«Бытие-важнее происхождения»
В самом бытие заложено происхождение. Тема актуальная.
Что касается моего рассказа, то тема происхождения — это всего лишь триггер рассказа, вытекает другая, не менее важная тема — о том, чего больше в человеке — от Бога (Идеал) или от животного (Примат). (Здесь уже другая тема «Планета обезьян»)
К сожалению, население земного шара, то есть, люди постепенно возвращаются в свое прежнее состояние, то есть, в состояние обезьян. Моя задача, как автора, — сделать все возможное, чтобы хотя бы замедлить этот процесс.
А теме «Происхождение» посвящены целые пласты литературного наследия. И проявляется эта тема часто в следующих ключевых формах:
1. Семейные Саги
2. Исторические Романы и Эпопеи
3. Романы Становления
4. Литература Диаспоры и Миграции
Можно сказать, что десятки тысяч художественных произведений, от древних эпосов, описывающих родословные героев, до современных романов о генетических экспериментах, так или иначе касаются или прямо исследуют критическую важность происхождения для человеческой идентичности и судьбы. Это всеобъемлющая тема.
Магомед, сразу видно, что вы, не будучи лингвистом, наступаете на те же грабли, что и все мало-мальски грамотные обыватели, путая один оборот с другим. Следовательно, указывая на грамматическую ошибку в авторском тексте, вы продемонстрировали то, какие ошибки делают большинство людей. Это не упрек в ваш адрес, а лишь констатация факта.
Справка
«Ни… ни» является усилительным отрицанием.
«Ни… ни» — это повторяющийся союз, который используется для полного отрицания в предложениях, где уже есть основное отрицание (частица «не» при сказуемом). Он служит для перечисления однородных членов, которые исключаются из действия.
Вам надо было указать на совсем иное, в частности, на стилистическую погрешность.
У меня звучит так: «Сельчане сразу уважили его: ни заносчивый, ни громкий, а слово его верное».
А если СТРОГО, согласно правилу, то должно звучать так:
«Сельчане сразу уважили его: (он был) ни заносчив, ни громок, а слово его (было) верное».
Или вот так: «Сельчане сразу уважили его, (потому что он не был) ни заносчивым, ни громким, а (говорил) верное слово.»
Или еще вот так: «Сельчане сразу уважили его (за то, что он не был) заносчивым и громким, а держал своё слово (или: говорил верное слово).»
Правило: В предложении, где есть «ни… ни», обязательно должно быть основное отрицание «не» перед глаголом/сказуемым.
Следует обратить внимание: в моем варианте «ни… ни...» не ВПОЛНЕ типично для русского языка; ЧАЩЕ используется «не был ни...» или «не был ни заносчивым, ни громким».
Я, если сам буду копаться в этих погрешностях, то стану скорее всего не автором, а корректором.
Однако, надо признать тот факт, что лингвистическим чутьем вы обладаете. Только это чутье надо довести до лингвистического профессионализма.
В центре «Государства» мы находим знаменитый миф о пещере. Мало-помалу этот миф превратился в символ метафизики, гносеологии и диалектики, а также этики и мистики: миф, который выражает всего Платона. Так что же символизирует этот миф?
1. Во-первых, это представление об онтологической градации бытия, о типах реальности — чувственном и сверхчувственном — и их подвидах: тени на стенах — это простая кажимость вещей; статуи — вещи чувственно воспринимаемые; каменная стена — демаркационная линия, разделяющая два рода бытия; предметы и люди вне пещеры — это истинное бытие, ведущее к идеям; ну а солнце — Идея Блага.
2. Во-вторых, миф символизирует ступени познания: созерцание теней — воображение (eikasia), видение статуй — (pistis), т.е. верования, от которых мы переходим к пониманию предметов как таковых и к образу солнца, сначала опосредованно, потом непосредственно, — это фазы диалектики с различными ступенями, последняя из которых — чистое созерцание, интуитивное умопостижение.
3. В-третьих, мы имеем также аспекты: аскетический, мистический и теологический. Жизнь под знаком чувства и только чувства — это пещерная жизнь. Жизнь в духе — это жизнь в чистом свете правды. Путь восхождения от чувственного к интеллигибельному есть «освобождение от оков», т.е. преображение; наконец, высшее познание солнца-Блага — это созерцание божественного.
4. Впрочем, у этого мифа есть и политический аспект с истинно платоновским изыском. Платон говорит о возможном возвращении в пещеру того, кто однажды был освобожден. Вернуться с целью освободить и вывести к свободе тех, с которыми провел долгие годы рабства. Несомненно, это возвращение философа-политика, единственное желание которого — созерцание истины, преодолевающего себя в поисках других, нуждающихся в его помощи и спасении. Вспомним, что, по Платону, настоящий политик — не тот, кто любит власть и все с ней связанное, но кто, используя власть, занят лишь воплощением Блага. Возникает вопрос: что ждет спустившегося вновь из царства света в царство теней? Он не увидит ничего, пока не привыкнет к темноте. Его не поймут, пока он не адаптируется к старым привычкам. Принеся с собой возмущение, он рискует навлечь на себя гнев людей, предпочитающих блаженное неведение. Он рискует и большим, — быть убитым, как Сократ.
Но человек, который знает Благо, может и должен избежать этого риска, лишь исполненный долг придаст смысл его существованию…
(Дж. Реале и Д. Антисери Западная философия от истоков до наших дней)
"… Так заканчивается путь философа. Он спускается во тьму, чтобы принести свет, но тьма не принимает его. Он предлагает истину, а в ответ получает смерть. Потому что для тех, кто никогда не видел света, нет ничего страшнее, чем человек, который о нем рассказывает.
Эпилог. Возвращение во тьму
—… И вот, мой друг, — закончил я рассказ о пути наверх, — наш бывший узник, а ныне философ, познал истинный мир. Он увидел не тени, а подлинные вещи, и в конце концов смог взглянуть на само Солнце — источник всякого света, жизни и знания. Он блажен и счастлив. Захочет ли он вернуться назад, в пещеру?
— Никогда, — ответил Главкон. — Он предпочтет претерпеть что угодно, лишь бы не возвращаться к той жалкой жизни и тем мнениям.
— А теперь представь, что он все-таки спустился назад, в свое прежнее жилище, — сказал я. — Его глаза, привыкшие к сиянию Солнца, будут слепы во мраке пещеры. Он будет казаться смешным и нелепым. Он не сможет, как прежде, хорошо различать тени. И остальные узники, видя его, скажут, что он ушел наверх, а вернулся с испорченным зрением. Они скажут, что сам этот подъем — дело вредное.
— И если он попытается освободить кого-то из них и повести наверх, к свету, — продолжал я, и мой голос стал суровее, — разве они не убьют его, если только смогут до него дотянуться?
— Непременно убьют, — мрачно согласился Главкон.
— Так вот, мой друг, и есть разгадка этого мифа, — заключил я. — Пещера — это наш чувственный мир, мир, который мы видим. Огонь в пещере — это наше земное солнце. Подъем наверх — это восхождение души в мир умопостигаемый, в мир идей. А Солнце там, наверху, — это идея Блага, источник всякой истины и знания.
— Философ, увидевший этот свет, не может оставаться там. Его долг — вернуться назад, в пещеру, к другим узникам, и править ими, потому что он один знает, что есть истинное благо, в отличие от теней блага, за которые сражаются остальные.
— Но, спускаясь назад, он рискует. Толпа, привыкшая к своим теням, не поверит ему. Она сочтет его безумцем и врагом. Она будет презирать его и, в конце концов, убьет.
— И все же, — сказал я, — в нашем идеальном государстве мы заставим наших философов, которых мы воспитали, вернуться назад. Мы скажем им: «Мы породили вас не для того, чтобы вы наслаждались созерцанием, а для того, чтобы вы были пастухами для своего стада». И они, будучи людьми справедливыми, подчинятся. Ибо нет большего зла, чем быть под властью человека худшего, чем ты сам.
Так миф о пещере замкнул круг нашего разговора, соединив в себе и природу знания, и долг правителя, и трагическую судьбу самого философа в мире невежества".
(Отрывок из «Диалоги с Сократом» в художественной интерпретации Д. К. Абдуллаева)
… Егор Иванович долго не спешил домой. Он шёл медленно, как будто каждая снежинка напоминала ему о прошлом. Ветер приносил запахи зимы, и в них смешивались воспоминания.
Он был юношей в шестидесятых. Тогда ему казалось, что впереди всё ясно: закончить институт, стать учёным, сделать открытия. Но жизнь — как та погода на три дня вперёд — всё перемешала. Заболел отец, пришлось вернуться в родной городок, устроиться в местную метеостанцию. Ни экспедиций, ни кафедры, ни громких статей.
А потом пришла любовь. Случайная встреча на сельской станции — девчонка Лида, приехавшая в деревню к тётке. Она забежала к нему в домик переждать дождь. Так и осталась. Вскоре родилась дочь.
— Тогда я понял, — думал Егор Иванович, — что будущее не угадаешь. Но направление — оно всегда есть.
Он лишился Лиды рано: болезнь унесла её, когда дочери было десять. Тогда казалось, что всё кончено, что жизнь рухнула. Но годы прошли, и он увидел: дочь выросла, стала врачом, внуки радуют его визитами. Пускай всё сложилось иначе, чем он мечтал в юности, но итог — закономерен: семья, тепло, память.
И сейчас, когда он говорил студентам о погоде и эволюции, он на самом деле говорил о себе. Его собственная жизнь была подтверждением закона:
в малом — случай, боль, радость, неожиданности;
в большом — дорога, которая вела его всё равно туда, где он должен был оказаться.
Снег кружился всё гуще. Егор Иванович остановился у старого дома. На окнах светились гирлянды — внуки ждали деда к ужину. Он улыбнулся.
«Да, — подумал он, — завтра может принести что угодно. Но в дальнем горизонте я спокоен. Там — порядок».
И вошёл в дом, пахнущий мандаринами и смехом.
… В тот вечер Егор Иванович ужинал с внуками, слушал их смех и чувствовал странное спокойствие. За окном мело, но внутри дома царило тепло. «Ближнее — всегда хаос, — подумал он, — но дальнее… дальнее уже давно выстроено».
А в это время Саша возвращался в свою маленькую съёмную квартиру. Он был ещё молод, в голове роились планы и страхи. Кем он станет? Сумеет ли защитить диссертацию? Найдёт ли своё место? Всё казалось зыбким, как завтрашний прогноз погоды.
Но он вспоминал слова старика:
— В малом — случай, в большом — закономерность.
И вдруг почувствовал: действительно, не нужно знать всё наперёд. Достаточно понимать направление. Жизнь сама выведет — через бури, через ветры, через метели.
Саша снял пальто, включил настольную лампу и открыл тетрадь. На первой странице он написал:
«Не бойся непредсказуемого завтра. Верь в закономерное далёкое будущее».
Он улыбнулся — и впервые за долгое время заснул спокойно.
А где-то в тишине зимней ночи две жизни — старая и молодая — соединились невидимой нитью. Как погода и климат, как случай и закон, как хаос и порядок.
Старик метеоролог Егор Иванович любил повторять студентам:
— Погоду может предсказать каждый. Скажем, в декабре в средней полосе России будет снег. И ведь угадаю!
Студенты улыбались: кто-то считал его ворчуном, кто-то мудрецом. Егор Иванович давно вышел на пенсию, но иногда приходил в университет читать лекции «по старой памяти».
— Самое трудное, — продолжал он, — сказать, что будет через три дня. Понимаете? Три дня — это хаос: ветер переменится, тучи собьются в кучу, и весь ваш прогноз коту под хвост. А вот на столетия вперёд — пожалуйста. Там всё ясно: климат подчиняется законам, а не капризам.
Однажды после лекции к нему подошёл аспирант по биологии. Звали его Саша.
— Знаете, Егор Иванович, в эволюции то же самое. Мы не можем сказать, как изменится один конкретный вид завтра. Но точно знаем: жизнь будет усложняться, приспосабливаться, выживать.
Старик прищурился.
— Верно говоришь. В малом — случай, в большом — закономерность.
Они вышли вместе из университета. Декабрьское небо было тяжёлым, низким. Шёл снег, тихий и ровный.
— А ведь и в истории людей то же самое, — задумчиво произнёс Саша. — Никто не знал, что в двадцатом веке будут две мировые войны. Но в целом — мы всегда шли к прогрессу, к технике, к объединению мира. Случай меняет годы, но не направление веков.
Старик усмехнулся.
— Ты это умно сказал. Я ведь всю жизнь с облаками спорил, а оказалось — всё давно известно.
Они шли молча. Вечерний город зажигал фонари. Снег ложился на ладони, таял, исчезал.
— Значит, — вдруг сказал Саша, — если завтра может быть всё что угодно, то жить нужно смело. Ведь далеко — там порядок, там дорога уже проложена.
Егор Иванович посмотрел на него с теплотой.
— Молодец. Понял главное: ближнее — хрупкое, как лёд на лужице, а дальнее — твёрдое, как река в своём русле.
Они остановились у перекрёстка. Саша повернул налево, старик направо. Но в сердце каждого было ощущение, что они только что прикоснулись к чему-то большему, чем прогнозы — к тайне времени.
Сколько воды утекло… Я даже удивляюсь, что я это озвучил. Хотя нет, ничего удивительного. Видимо, в качестве отдыха после озвучивания 60-часовых эпопей. Скажу по секрету: чтецам нужно каждый день работать голосом, как атлеты — мышцами. Вот мелкие рассказы идут как проработка мелких мышц. Вот почему я озвучивал Чехова, Шукшина — для отдыха, но активного.
Спасибо за отзыв.
Произведение Дмитрия Грызлова «Тоска 2012» — это современное переосмысление чеховского рассказа «Тоска». Чеховский кучер Иона, пытающийся найти собеседника, чтобы разделить свою боль, обретает здесь нового «двойника» в лице современника, замкнутого в одиночестве XXI века.
Грызлов переносит вечную тему тоски в новое время, но сохраняет её сущность: страдание человека, оставшегося один на один со своей утратой. Простота повествования — одновременно его слабость и сила. Слабость — потому что сюжет лишён сложных поворотов, сила — потому что лаконичность усиливает драматизм, концентрирует внимание на главном: тоске как метафизическом опыте.
Особую роль играет атмосфера — описания природы, тишины, внутреннего смятения. Они напоминают, что тоска — это не только состояние души, но и ощущение мира, который перестаёт откликаться на человеческую боль.
Таким образом, «Тоска 2012» — это не столько самостоятельный сюжет, сколько диалог с Чеховым, попытка услышать эхо старого текста в новой эпохе. И главный вывод здесь тот же, что и у классика: тоска не исчезает с течением времени, она лишь обретает новые формы, но суть её остаётся неизменной.
Спасибо/Вам за отзыв. Вы меня заставили вновь послушать свою же озвучку трёхлетней давности.Чехов очень метко подмечает детали и подсказывает чтецу, как надо читать его тексты, постоянно подсказывает… Правда, мало кто в это вчитывается в его инструкцию, не видит её🎧🎧🎧
Я ташкентский Гамлет. Да. Хожу я по чайханам, по базарам, по университетским дворам, по редакциям газет и всюду одно и то же твержу:
— Боже, какая скука! Какая изнуряющая скука!
Днём жарко, ночью душно, в трамвае тесно, на базаре шумно, на лекции скучно, в театре громко. Всё кипит, бурлит, звенит, но всё это мимо меня — и всё скука.
Я ничего не знаю. Я не знаю, почему в Ташкенте так много таксистов и так мало пассажиров. Я не знаю, отчего на каждом углу продают самсу, но у меня всё равно пусто в животе. Я не знаю, куда текут арыки, и почему в арыках всегда вода, а в моём сердце пустыня.
Когда в городской думе поднимают вопрос о новых автобусных маршрутах, я говорю:
— Передать в комиссию! В комиссию! — и чувствую себя умным и солидным.
Я читаю газету. В газете пишут: «В Ташкенте построят новый мост». Я вздыхаю и думаю: «А зачем? И кто по нему пойдёт? И дойдёт ли?»
Вечером я иду в театр. Там играют пьесу про любовь и революцию. Я сижу в партере и думаю: «Скучно». Потом актёр кричит что-то про свободу. Я хлопаю, но хлопаю машинально. Рядом со мной дама в шляпе говорит:
— Ах, какая сила!
А я шепчу:
— Сила в том, что скучно, и всё равно хлопаешь.
Иногда я захожу в чайхану. Там люди спорят: кто лучше — «Барселона» или «Реал». Я киваю, будто понимаю, но сам думаю: «А зачем вообще бегать за мячом, если всё равно скучно?»
И вот я сижу под чинарой, пью зелёный чай, слушаю, как воробьи спорят громче философов, и думаю:
— Скука. Какая тоска! Какая нестерпимая тоска!
если бы вы знали, сколько всего нужно учесть, чтобы озвучить художественный текст, а сколько всего — когда пишешь исторический роман, при этом, кроме всего прочего, учитывая его кинематографическую сторону — сцены, фон, звуки, запахи и при этом сделать стиль текста мелодичным, который соответствовал бы описываемой эпохе… Здесь нужна огромная голова и десять рук.
Спасибо за оценку!
герундиальная форма — это высокий стиль, использование конверсионного глагола — средний или низкий характерный для устной беглой речи, где даже опускаются определители имен существительных, в частности, артикли или притяжательные местоимения, а также имена существительные. Но сие есть не столь актуально для тех, кто пишет комментарии или отзывы в соцсетях. Здесь главное — содержательная сторона, а не формальная. Ну, это же грамматика, одна скукатища… Правда, есть те, кто тащится именно от грамматики больше, нежели от самого содержания. Даже если София, допустила бв грубые ошибки, я бы все равно понял ее степень признательности. Не это ли главное для исполнителя?!..
Vadim Zagorov, «mention» в английском языке может быть и глаголом и существительным, как целый ряд прочих глаголов имеющие конверсионные свойства — work, reply итд.
«Ещё обидно за педагогический». Да обидно за педагогический, коллега. При Сталине учителя были в фаворе, как боги… А вот уже при хрущёве авторитет преподавателя стал медленно спадать.Я уже не говорю про брежневский период и так далее. А сам рассказ Лёнька был написан в 1962 году ну понятно что в те года как раз и появилось выражение: «если ума нет иди в пед, если стыда нет иди в мед». А сколько было фильмов снято про учителей в после сталинский период где было видно что роняли авторитет преподавателя даже тот знаменитый фильм доживём до понедельника где просто-напросто взяли зачморили преподавателя… показали преподавателя русского языка литературы в самом худшем свете вот так потихонечку потихонечку уничтожался авторитет преподавателя Спасибо за отзыв.
Приятного прослушивания.
В самом бытие заложено происхождение. Тема актуальная.
Что касается моего рассказа, то тема происхождения — это всего лишь триггер рассказа, вытекает другая, не менее важная тема — о том, чего больше в человеке — от Бога (Идеал) или от животного (Примат). (Здесь уже другая тема «Планета обезьян»)
К сожалению, население земного шара, то есть, люди постепенно возвращаются в свое прежнее состояние, то есть, в состояние обезьян. Моя задача, как автора, — сделать все возможное, чтобы хотя бы замедлить этот процесс.
А теме «Происхождение» посвящены целые пласты литературного наследия. И проявляется эта тема часто в следующих ключевых формах:
1. Семейные Саги
2. Исторические Романы и Эпопеи
3. Романы Становления
4. Литература Диаспоры и Миграции
Можно сказать, что десятки тысяч художественных произведений, от древних эпосов, описывающих родословные героев, до современных романов о генетических экспериментах, так или иначе касаются или прямо исследуют критическую важность происхождения для человеческой идентичности и судьбы. Это всеобъемлющая тема.
Справка
«Ни… ни» является усилительным отрицанием.
«Ни… ни» — это повторяющийся союз, который используется для полного отрицания в предложениях, где уже есть основное отрицание (частица «не» при сказуемом). Он служит для перечисления однородных членов, которые исключаются из действия.
Вам надо было указать на совсем иное, в частности, на стилистическую погрешность.
У меня звучит так: «Сельчане сразу уважили его: ни заносчивый, ни громкий, а слово его верное».
А если СТРОГО, согласно правилу, то должно звучать так:
«Сельчане сразу уважили его: (он был) ни заносчив, ни громок, а слово его (было) верное».
Или вот так: «Сельчане сразу уважили его, (потому что он не был) ни заносчивым, ни громким, а (говорил) верное слово.»
Или еще вот так: «Сельчане сразу уважили его (за то, что он не был) заносчивым и громким, а держал своё слово (или: говорил верное слово).»
Правило: В предложении, где есть «ни… ни», обязательно должно быть основное отрицание «не» перед глаголом/сказуемым.
Следует обратить внимание: в моем варианте «ни… ни...» не ВПОЛНЕ типично для русского языка; ЧАЩЕ используется «не был ни...» или «не был ни заносчивым, ни громким».
Я, если сам буду копаться в этих погрешностях, то стану скорее всего не автором, а корректором.
Однако, надо признать тот факт, что лингвистическим чутьем вы обладаете. Только это чутье надо довести до лингвистического профессионализма.
В центре «Государства» мы находим знаменитый миф о пещере. Мало-помалу этот миф превратился в символ метафизики, гносеологии и диалектики, а также этики и мистики: миф, который выражает всего Платона. Так что же символизирует этот миф?
1. Во-первых, это представление об онтологической градации бытия, о типах реальности — чувственном и сверхчувственном — и их подвидах: тени на стенах — это простая кажимость вещей; статуи — вещи чувственно воспринимаемые; каменная стена — демаркационная линия, разделяющая два рода бытия; предметы и люди вне пещеры — это истинное бытие, ведущее к идеям; ну а солнце — Идея Блага.
2. Во-вторых, миф символизирует ступени познания: созерцание теней — воображение (eikasia), видение статуй — (pistis), т.е. верования, от которых мы переходим к пониманию предметов как таковых и к образу солнца, сначала опосредованно, потом непосредственно, — это фазы диалектики с различными ступенями, последняя из которых — чистое созерцание, интуитивное умопостижение.
3. В-третьих, мы имеем также аспекты: аскетический, мистический и теологический. Жизнь под знаком чувства и только чувства — это пещерная жизнь. Жизнь в духе — это жизнь в чистом свете правды. Путь восхождения от чувственного к интеллигибельному есть «освобождение от оков», т.е. преображение; наконец, высшее познание солнца-Блага — это созерцание божественного.
4. Впрочем, у этого мифа есть и политический аспект с истинно платоновским изыском. Платон говорит о возможном возвращении в пещеру того, кто однажды был освобожден. Вернуться с целью освободить и вывести к свободе тех, с которыми провел долгие годы рабства. Несомненно, это возвращение философа-политика, единственное желание которого — созерцание истины, преодолевающего себя в поисках других, нуждающихся в его помощи и спасении. Вспомним, что, по Платону, настоящий политик — не тот, кто любит власть и все с ней связанное, но кто, используя власть, занят лишь воплощением Блага. Возникает вопрос: что ждет спустившегося вновь из царства света в царство теней? Он не увидит ничего, пока не привыкнет к темноте. Его не поймут, пока он не адаптируется к старым привычкам. Принеся с собой возмущение, он рискует навлечь на себя гнев людей, предпочитающих блаженное неведение. Он рискует и большим, — быть убитым, как Сократ.
Но человек, который знает Благо, может и должен избежать этого риска, лишь исполненный долг придаст смысл его существованию…
(Дж. Реале и Д. Антисери Западная философия от истоков до наших дней)
Эпилог. Возвращение во тьму
—… И вот, мой друг, — закончил я рассказ о пути наверх, — наш бывший узник, а ныне философ, познал истинный мир. Он увидел не тени, а подлинные вещи, и в конце концов смог взглянуть на само Солнце — источник всякого света, жизни и знания. Он блажен и счастлив. Захочет ли он вернуться назад, в пещеру?
— Никогда, — ответил Главкон. — Он предпочтет претерпеть что угодно, лишь бы не возвращаться к той жалкой жизни и тем мнениям.
— А теперь представь, что он все-таки спустился назад, в свое прежнее жилище, — сказал я. — Его глаза, привыкшие к сиянию Солнца, будут слепы во мраке пещеры. Он будет казаться смешным и нелепым. Он не сможет, как прежде, хорошо различать тени. И остальные узники, видя его, скажут, что он ушел наверх, а вернулся с испорченным зрением. Они скажут, что сам этот подъем — дело вредное.
— И если он попытается освободить кого-то из них и повести наверх, к свету, — продолжал я, и мой голос стал суровее, — разве они не убьют его, если только смогут до него дотянуться?
— Непременно убьют, — мрачно согласился Главкон.
— Так вот, мой друг, и есть разгадка этого мифа, — заключил я. — Пещера — это наш чувственный мир, мир, который мы видим. Огонь в пещере — это наше земное солнце. Подъем наверх — это восхождение души в мир умопостигаемый, в мир идей. А Солнце там, наверху, — это идея Блага, источник всякой истины и знания.
— Философ, увидевший этот свет, не может оставаться там. Его долг — вернуться назад, в пещеру, к другим узникам, и править ими, потому что он один знает, что есть истинное благо, в отличие от теней блага, за которые сражаются остальные.
— Но, спускаясь назад, он рискует. Толпа, привыкшая к своим теням, не поверит ему. Она сочтет его безумцем и врагом. Она будет презирать его и, в конце концов, убьет.
— И все же, — сказал я, — в нашем идеальном государстве мы заставим наших философов, которых мы воспитали, вернуться назад. Мы скажем им: «Мы породили вас не для того, чтобы вы наслаждались созерцанием, а для того, чтобы вы были пастухами для своего стада». И они, будучи людьми справедливыми, подчинятся. Ибо нет большего зла, чем быть под властью человека худшего, чем ты сам.
Так миф о пещере замкнул круг нашего разговора, соединив в себе и природу знания, и долг правителя, и трагическую судьбу самого философа в мире невежества".
(Отрывок из «Диалоги с Сократом» в художественной интерпретации Д. К. Абдуллаева)
… Егор Иванович долго не спешил домой. Он шёл медленно, как будто каждая снежинка напоминала ему о прошлом. Ветер приносил запахи зимы, и в них смешивались воспоминания.
Он был юношей в шестидесятых. Тогда ему казалось, что впереди всё ясно: закончить институт, стать учёным, сделать открытия. Но жизнь — как та погода на три дня вперёд — всё перемешала. Заболел отец, пришлось вернуться в родной городок, устроиться в местную метеостанцию. Ни экспедиций, ни кафедры, ни громких статей.
А потом пришла любовь. Случайная встреча на сельской станции — девчонка Лида, приехавшая в деревню к тётке. Она забежала к нему в домик переждать дождь. Так и осталась. Вскоре родилась дочь.
— Тогда я понял, — думал Егор Иванович, — что будущее не угадаешь. Но направление — оно всегда есть.
Он лишился Лиды рано: болезнь унесла её, когда дочери было десять. Тогда казалось, что всё кончено, что жизнь рухнула. Но годы прошли, и он увидел: дочь выросла, стала врачом, внуки радуют его визитами. Пускай всё сложилось иначе, чем он мечтал в юности, но итог — закономерен: семья, тепло, память.
И сейчас, когда он говорил студентам о погоде и эволюции, он на самом деле говорил о себе. Его собственная жизнь была подтверждением закона:
в малом — случай, боль, радость, неожиданности;
в большом — дорога, которая вела его всё равно туда, где он должен был оказаться.
Снег кружился всё гуще. Егор Иванович остановился у старого дома. На окнах светились гирлянды — внуки ждали деда к ужину. Он улыбнулся.
«Да, — подумал он, — завтра может принести что угодно. Но в дальнем горизонте я спокоен. Там — порядок».
И вошёл в дом, пахнущий мандаринами и смехом.
… В тот вечер Егор Иванович ужинал с внуками, слушал их смех и чувствовал странное спокойствие. За окном мело, но внутри дома царило тепло. «Ближнее — всегда хаос, — подумал он, — но дальнее… дальнее уже давно выстроено».
А в это время Саша возвращался в свою маленькую съёмную квартиру. Он был ещё молод, в голове роились планы и страхи. Кем он станет? Сумеет ли защитить диссертацию? Найдёт ли своё место? Всё казалось зыбким, как завтрашний прогноз погоды.
Но он вспоминал слова старика:
— В малом — случай, в большом — закономерность.
И вдруг почувствовал: действительно, не нужно знать всё наперёд. Достаточно понимать направление. Жизнь сама выведет — через бури, через ветры, через метели.
Саша снял пальто, включил настольную лампу и открыл тетрадь. На первой странице он написал:
«Не бойся непредсказуемого завтра. Верь в закономерное далёкое будущее».
Он улыбнулся — и впервые за долгое время заснул спокойно.
А где-то в тишине зимней ночи две жизни — старая и молодая — соединились невидимой нитью. Как погода и климат, как случай и закон, как хаос и порядок.
(Не шибко замысловатый рассказ)
Старик метеоролог Егор Иванович любил повторять студентам:
— Погоду может предсказать каждый. Скажем, в декабре в средней полосе России будет снег. И ведь угадаю!
Студенты улыбались: кто-то считал его ворчуном, кто-то мудрецом. Егор Иванович давно вышел на пенсию, но иногда приходил в университет читать лекции «по старой памяти».
— Самое трудное, — продолжал он, — сказать, что будет через три дня. Понимаете? Три дня — это хаос: ветер переменится, тучи собьются в кучу, и весь ваш прогноз коту под хвост. А вот на столетия вперёд — пожалуйста. Там всё ясно: климат подчиняется законам, а не капризам.
Однажды после лекции к нему подошёл аспирант по биологии. Звали его Саша.
— Знаете, Егор Иванович, в эволюции то же самое. Мы не можем сказать, как изменится один конкретный вид завтра. Но точно знаем: жизнь будет усложняться, приспосабливаться, выживать.
Старик прищурился.
— Верно говоришь. В малом — случай, в большом — закономерность.
Они вышли вместе из университета. Декабрьское небо было тяжёлым, низким. Шёл снег, тихий и ровный.
— А ведь и в истории людей то же самое, — задумчиво произнёс Саша. — Никто не знал, что в двадцатом веке будут две мировые войны. Но в целом — мы всегда шли к прогрессу, к технике, к объединению мира. Случай меняет годы, но не направление веков.
Старик усмехнулся.
— Ты это умно сказал. Я ведь всю жизнь с облаками спорил, а оказалось — всё давно известно.
Они шли молча. Вечерний город зажигал фонари. Снег ложился на ладони, таял, исчезал.
— Значит, — вдруг сказал Саша, — если завтра может быть всё что угодно, то жить нужно смело. Ведь далеко — там порядок, там дорога уже проложена.
Егор Иванович посмотрел на него с теплотой.
— Молодец. Понял главное: ближнее — хрупкое, как лёд на лужице, а дальнее — твёрдое, как река в своём русле.
Они остановились у перекрёстка. Саша повернул налево, старик направо. Но в сердце каждого было ощущение, что они только что прикоснулись к чему-то большему, чем прогнозы — к тайне времени.
Спасибо за отзыв.
Грызлов переносит вечную тему тоски в новое время, но сохраняет её сущность: страдание человека, оставшегося один на один со своей утратой. Простота повествования — одновременно его слабость и сила. Слабость — потому что сюжет лишён сложных поворотов, сила — потому что лаконичность усиливает драматизм, концентрирует внимание на главном: тоске как метафизическом опыте.
Особую роль играет атмосфера — описания природы, тишины, внутреннего смятения. Они напоминают, что тоска — это не только состояние души, но и ощущение мира, который перестаёт откликаться на человеческую боль.
Таким образом, «Тоска 2012» — это не столько самостоятельный сюжет, сколько диалог с Чеховым, попытка услышать эхо старого текста в новой эпохе. И главный вывод здесь тот же, что и у классика: тоска не исчезает с течением времени, она лишь обретает новые формы, но суть её остаётся неизменной.
Я ташкентский Гамлет. Да. Хожу я по чайханам, по базарам, по университетским дворам, по редакциям газет и всюду одно и то же твержу:
— Боже, какая скука! Какая изнуряющая скука!
Днём жарко, ночью душно, в трамвае тесно, на базаре шумно, на лекции скучно, в театре громко. Всё кипит, бурлит, звенит, но всё это мимо меня — и всё скука.
Я ничего не знаю. Я не знаю, почему в Ташкенте так много таксистов и так мало пассажиров. Я не знаю, отчего на каждом углу продают самсу, но у меня всё равно пусто в животе. Я не знаю, куда текут арыки, и почему в арыках всегда вода, а в моём сердце пустыня.
Когда в городской думе поднимают вопрос о новых автобусных маршрутах, я говорю:
— Передать в комиссию! В комиссию! — и чувствую себя умным и солидным.
Я читаю газету. В газете пишут: «В Ташкенте построят новый мост». Я вздыхаю и думаю: «А зачем? И кто по нему пойдёт? И дойдёт ли?»
Вечером я иду в театр. Там играют пьесу про любовь и революцию. Я сижу в партере и думаю: «Скучно». Потом актёр кричит что-то про свободу. Я хлопаю, но хлопаю машинально. Рядом со мной дама в шляпе говорит:
— Ах, какая сила!
А я шепчу:
— Сила в том, что скучно, и всё равно хлопаешь.
Иногда я захожу в чайхану. Там люди спорят: кто лучше — «Барселона» или «Реал». Я киваю, будто понимаю, но сам думаю: «А зачем вообще бегать за мячом, если всё равно скучно?»
И вот я сижу под чинарой, пью зелёный чай, слушаю, как воробьи спорят громче философов, и думаю:
— Скука. Какая тоска! Какая нестерпимая тоска!
Я ташкентский Гамлет.
Спасибо за оценку!