
Она передает:
— Ну и что. «Лучи моей судьбы уже начинают собираться в фокус.»
И штурман уже бьет меня локтем в плечо, и сообщает, что она просто забыла зачем ей нужно на берег.
Мы думаем, что делать. И понимаем, что она должна услышать передачу того, кто тоже был там. У кого такой же взгляд. И мы со штурманом кричим, бежим на мостик, находим его и просим, пожалуйста, Давид Самуилыч, выручай. Тыж там бывал. Расскажи, а? Как есть. А мы отсемафорим.
И вот Тебе. Передача оттуда.
Желание
__________
Как вдруг затоскую по снегу,
по снежному свету,
по полю,
по первому хрупкому следу,
по бегу
раздольных дорог, пересыпанных солью.
Туда,
где стоят в середине зари
дома,
где дыханье становится паром,
где зима,
где округа пушистым и розовым шаром
тихо светится изнутри.
Где пасутся в метелице
белые кони-березы,
где сосны позванивают медные
и крутятся, крутятся медленные
снежные мельницы,
поскрипывая на морозе.
Там дым коромыслом
и бабы идут с коромыслами
к проруби.
Живут не по числам —
с просторными мыслями,
одеты в тулупы, как в теплые коробы.
А к вечеру – ветер. И снежные стружки,
как из-под рубанка,
летят из-под полоза.
Эх, пить бы мне зиму
из глиняной кружки,
как молоко, принесенное с холода!
Не всем же в столице!
Не всем же молиться
на улицы, на магазины,
на праздничные базары…
Уехать куда-нибудь,
завалиться
на целую зиму
в белый городишко, белый и старый.
Там ведь тоже живут,
тоже думают,
пока ветры дуют,
по коже шоркая мерзлым рукавом,
там ведь тоже радуются и негодуют,
тоже о любви заводят разговор.
Там ведь тоже с войны не приехали…
А уже ночь – колючая, зимняя,
поздняя.
Окликается эхами.
Ночь, как елка, – почти что синяя,
с голубыми свечками-звездами.
Как вдруг затоскую по снегу, по свету,
по первому следу,
по хрупкому, узкому.
Наверное нужно поэту
однажды уехать. Уеду
в какую-то область – в Рязанскую, в Тульскую.
На дальний разъезд привезет меня поезд.
Закроется паром,
как дверь из предбанника.
Потопает, свистнет, в сугробах по пояс
уйдет,
оставляя случайного странника.
И конюх, случившийся мне на счастье,
из конторы почтовой
спросит, соломы под ноги подкатывая:
– А вы по какой, извиняюсь, части?
– А к нам по что вы?
– Глушь здесь у нас сохатая…
И впрямь – сохатая.
В отдаленье
голубые деревья рога поднимают оленьи,
кусты в серебряном оледененьи.
Хаты покуривают. А за хатами —
снега да снега – песцовою тенью.
– Да я не по части…
– А так, на счастье…
Мороз поскрипывает, как свежий ремень,
иней на ресницах,
ветерок посвистывает —
едем, едем. Не видно деревень,
только поле чистое.
И вдруг открывается: дым коромыслом,
и бабы идут с коромыслами
к проруби
по снегу, что выстлан
дорогами чистыми,
одеты в тулупы, как в теплые коробы.
Приеду! Приеду! Заснежен, завьюжен,
со смехом в зубах,
отряхнусь перед праздничной хатой.
Приеду!
Ведь там я наверное нужен,
в этой глуши, голубой и сохатой.
— Повторяю. Если машины нет — значит поехали на задание. Или за водкой. Водки у нас много. Поэтому поехали на задание.
— Угу.
— Ты был один в форме. Формы сейчас у тебя нет.
— Хм.
— Значит — Ты поехал на задание. Но не за водкой.
— …
— Потому что водки у нас — много.
Tasya, извините, во первых, что с ответом затянул. А во вторых, у нас из дискуссии получиться как у Лёвы Соловейчика с сержантом Семеновым. А ведь мы с Вами даже не напьемся вместе. И это досадно.
У меня на этом сайте негативные чувства возникают только к администрации. Потому что они ведут себя с нами как в средние века эти короли ручейков. Мелкие князьки. Выше, посмотрите, когда их обвиняют в продажности, они начинают презрительно снисходить, уверенные что их за руку не поймают.
Банят за полит полемику, нарушая статью 29 пункт 5 конституции.
Вы говорите, не имеет к реальности отношения. На днях пригласил друга сюда — меня в соцсетях нет, я здесь обитаю. Так вот. У меня то компьютер, защищенный, поэтому рекламы нет. А у него телефон. И блокировщика нет. Спрашиваю как мол тебе приложение? Говорит рекламы до верхней крышки. Вот и звезды сошлись. А я только догадывался.
Вот проследите за этой несложной цепочкой — рейтинги сайта растут от лайков, дизлайки гасят лайки, ограничивая дизлайки — лайкам дают фору, следовательно ускоряют повышение рейтинга, рейтинг сайта выводит его в топ в поисковике, если сайт в топе — сайт получает больше предложений для рекламы. Реклама это деньги. Следовательно администрация и владельцы ресурса заинтересованы в лайках.
Потому что водки у нас — много)
Я согласен с Вами. Это не заговор. Это не аннунаки с нибиру делают. Это просто закон чистогана. Выбивай прибыль. Если бы администрация сайта не вела себя как администрация тюрьмы, я бы может и промолчал. А так, нет.
Яж тут не из-за книжек. Их в интернете полно. Я здесь из-за людей. Понимаете? Мне нравятся люди. Другие мнения. Мысли. Жизни. И порой меня этого лишают. И не только меня одного. Вот такая вот неправильная исходная идея у меня. Возникшая из нелюбви к администрации. А остальное цифры и факты. Которые легко проверить.
Давайте напьемся вместе, Tasya.
Вы классная.
Да черт возьми у меня аллергия.
Не было б — был бы алкоголиком.
«Милая 12strun, ты же знаешь, что сильный ветер просто стащил этот маленький клочок бумаги с пятью короткими строфами у почтальона.
И вот, вместо того, чтобы попасть туда, на Лубянку, к тому, кто уже собрался в дальний путь, он случайно залетел в Дублин, на Саквилл-стрит.
И, кажется Эвелин поняла это. Она знает о вас всё и готова сделать так, чтобы вы снова встретились, она готова вернуть то, что не произошло с ней вам, именно вам, хотя бы для того, чтобы кому-нибудь в этой жизни повезло. Я знаю, что она уже взяла этот листочек, вложила его в конверт и надписывает адрес, тот самый адрес который и был там раньше: Москва, Лубянский проезд, дом 3/6, ему, от любящей его Сафо»
Очень люблю проработанные комментарии.
Не люблю фэнтези.
Люблю тех, кто любит фэнтези.
Исключение: люблю «Властелин колец», от текста, до великих иллюстраций в исполнении великого, и фильм. Но от песен гномов, скрупулезно составленных великим филологом, струится пена изо рта, толчками, почему, не знаю.
_____
Почему не люблю фэнтези
Потому что очень сильно хотел быть как Михал Жебровский. Из недостоверного но атмосферного «Киноведьмака».
Хотел очень очень. Но получился какой то Бжижек Бжежинский. И я расстроен.
И когда я начинаю слушать фэнтези у меня все мужские персонажи имеют лица Михала Жебровского, и все равно из «Ведьмака», вне зависимости от контекста.
И только в «Братстве кольца» у Фродо и Сэма, у обоих, лица Бжижека Бжижинского.
Поэтому они это как бы я, но в Мордоре. А это льстит.
Вручить лично
Эвелин О’Келли / Дублин, Саквилл-стрит, дом 35
Отпр. 12 октября 1915 г., пол. почт. служба Арраса
Эвелин.
Здравствуй, Эвелин.
Прошло 11 лет. Так сложились обстоятельства, что… Теперь я имею право сказать тебе все.
Во всем была ты виновата. Все 10 лет. Во всем. Так я думал, знай это.
У меня ни чего не получилось с другими и я винил тебя.
В рейсах прислонялся щекой к обшивке, по ночам. Слушал как по металлу скользит холодное тело океана. Хотел слиться с ним. Чтобы меня не было. Никогда и ни где больше. Но не хватало мужества, и я уходил в работу.
Сам стал холодным. Болеть сало сильнее, но на большей поверхности меня.
Поэтому менее остро.
А потом я привык. Так привыкают к отрезанным ногам.
Работа прекрасна. Это место где тебя нет. Если делать ее особенно самоотверженно, в ней начинаю отсутствовать и я сам. Есть только задача. В решении ее я становлюсь частью общего. Поэтому меня и нет больше.
Я так поступил. И этот морфий успокоил меня. Я просто существовал. И мир стал тусклым, как затертое стекло иллюминатора в нашей каюте. Меня не радовал положительный результат работы, я просто принимал его как должное. А ошибки всего лишь служили стимулом к еще более аварийным нагрузкам. Что, конечно, хорошо. Просто отлично.
Теперь, почему я именно думал? Почему винил и не виню сейчас?
Эвелин. Я видел твой взгляд здесь. Я понял откуда он. И то, что с нами случилось…
Он сидит и смотрит в даль уже 4 дня. Но эта даль длиной в два фута. Сэмюэль не робкого десятка, но после этого раза в нем что то сломалось. Те, кто над нами, и всегда были над нами, уверены, что он просто трус. И сегодня Сэма расстреляют.
Мы были там, мы видели это, он просто не вытянул этого. Слишком много. Много весит. Не знаю, почему мы до сих пор не как он. Возможно мы просто грубее головой.
То как ты смотрела на меня тогда. Как ты смотрела сквозь меня… Так сейчас смотрит сквозь стену он.
Ты просто не смогла выдержать нагрузку. Милая моя Эвелин. Почему я сделал все так резко? Дурак.
Я выдернул тебя из твоего мира в мой, и переход был практически мгновенным. Все лежало на тебе. Ты вся из вины. Выросла виновной. И обвинялась авансом на будущее. Чтобы быть послушной.
И за это я обвинил тебя.
Не спрашивай меня, простил ли я, ведь это не правильный вопрос. Я понял тебя. Я не бог, чтобы прощать. Это просто формальность за которую они держат тебя. И ты им удобна. Как была мне.
Прощения не прошу и я, потому что не имеет значения. Я хочу, чтобы ты перестала быть виноватой, ты слышишь меня? Сделай это сейчас.
Теперь всё. Теперь я люблю только Скотланд зэ брэйв. Я не слушаю холодную воду. Я слушаю взрывы в воплях волынки.
Мне жаль, что я умираю за капрала, а не за тебя.
Мне жаль, что мне приходится убивать тех, кого понимаю лучше тех, кто выше. И они, с той стороны дула, любят и понимают нас так же в ответ.
Мне жаль, что моя винтовка не приведена к нормальному бою. Негде. Но так было бы по честному. Тогда наши здешние взаимные любезности были бы более искренними.
Мы все больные. Те, кто выше, это ценят.
Все зависит от степени отлаженности производства.
В работе есть три способа общения.
1) Радиосвязь;
2) На прямую, при зрительном контакте;
3) С самим собой наедине с решаемой задачей.
Мат в радиоэфире замусоривает сообщение, делает его длиннее. Например, в последней золотодобывающей компании, где я работал, запрещено материться по рации. И во всех крупных соседних компаниях не принято тоже.
Допустим, эту информацию, которую Вы привели в пример, у нас бы не стали предавать в стиле белогвардейского офицера, а сказали бы так: — «Триста двадцатый, не жми на кнопку экстренного вызова без необходимости». Если не понял: — «Триста двадцатый, зайди в штаб.»
Для того чтобы говорить на мате эффективно, нужен зрительный контакт. Тогда можно указывать где находится именно та XY (икс/игрек), и как она должна взаимодействовать с другой XY. Тогда да, в экстренной ситуации передача информации получается быстрее.
Но если экстренной ситуации нет, а товарищ все равно нагнетает, то у нас, обычно, ему выдавалась погремуха. Например, дядя Витя "...-Муйня". Потому что он так все на свете называл и орал это в рацию. Потом ему отключили рацию на пару дней, и ему приходилось бегать из бульдозера к мастеру по каждому интересующему дядю Витю вопросу. Научился. Потом регресс. Процесс повторить. Отличный дядечка, трудяга, алкоголик за пределами артели, мы все не совершенны.
Мат нагревает когда ты в сезоне месяц шестой без выходных с рабочим днем 12.
Наедине с собой в забое. Я матерился самозабвенно. -20. Ноги в болотниках. Вода по ляжки. Все мерзнет, а ты роешь стенку забоя, шлихуеш, записываешь неработающими пальцами данные пакета, залазишь отогреваться на движок рабочего экскаватора вместе с лотком. Снова повторить. По золоту потери на приборах, ветер в морду. А все это ради отчетности банкам, чтобы дали кредит компании на следующий год. Я матерился везде, кроме рации. Я матерился во сне. Наш начальник участка, по выезду, лежа в кровати дома, после 11 месяцев, во сне еще неделю перегонял экскаваторы, и жена пыталась его успокаивать, но он снова начинал. Бульдозерист, молодой парень, говорил мне, что по приезду домой его маленькая дочка каждый раз не узнает. Мой товарищ из Узбекистана, из-за коронавирусных кандалов, не был дома полтора года, и все это время отменно делал свою работу экскаваторщика и не ныл.
Как тут не материться?
Мат больше не с работой связан. А со скотской жизнью.
И если может кто скажет — можно, мол, выбирать. Нельзя. Можно выбрать только кому шкуру свою продать, чтоб на шее ни у кого не сидеть. А кому повезло, тот не поймет нас.
__________
Это теплое мясо носил скелет,
На общипку как пух лебяжий.
Черта ль с того, что хотелось мне жить,
Что жестокостью сердце устало хмуриться.
Дорогой мой, для помещика мужик,
Все равно что овца, что курица.
А еще Вицлипуцли, он же Уицилопочтли, тот самый ацтекский добряк, так любящий массовые жертвоприношения, и Миктлантекутли — бог смерти, что уж совсем не к месту, но пусть тоже здесь постоит, ему скучно, потому что у него быстро заканчиваются друзья.
За пять дней строительства крыши под батиным руководством я сбросил 3 кг.
А надо было сбросить батю. Но он мне нравится.
Просто стройте крышу. Можно есть всё, но некогда. Батя не даст.
Я был в меланхолическом настроении. Очень по Вам скучал. Но не заходил, чтобы усугубить трагизм момента. Смотрел экранизацию «Войны и Мира» Бондарчука старшего. Гладил яблоню. Штробил стенку в подвале. Выслушивал остроумные унижения в мой адрес, в исполнении отца. Смотрел на опадающие тополиные листья. Переносил ОСП плиты и моральные унижения. Изрядно матерился и сам. Мотался по США на черном Петербилте 379 в «American Truck Simulator», ведь ме под сорок. Страдал. Думал о Болконском и думал что мы похожи, но нет.
В общем, занимался осенней ерундой.
— «Не привык жить в постоянном страхе?»
Инстинктивно глаза сами сбивают фокусировку. Мы понимаем опасность. Это что то от туда, где нас ни когда не было. И что? пугает сильнее, чем страх неизвестности?
А она, вот она. Смотрит. И это неприятно. Мы начинаем увеличивать дистанцию. Наше метущееся сознание уже ползет по залитой дождем крыше, столь же плоской сколь и не ровной. Все скользит, но мы пытаемся сохранить лицо, и это выглядит еще комичнее, хотя куда дальше падать?
У нее на руках все нужные карты, а у нас уже давно перебор, и мы это знаем. И она это знает.
Поэтому мы начинаем опасаться, что нас сейчас расколят. И мы предстанем перед миром как есть. Со всеми своими подлыми, мелочными мыслишками. Наши слова не имеют силы. Инфляция слов. Они не подкреплены делом.
Если бы нас было больше, мы бы осудили ее и на этом утвердили собственное спокойствие. Но нас сейчас мало. И она смотрит. Сейчас она возьмет нас за горло.
Но она садится напротив. Смотрит. И странно смущаясь говорит ошеломленным нам:
— «Я видела то, что вам, людям, и не снилось.»
vk.com/video-105393279_456241149
_______
Ну?
Что дальше?
А дальше некоторые из нас начинают понимать. Некоторые из нас ломаются, и начинают ощущать родство. Остро. Дистанцированно. Одновременно. Мы ни когда не будем идти одной дорогой. Курсы разные. И я хочу быть один. Но смотрите. Там, с темного горизонта, я передаю семафором сигнал с координатами берега. Он есть. И к нему нужно добраться. И ты дойдешь. Мазута хватит.
Но если затянешь, то тебе останется только лечь в дрейф.
Она передает:
— Ну и что. «Лучи моей судьбы уже начинают собираться в фокус.»
И штурман уже бьет меня локтем в плечо, и сообщает, что она просто забыла зачем ей нужно на берег.
Мы думаем, что делать. И понимаем, что она должна услышать передачу того, кто тоже был там. У кого такой же взгляд. И мы со штурманом кричим, бежим на мостик, находим его и просим, пожалуйста, Давид Самуилыч, выручай. Тыж там бывал. Расскажи, а? Как есть. А мы отсемафорим.
И вот Тебе. Передача оттуда.
Желание
__________
Как вдруг затоскую по снегу,
по снежному свету,
по полю,
по первому хрупкому следу,
по бегу
раздольных дорог, пересыпанных солью.
Туда,
где стоят в середине зари
дома,
где дыханье становится паром,
где зима,
где округа пушистым и розовым шаром
тихо светится изнутри.
Где пасутся в метелице
белые кони-березы,
где сосны позванивают медные
и крутятся, крутятся медленные
снежные мельницы,
поскрипывая на морозе.
Там дым коромыслом
и бабы идут с коромыслами
к проруби.
Живут не по числам —
с просторными мыслями,
одеты в тулупы, как в теплые коробы.
А к вечеру – ветер. И снежные стружки,
как из-под рубанка,
летят из-под полоза.
Эх, пить бы мне зиму
из глиняной кружки,
как молоко, принесенное с холода!
Не всем же в столице!
Не всем же молиться
на улицы, на магазины,
на праздничные базары…
Уехать куда-нибудь,
завалиться
на целую зиму
в белый городишко, белый и старый.
Там ведь тоже живут,
тоже думают,
пока ветры дуют,
по коже шоркая мерзлым рукавом,
там ведь тоже радуются и негодуют,
тоже о любви заводят разговор.
Там ведь тоже с войны не приехали…
А уже ночь – колючая, зимняя,
поздняя.
Окликается эхами.
Ночь, как елка, – почти что синяя,
с голубыми свечками-звездами.
Как вдруг затоскую по снегу, по свету,
по первому следу,
по хрупкому, узкому.
Наверное нужно поэту
однажды уехать. Уеду
в какую-то область – в Рязанскую, в Тульскую.
На дальний разъезд привезет меня поезд.
Закроется паром,
как дверь из предбанника.
Потопает, свистнет, в сугробах по пояс
уйдет,
оставляя случайного странника.
И конюх, случившийся мне на счастье,
из конторы почтовой
спросит, соломы под ноги подкатывая:
– А вы по какой, извиняюсь, части?
– А к нам по что вы?
– Глушь здесь у нас сохатая…
И впрямь – сохатая.
В отдаленье
голубые деревья рога поднимают оленьи,
кусты в серебряном оледененьи.
Хаты покуривают. А за хатами —
снега да снега – песцовою тенью.
– Да я не по части…
– А так, на счастье…
Мороз поскрипывает, как свежий ремень,
иней на ресницах,
ветерок посвистывает —
едем, едем. Не видно деревень,
только поле чистое.
И вдруг открывается: дым коромыслом,
и бабы идут с коромыслами
к проруби
по снегу, что выстлан
дорогами чистыми,
одеты в тулупы, как в теплые коробы.
Приеду! Приеду! Заснежен, завьюжен,
со смехом в зубах,
отряхнусь перед праздничной хатой.
Приеду!
Ведь там я наверное нужен,
в этой глуши, голубой и сохатой.
<1947>
— Угу.
— Ты был один в форме. Формы сейчас у тебя нет.
— Хм.
— Значит — Ты поехал на задание. Но не за водкой.
— …
— Потому что водки у нас — много.
Tasya, извините, во первых, что с ответом затянул. А во вторых, у нас из дискуссии получиться как у Лёвы Соловейчика с сержантом Семеновым. А ведь мы с Вами даже не напьемся вместе. И это досадно.
У меня на этом сайте негативные чувства возникают только к администрации. Потому что они ведут себя с нами как в средние века эти короли ручейков. Мелкие князьки. Выше, посмотрите, когда их обвиняют в продажности, они начинают презрительно снисходить, уверенные что их за руку не поймают.
Банят за полит полемику, нарушая статью 29 пункт 5 конституции.
Вы говорите, не имеет к реальности отношения. На днях пригласил друга сюда — меня в соцсетях нет, я здесь обитаю. Так вот. У меня то компьютер, защищенный, поэтому рекламы нет. А у него телефон. И блокировщика нет. Спрашиваю как мол тебе приложение? Говорит рекламы до верхней крышки. Вот и звезды сошлись. А я только догадывался.
Вот проследите за этой несложной цепочкой — рейтинги сайта растут от лайков, дизлайки гасят лайки, ограничивая дизлайки — лайкам дают фору, следовательно ускоряют повышение рейтинга, рейтинг сайта выводит его в топ в поисковике, если сайт в топе — сайт получает больше предложений для рекламы. Реклама это деньги. Следовательно администрация и владельцы ресурса заинтересованы в лайках.
Потому что водки у нас — много)
Я согласен с Вами. Это не заговор. Это не аннунаки с нибиру делают. Это просто закон чистогана. Выбивай прибыль. Если бы администрация сайта не вела себя как администрация тюрьмы, я бы может и промолчал. А так, нет.
Яж тут не из-за книжек. Их в интернете полно. Я здесь из-за людей. Понимаете? Мне нравятся люди. Другие мнения. Мысли. Жизни. И порой меня этого лишают. И не только меня одного. Вот такая вот неправильная исходная идея у меня. Возникшая из нелюбви к администрации. А остальное цифры и факты. Которые легко проверить.
Давайте напьемся вместе, Tasya.
Вы классная.
Да черт возьми у меня аллергия.
Не было б — был бы алкоголиком.
Это Бродский
Сочинил для всех Эвелин
«Милая 12strun, ты же знаешь, что сильный ветер просто стащил этот маленький клочок бумаги с пятью короткими строфами у почтальона.
И вот, вместо того, чтобы попасть туда, на Лубянку, к тому, кто уже собрался в дальний путь, он случайно залетел в Дублин, на Саквилл-стрит.
И, кажется Эвелин поняла это. Она знает о вас всё и готова сделать так, чтобы вы снова встретились, она готова вернуть то, что не произошло с ней вам, именно вам, хотя бы для того, чтобы кому-нибудь в этой жизни повезло. Я знаю, что она уже взяла этот листочек, вложила его в конверт и надписывает адрес, тот самый адрес который и был там раньше: Москва, Лубянский проезд, дом 3/6, ему, от любящей его Сафо»
Сплошной капроновый дождь вокруг.
И чем больше асфальт вне себя от оспин,
Тем юбка длинней
И острей каблук
Не люблю фэнтези.
Люблю тех, кто любит фэнтези.
Исключение: люблю «Властелин колец», от текста, до великих иллюстраций в исполнении великого, и фильм. Но от песен гномов, скрупулезно составленных великим филологом, струится пена изо рта, толчками, почему, не знаю.
_____
Почему не люблю фэнтези
Потому что очень сильно хотел быть как Михал Жебровский. Из недостоверного но атмосферного «Киноведьмака».
Хотел очень очень. Но получился какой то Бжижек Бжежинский. И я расстроен.
И когда я начинаю слушать фэнтези у меня все мужские персонажи имеют лица Михала Жебровского, и все равно из «Ведьмака», вне зависимости от контекста.
И только в «Братстве кольца» у Фродо и Сэма, у обоих, лица Бжижека Бжижинского.
Поэтому они это как бы я, но в Мордоре. А это льстит.
До свидания.
Шоу тайм, дорогие мои. Шоу тайм!!»
— От чего ты сегодня бледна?
— От того, что я терпкой печалью, напоила его до пьяна.
Как забуду?
Недвижим. Холодно спине.
Слеза неба
Но не моя
Из него раздаваться будет
Лишь благодарность
Эвелин О’Келли / Дублин, Саквилл-стрит, дом 35
Отпр. 12 октября 1915 г., пол. почт. служба Арраса
Эвелин.
Здравствуй, Эвелин.
Прошло 11 лет. Так сложились обстоятельства, что… Теперь я имею право сказать тебе все.
Во всем была ты виновата. Все 10 лет. Во всем. Так я думал, знай это.
У меня ни чего не получилось с другими и я винил тебя.
В рейсах прислонялся щекой к обшивке, по ночам. Слушал как по металлу скользит холодное тело океана. Хотел слиться с ним. Чтобы меня не было. Никогда и ни где больше. Но не хватало мужества, и я уходил в работу.
Сам стал холодным. Болеть сало сильнее, но на большей поверхности меня.
Поэтому менее остро.
А потом я привык. Так привыкают к отрезанным ногам.
Работа прекрасна. Это место где тебя нет. Если делать ее особенно самоотверженно, в ней начинаю отсутствовать и я сам. Есть только задача. В решении ее я становлюсь частью общего. Поэтому меня и нет больше.
Я так поступил. И этот морфий успокоил меня. Я просто существовал. И мир стал тусклым, как затертое стекло иллюминатора в нашей каюте. Меня не радовал положительный результат работы, я просто принимал его как должное. А ошибки всего лишь служили стимулом к еще более аварийным нагрузкам. Что, конечно, хорошо. Просто отлично.
Теперь, почему я именно думал? Почему винил и не виню сейчас?
Эвелин. Я видел твой взгляд здесь. Я понял откуда он. И то, что с нами случилось…
Он сидит и смотрит в даль уже 4 дня. Но эта даль длиной в два фута. Сэмюэль не робкого десятка, но после этого раза в нем что то сломалось. Те, кто над нами, и всегда были над нами, уверены, что он просто трус. И сегодня Сэма расстреляют.
Мы были там, мы видели это, он просто не вытянул этого. Слишком много. Много весит. Не знаю, почему мы до сих пор не как он. Возможно мы просто грубее головой.
То как ты смотрела на меня тогда. Как ты смотрела сквозь меня… Так сейчас смотрит сквозь стену он.
Ты просто не смогла выдержать нагрузку. Милая моя Эвелин. Почему я сделал все так резко? Дурак.
Я выдернул тебя из твоего мира в мой, и переход был практически мгновенным. Все лежало на тебе. Ты вся из вины. Выросла виновной. И обвинялась авансом на будущее. Чтобы быть послушной.
И за это я обвинил тебя.
Не спрашивай меня, простил ли я, ведь это не правильный вопрос. Я понял тебя. Я не бог, чтобы прощать. Это просто формальность за которую они держат тебя. И ты им удобна. Как была мне.
Прощения не прошу и я, потому что не имеет значения. Я хочу, чтобы ты перестала быть виноватой, ты слышишь меня? Сделай это сейчас.
Теперь всё. Теперь я люблю только Скотланд зэ брэйв. Я не слушаю холодную воду. Я слушаю взрывы в воплях волынки.
Мне жаль, что я умираю за капрала, а не за тебя.
Мне жаль, что мне приходится убивать тех, кого понимаю лучше тех, кто выше. И они, с той стороны дула, любят и понимают нас так же в ответ.
Мне жаль, что моя винтовка не приведена к нормальному бою. Негде. Но так было бы по честному. Тогда наши здешние взаимные любезности были бы более искренними.
Мы все больные. Те, кто выше, это ценят.
Прощай
Все зависит от степени отлаженности производства.
В работе есть три способа общения.
1) Радиосвязь;
2) На прямую, при зрительном контакте;
3) С самим собой наедине с решаемой задачей.
Мат в радиоэфире замусоривает сообщение, делает его длиннее. Например, в последней золотодобывающей компании, где я работал, запрещено материться по рации. И во всех крупных соседних компаниях не принято тоже.
Допустим, эту информацию, которую Вы привели в пример, у нас бы не стали предавать в стиле белогвардейского офицера, а сказали бы так: — «Триста двадцатый, не жми на кнопку экстренного вызова без необходимости». Если не понял: — «Триста двадцатый, зайди в штаб.»
Для того чтобы говорить на мате эффективно, нужен зрительный контакт. Тогда можно указывать где находится именно та XY (икс/игрек), и как она должна взаимодействовать с другой XY. Тогда да, в экстренной ситуации передача информации получается быстрее.
Но если экстренной ситуации нет, а товарищ все равно нагнетает, то у нас, обычно, ему выдавалась погремуха. Например, дядя Витя "...-Муйня". Потому что он так все на свете называл и орал это в рацию. Потом ему отключили рацию на пару дней, и ему приходилось бегать из бульдозера к мастеру по каждому интересующему дядю Витю вопросу. Научился. Потом регресс. Процесс повторить. Отличный дядечка, трудяга, алкоголик за пределами артели, мы все не совершенны.
Мат нагревает когда ты в сезоне месяц шестой без выходных с рабочим днем 12.
Наедине с собой в забое. Я матерился самозабвенно. -20. Ноги в болотниках. Вода по ляжки. Все мерзнет, а ты роешь стенку забоя, шлихуеш, записываешь неработающими пальцами данные пакета, залазишь отогреваться на движок рабочего экскаватора вместе с лотком. Снова повторить. По золоту потери на приборах, ветер в морду. А все это ради отчетности банкам, чтобы дали кредит компании на следующий год. Я матерился везде, кроме рации. Я матерился во сне. Наш начальник участка, по выезду, лежа в кровати дома, после 11 месяцев, во сне еще неделю перегонял экскаваторы, и жена пыталась его успокаивать, но он снова начинал. Бульдозерист, молодой парень, говорил мне, что по приезду домой его маленькая дочка каждый раз не узнает. Мой товарищ из Узбекистана, из-за коронавирусных кандалов, не был дома полтора года, и все это время отменно делал свою работу экскаваторщика и не ныл.
Как тут не материться?
Мат больше не с работой связан. А со скотской жизнью.
И если может кто скажет — можно, мол, выбирать. Нельзя. Можно выбрать только кому шкуру свою продать, чтоб на шее ни у кого не сидеть. А кому повезло, тот не поймет нас.
__________
Это теплое мясо носил скелет,
На общипку как пух лебяжий.
Черта ль с того, что хотелось мне жить,
Что жестокостью сердце устало хмуриться.
Дорогой мой, для помещика мужик,
Все равно что овца, что курица.
И Вы, Двенадцать струн.
И вы, читающие это.
Без вас паршиво.
А надо было сбросить батю. Но он мне нравится.
Просто стройте крышу. Можно есть всё, но некогда. Батя не даст.
В общем, занимался осенней ерундой.
Как дела?
Ничего лишнего в ней нет,
На местах даже неуместное, но,
Цветы сакуры уже на земле. С ними и я.