Дослушала и поняла, что совершенно продрогла, до звона ресниц. Ощущение, что сижу в ночи среди наметаемых сугробов. Инеем покрылась, подышите, отогрейте :)
В романе много солнца, оно давит на плечи огненным слепящим ливнем, но в душе холод и мрак.
Удивительное существование у Мерсо — тело и его радости отдельно, мысли отдельно, чувства и эмоции отдельно, онемевшая душа глядит на всё это из-за хрустального занавеса, и тоже — отдельно. Вот такой вот конструктор оливье, приготовленный к смешиванию и заправке, ждущий своего часа. Смотрит он на жизнь словно из глубины зеркала, с другой его стороны. Полная отрешённость от всего происходящего внутри и снаружи — путь к свободе открыт, что ли?
Рассказ в начале своём выстроен из коротких фраз, такие предложения-кирпичики, которые охотно выкладываются передо мной, но они пластилиново-податливые, из них стену не построишь. Потом кирпичики превращаются в тускло-малиновые камни с острыми режущими гранями, но опять не выложить стену, нет цемента для них.
Мерсо живёт как-то… Он напомнил мне одну игру, когда чик-чик — я в домике! И руки над головой держит крышей (просьбой). Молитвенно сложенные и поднятые вверх, чтобы Там — уж точно услышали…
А вообще, попробовав мысленно представить Мерсо здесь, рядом с собой, слегка поёжилась, он здоров ли психически, фиг знает, может, ему бы смогло помочь наблюдение у врача (рубрика «С вами психолог», ждём ваших звонков).
Милый мой Чтец, благодарю! Опять и снова признаюсь в любви, прости — надоела, знаю.
Прекрасный роман. Фильм «Знахарь» с детства оставил глубочайший след, ярко вписался в сокровищницу моего сердца, и книга теперь будет находиться там же. Уютно, тепло и ровно струится она, каждым словом укладываясь на своё место в моей памяти. Чудесный Чтец, чудесная книга, что я ещё могу добавить! Благодарю.
Как я заметил, исполнитель специализируется на озвучивании произведений о коренных жителях Америки и у него это неплохо получается. Главным героем произведения является человек, обремененный множеством пороков, таких как: алкоголизм, разгильдяйство и не забота о завтрашнем дне. Все его недостатки уравновешиваются добротой и своеобразной заботой о ближних. Если бы не его пороки, то он бы соответствовал указаниям, которые дал Христос своим ученикам: «Поэтому никогда не беспокойтесь и не говорите: „Что нам есть?“, или „Что пить?“, или „Что надеть?“ Ведь обо всём этом только и думают другие народы. Но ваш небесный Отец знает, что вы нуждаетесь во всём этом». Но чтобы получить помощь от Бога нужно выполнить определенные его требования: «Итак, продолжайте искать прежде царство и Божью праведность, и всё это будет дано вам».
Гордыня, туго обвивающая своими кольцами, становящаяся единым целым с душой. Сжимая её, обрекает на бесплодие, наслаждаясь запахом гниения нежно-золотых яблок, теперь лежащих у корней, заболачивая источник, расладывая всюду свои ядовитые дары.
Монолог — будто поставлено передо мной зеркало, в рост, старинное, в бронзовых завитках, мутно-серебристое, искажающее по краям, дышащее, колышащееся, живое. Портал. И вот иду я рядом с Жаном, начинаю искать сначала его, а потом уже свою — душу, на бесконечных ступенях прожитого. С ужасом сознавая, что ступени эти сужаются, вытягиваются и превращаются в лестницу, опрокинутую в клубящуюся гостеприимным туманом пропасть, и она без перил, а ступени шевелятся под ногами, призывно наклоняясь вниз. И вдали мерцает багровое пламя, переливается ядовито-зелёным, ужас сжигает остатки разума, цепенит волю и рождается непреодолимое желание (бежать прочь) очутиться там внизу, под давящими лилово-фиолетовыми сводами, встать строго по центру и купаться в сизом удушающем облаке стыдных тайн, низменных желаний, холодных слов. Пока не услышу немое отчаяние, мольбу о покое…
Личный ад, добро пожаловать.
Видимость покаяния означает ли и видимость греха, играющий на сцене фальшиво-лениво, без вовлечения в действие, можно ли в большей степени проявить неуважение к Создателю!
Прекрасное произведение, страшное, злое, честное, отшелушивающее копоть со слежавшихся крыльев, сбивающее ставни с почти ослепших глаз, распахивающее настежь врата сердца, удивительно легко дышать после него.
Прочитано любимейшим Чтецом, чувствуется, как он пропускает через себя каждое слово, всё больше уходя внутрь повествования, превращаясь из слушателя исповеди Жана в самого Жана, потом вновь — в слушателя и так до последней точки. Потрясающее ощущение, словно мы вдвоём становимся свидетелями чужой жизни. Чужой ли…
И звучит в голове послесловием — Градский: «Жил-был я, вспомнилось, что жил.»
Браво!!!👏👏👏
Стихотворение — чудо! Именнно так! Передо мной образы друзей Водолеев. Это они. На первый взгляд такие разные, но все те черты, что упоминаются в стихотворении им присущи.
Все стихи очень хорошие. Ощущение, что побывала на прекрасном поэтическом вечере, а Водолей на бис.
Огромное СПАСИБО! Цветы на сцену
💐🌸🌹🏵🌷🌺⚘💐🌷🌼🌹💐🏵🌺🌹
Мало кто знает, что героиня романа Дора Спенлоу имела реальный прототип. Её звали Мария Биднелл. Она была дочерью банкира и первой любовью Диккенса. Они познакомились в 1830 году на музыкальном вечере. Мария была отчаянной кокеткой и с удовольствием играла с Чарльзом во влюблённость, прекрасно понимая, что этот бедный юноша никогда не сможет стать её мужем. Но Чарльз был влюблён всерьёз и готов был принести любые жертвы, лишь бы соединиться с Марией. «Года три или четыре она буквально владела всеми моими помыслами — вспоминал позже Диккенс: Воображение, фантазия, страсть, энергия, воля к победе, твёрдость духа — всё, чем я богат — для меня неразрывно и навсегда связано с жестокосердной маленькой женщиной, за которую я тысячу раз готов, и притом с величайшей радостью — отдать жизнь». В конце концов Чарльз надоел Марии и она его отвергла. Позднее именно её Диккенс винил в том, что его характер изменился самым решительным образом.
Прошли годы. Диккенс достиг своей славы. Он стал знаменитым писателем и обеспеченным человеком. В 1850 году вышел его роман «Дэвид Копперфилд» и Чарльз получил письмо от миссис Генри Уинтер, которая некогда звалась Марией Биднелл. Она узнала себя в образе Доры Спенлоу и прислала экземпляр книги, чтобы попросить автограф у отвергнутого поклонника. Диккенс пожелал с ней встретиться, но Мария предупредила, что стала «толстой, старой и дурной». Он отмахнулся, ведь очаровательная Мария просто не могла состариться и подурнеть. Он предвкушал восхитительную интрижку и возвращение былых чувств. Однако встреча, состоявшаяся в 1855 году, ужаснула его. Позже этот эпизод отразился в романе «Крошка Доррит» в образе Флоры, поблекшей и постаревшей невесты главного героя. Вот как Диккенс описал свои переживания: «Он поднял голову, взглянул на предмет своей былой любви и в тот же миг всё, что осталось от этой любви, дрогнуло и рассыпалось в прах».
О пронзительно драматичной повести «Павлин»: Помимо «материнских чувств», злодейством Анны Львовны руководила, я думаю, и затаенная страсть к своему слуге. Ведь в гомотетичном сюжетном треугольнике «Глафира Бодростина – Лариса Висленева – и Андрей Подозеров» Павлину принадлежит место Подозерова.
В своем ярчайшем произведении из раннехристианских времен «Скоморох Памфалон» автор противопоставляет гротескные образы ложного благочестия — образцам истинного самопожертвования и святости.
Краткое поучение царя Радована («Брамадата и Радован»), достигшего в своих страданиях высшей мудрости, можно стараться исполнять всю жизнь, и даже если только приблизиться к этому исполнению, прослывешь среди обычных людей чудаком или мудрецом.
В романе много солнца, оно давит на плечи огненным слепящим ливнем, но в душе холод и мрак.
Удивительное существование у Мерсо — тело и его радости отдельно, мысли отдельно, чувства и эмоции отдельно, онемевшая душа глядит на всё это из-за хрустального занавеса, и тоже — отдельно. Вот такой вот конструктор оливье, приготовленный к смешиванию и заправке, ждущий своего часа. Смотрит он на жизнь словно из глубины зеркала, с другой его стороны. Полная отрешённость от всего происходящего внутри и снаружи — путь к свободе открыт, что ли?
Рассказ в начале своём выстроен из коротких фраз, такие предложения-кирпичики, которые охотно выкладываются передо мной, но они пластилиново-податливые, из них стену не построишь. Потом кирпичики превращаются в тускло-малиновые камни с острыми режущими гранями, но опять не выложить стену, нет цемента для них.
Мерсо живёт как-то… Он напомнил мне одну игру, когда чик-чик — я в домике! И руки над головой держит крышей (просьбой). Молитвенно сложенные и поднятые вверх, чтобы Там — уж точно услышали…
А вообще, попробовав мысленно представить Мерсо здесь, рядом с собой, слегка поёжилась, он здоров ли психически, фиг знает, может, ему бы смогло помочь наблюдение у врача (рубрика «С вами психолог», ждём ваших звонков).
Милый мой Чтец, благодарю! Опять и снова признаюсь в любви, прости — надоела, знаю.
А это прекрасный Петер Мунк Владимира Конашевича
Таким я с детства представляла себе Михеля Великана, хотя это не соответствует авторскому описанию.
Именно таким я всегда представляла себе лицо одного из лучших лесковских персонажей — скомороха Памфалона.
Рисунок Е. Хафизовой «КРАБАТ в последний год на мельнице»
Монолог — будто поставлено передо мной зеркало, в рост, старинное, в бронзовых завитках, мутно-серебристое, искажающее по краям, дышащее, колышащееся, живое. Портал. И вот иду я рядом с Жаном, начинаю искать сначала его, а потом уже свою — душу, на бесконечных ступенях прожитого. С ужасом сознавая, что ступени эти сужаются, вытягиваются и превращаются в лестницу, опрокинутую в клубящуюся гостеприимным туманом пропасть, и она без перил, а ступени шевелятся под ногами, призывно наклоняясь вниз. И вдали мерцает багровое пламя, переливается ядовито-зелёным, ужас сжигает остатки разума, цепенит волю и рождается непреодолимое желание (бежать прочь) очутиться там внизу, под давящими лилово-фиолетовыми сводами, встать строго по центру и купаться в сизом удушающем облаке стыдных тайн, низменных желаний, холодных слов. Пока не услышу немое отчаяние, мольбу о покое…
Личный ад, добро пожаловать.
Видимость покаяния означает ли и видимость греха, играющий на сцене фальшиво-лениво, без вовлечения в действие, можно ли в большей степени проявить неуважение к Создателю!
Прекрасное произведение, страшное, злое, честное, отшелушивающее копоть со слежавшихся крыльев, сбивающее ставни с почти ослепших глаз, распахивающее настежь врата сердца, удивительно легко дышать после него.
Прочитано любимейшим Чтецом, чувствуется, как он пропускает через себя каждое слово, всё больше уходя внутрь повествования, превращаясь из слушателя исповеди Жана в самого Жана, потом вновь — в слушателя и так до последней точки. Потрясающее ощущение, словно мы вдвоём становимся свидетелями чужой жизни. Чужой ли…
И звучит в голове послесловием — Градский: «Жил-был я, вспомнилось, что жил.»
Стихотворение — чудо! Именнно так! Передо мной образы друзей Водолеев. Это они. На первый взгляд такие разные, но все те черты, что упоминаются в стихотворении им присущи.
Все стихи очень хорошие. Ощущение, что побывала на прекрасном поэтическом вечере, а Водолей на бис.
Огромное СПАСИБО! Цветы на сцену
💐🌸🌹🏵🌷🌺⚘💐🌷🌼🌹💐🏵🌺🌹
Прошли годы. Диккенс достиг своей славы. Он стал знаменитым писателем и обеспеченным человеком. В 1850 году вышел его роман «Дэвид Копперфилд» и Чарльз получил письмо от миссис Генри Уинтер, которая некогда звалась Марией Биднелл. Она узнала себя в образе Доры Спенлоу и прислала экземпляр книги, чтобы попросить автограф у отвергнутого поклонника. Диккенс пожелал с ней встретиться, но Мария предупредила, что стала «толстой, старой и дурной». Он отмахнулся, ведь очаровательная Мария просто не могла состариться и подурнеть. Он предвкушал восхитительную интрижку и возвращение былых чувств. Однако встреча, состоявшаяся в 1855 году, ужаснула его. Позже этот эпизод отразился в романе «Крошка Доррит» в образе Флоры, поблекшей и постаревшей невесты главного героя. Вот как Диккенс описал свои переживания: «Он поднял голову, взглянул на предмет своей былой любви и в тот же миг всё, что осталось от этой любви, дрогнуло и рассыпалось в прах».
На бумаге луною залитых полей
Акварелью, что ливня светлей,
Пишет нежно-лиловые листья аллей
В тонком стиле гризайль Водолей,
Рыцарь спящих во льду кружевных хрусталей
И король голубых февралей.
Если ветер силен и метели все злей,
Опечален всегда Водолей,
И камелии вырастил солнца алей
В галереях своих Водолей.
У него сто волнистых живет пуделей,
Все февральского снега белей,
Карамелями кормит своих кобелей,
Чтоб резвились они, Водолей.
Нет хозяев приветливей и веселей,
Чем мечтатель и шут Водолей.
У него и картон наготове и клей,
Чтоб наделать на всех кораблей.
Легче волн и февральского ветра смелей
Впереди гондольер Водолей.
Карусели его без ветрил и рулей,
Но не к мели летит Водолей.
Завсегдатай кондитерских и бакалей,
И коктейлей знаток Водолей,
Наливает малиновых в гжель киселей
Слаще меда, лимона кислей,
Подает восхитительных к ним кренделей,
Вафель, сыра, эклеров, цветов, трюфелей,
Кулинар и гурман Водолей.
Но не ловит форель и не бьет соболей
Волонтер и эстет Водолей.
Ни шелков на плечах его, ни миткалей –
Он во льне, словно Лель, Водолей.
Лютня с флейтой поют средь седых тополей,
Капельмейстером здесь Водолей.
Багатель его вторит мольбе журавлей,
Гениален флейтист Водолей.
Трауготы и бледный британец Бердслей
Не пропустят его юбилей.
Он встречает Превера с Высоцким теплей,
Чем всех герцогов и королей.
На осле золотом завернул Апулей –
И ему шлет привет Водолей.
Галилейское озеро и Галилей
Смотрят в небо, а там – Водолей.
Никогда он не станет подлей и пошлей,
Бесшабашный чудак, дуралей.
Никогда он не станет хитрей и взрослей,
Кабальеро и враль Водолей!
Хоть все реки, ручьи и моря обмелей,
Что-нибудь нам нальет Водолей.
Моцарт скажет: Налей!
Гофман скажет: Налей!
Ни воды, ни вина, ни мечты не жалей!
Капельмейстер у нас Водолей!
30 января 2004 года