Избранное

В общем, представим домашнюю кошку, выгнанную на мороз.
Кошка надеялась, что понарошку, но оказалось — всерьёз.
Повод неважен: растущие дети, увеличенье семьи…
Знаешь, под каждою крышей на свете лишние кошки свои.
Кошка изводится, не понимая, что за чужие места:
Каждая третья соседка — хромая, некоторые — без хвоста…
Здесь на помойке чужие законы, правила и вожаки.
Нам-то, домашним, они незнакомы. Стало быть, мы чужаки.
Дома она научилась другому — брать у хозяев еду,
Чувствовать их приближение к дому, празднество или беду,
Мыться на кухне, гостей приглашая и умиленно урча,
Вовремя влезть на плечо, утешая, вовремя спрыгнуть с плеча…
Здесь ни к чему этот редкостный навык. Здешняя доблесть грубей:
Рыться в отбросах, метаться от шавок, дружно гонять голубей…
В этом она разберётся позднее. Ну, а пока, в январе,
В первый же день она станет грязнее всех, кто живёт во дворе.
Коль новичок не прошел испытанья — не отскребётся потом,
Коль не сумеет добыть пропитанья — станет бесплатным шутом,
Коль не усвоил условные знаки — станет изгоем вдвойне,
Так что, когда её травят собаки, кошки на их стороне.
В первый же день она скажет дворовым, вспрыгнув на мусорный бак,
Заглушена гомерическим ревом местных котов и собак,
Что, ожиданием долгим измаян — где она бродит? Пора!—
К ночи за нею вернется хозяин и заберет со двора.
Мы, мол, не ровня! За вами-то сроду вниз не сойдёт человек!
Вам-то помойную вашу свободу мыкать в парадной вовек!
Вам-то навеки — полы, батареи, свалка, гараж, пустыри…
Ты, что оставил меня! Поскорее снова меня забери!
© Быков

Порою танец чугайстера исполняет женщина. И тогда этот неистовый, жуткий обряд, призванный освободить белый свет от ещё одной навки, медленно, но верно превращает в навку саму танцующую. Творящееся страшно наблюдать даже со стороны, но находиться внутри самой воронки — невыносимо.
Как было здорово в детстве кружиться, раскинув руки, заливисто хохоча и с размаху кидать себя на диван, а потом лежать и смотреть на люстру, шторы, книжные полки и, затаив дыхание, ждать, пока мир перестанет плыть, скользить, гладить и щекотать изнутри. И когда движение затихает, голова проясняется, вновь вставать в центр комнаты, раскинув руки и кружиться, кружиться…
Разлитое по бокалам красное сухое тоже, при покачивании, крохотной волной бежит по кругу, лижет стекло, венозно играет, манит, обещая много нового и интересного, да оно и будет интересно, ага и да! Но, если вдруг (не вдруг) это кружение похитит человека, то заточение может стать бессрочным. И уже скользит, мелькает, летит к чертям не люстра с плафонами, лампочками и проводкой, а вся жизнь…
Грустная, честно рассказанная история, слова, одетые мягкой иронией, выстраиваются в обаятельный текст, расстилая перед моим, поначалу рассеянным вниманием, образы незнакомых людей, которым суждено ненадолго стать попутчиками, едущими со мной в одном купе. Им надо выговориться, а мне побыть ушами, что ж, я не против. Кажущаяся лёгкой исповедь под колыбельное качание поезда. Папа и дочь…
Изумительное исполнение, волнующая иллюзия, что Автор и Чтец — один человек, горячо благодарю обоих.

Самюэль Бьорк ещё неплохо пишет. Изящно пишет Хёг. Ну Нёсбе все знают.
А Вале с Шёваль-это уже классика, написанная в светлый период так называемого «шведского социализма»- ремиссии, проще-расслабухи. Когда мужья почёсывали сытое брюхо и лениво улыбались. А жёнам хватало средств прокормить и двух мужей, и трёх-четырёх детей.))) На второй мировой поднажились. Проедали. Временами даже юмором искрили. Кому война, а кому мать родна.

Нет… не шмог, я не шмог дослушать стихотворение до конца:(, слишком уж тяжело, слишком уж грустно:(. Начитано прекрасно, и от этого становится ещё тяжелее:(. Мне надо успокоиться, пойду, съем чего-нибудь,
вчера мы с мамой поймали
курочку, вроде бы остался ещё кусочек, правда хотел оставить его для мамы, но я утром поймаю что нибудь для неё.

Дмитрий, спасибо за этот стих, было безумно грустно, но очень красиво!
Всем спасибо!

Ах… да, у меня есть тоже одно стихотворение, про лошадку, тоже грустное:(

Лошадь 🐎
Стих Марии Семёновой

Четыре копыта, облезлая шкура…
По грязной дороге плетётся понуро
Забывшая думать о чём-то хорошем,
Давно ко всему безразличная лошадь.
Она родилась жеребёнком беспечным,
Но скоро хомут опустился на плечи,
И кнут над спиной заметался со свистом…
Забылась лужайка в ромашках душистых,
Забылось дыхание матери рыжей…
Лишь месят копыта дорожную жижу,
И только сгибается всё тяжелее
Когда-то красивая, гордая шея.

Четыре копыта, торчащие рёбра…
Скупится на ласку хозяин недобрый.
А жизнь повернуться могла по-другому —
Ведь где-то сверкают огни ипподрома,
Там тоже есть место обидам и бедам,
Но мчатся по гулкой дорожке к победам
Могучие кони, крылатые кони…
И кутают их золотые попоны.
Им, лучшим, награды и слава — но кто-то
Всегда занимается чёрной работой.
Чтоб им предаваться волшебному бегу,
Тебя спозаранку впрягают в телегу,
И если до срока работа состарит —
Другого коня подберут на базаре.

Четыре копыта, клокастая грива…
А время обманчиво неторопливо,
И сбросишь, достигнув однажды предела,
Как старую шерсть, отболевшее тело.
Ругаясь, хомут рассупонит возница…
Но ты не услышишь. Ты будешь резвиться
В лугах, вознесённых над морем и сушей,
Где ждут воплощения вечные души.
Опять жеребёнком промчишься по полю,
Неся не людьми возвращённую волю —
Большие глаза и пушистая чёлка,
Четыре копытца и хвостик-метёлка.

Противостоять всему миру, стоять к нему боком, плечом вперёд, презреть мнение толпы, побрезговав её ценностями и моралью, не разделять людскую слепоту, невежество и жестокость — что ж, за эту роскошь всегда приходится платить. Жизнью, свободой, одиночеством.
Если на незримых качелях на одной стороне сидят двое, сплетённве воедино огнём хвостов и рук, а на другую сторону яростно бросилось, навалилось полмира, то эти двое будут стремительно кинуты выше облаков. И останутся парить в звёздной выси, в её сапфировой глубине, без малейшего желания вернуться обратно (может, так и получилась Звёздная Лисичка, кто знает).
Защищать любимого, понимая что следующая пуля его всё равно достанет, жизнь за вздох, но стоять до последнего… Пустынно-знойная, иссушающе-горькая история, слёзы невинных пусть прольются на жизненные пути тех, кто гнал и уничтожал их.

160 лет назад 4 июля 1862 года во время пикника Чарльз Доджсон совершал прогулку с тремя девчушками Лидделл. Тогда ещё никому неизвестный учитель математики рассказал им историю о приключениях маленькой девочки, побежавшей вслед за кроликом в Страну Чудес. Одна из дочерей декана Лидделла — 10-летняя Алиса попросила, чтобы он записал эту историю для неё. Доджсон последовал совету и под именем Льюиса Кэрролла написал книгу «Алиса в стране чудес». Так родилась замечательная сказка, на которой выросло ни одно поколение детей.
Её первый тираж был полностью уничтожен из-за претензий художника к качеству печати. К слову, многих всем полюбившихся персонажей изначально не было. Один из них — Чеширский Кот. Рабочим названием книги было «Приключение Алисы под землёй».
Книгу перевели на 125 языков мира. И это было не так-то просто. Всё дело в том, что если переводить сказку буквально, то пропадает весь юмор и всё её обаяние, уж слишком много в ней каламбуров и острот, основанных на особенностях английского языка. Поэтому наибольшим успехом пользовался не перевод книги, а пересказ Бориса Заходера. Всего же существует 13 вариантов перевода сказки на русский язык. Причём в первой версии, созданной анонимным переводчиком, книга называлась «Соня в царстве дива». Следующий перевод появился спустя 30 лет. и на обложке значилось «Приключение Ани в мире чудес». А Борис Заходер признавался, что считал более уместным название «Алиса в Расчудесии», но решил, что такого названия общественность не оценит.
Прототипом книжной Алисы стала Алиса Лидделл. Она прожила долгую и счастливую жизнь. В возрасте 28 лет вышла замуж и родила трех сыновей. К сожалению оба старших сына погибли в Первой мировой войне. Умерла Алиса в возрасте 82 лет.
История приключений об Алисе ещё при жизни Льюиса Кэрролла принесла ему всемирную популярность. Книга была более 40 раз экранизирована. По мотивам сказки создано несколько компьютерных игр. В честь настоящей Алисы и Белого Кролика названы планеты.

Мой кошак 3 суток на морозе орал, и 12 этажей это спокойно слушали, и ни одна падла даже в подъезд не впустила. Парень очень красивый, всего 2 месяца ему тогда было. Я кота не хотела, но пришлось спасать. Вырос зассанец и гад.
А маленькую страшненькую девочку посадили на забор музея космонавтики. Толпа шла, все удивляются, какой страшный котёнок. Даже моя бабушка ругала, что я такую страшную кошку взяла. В общем-то по этой причине и взяла, ведь некрасивые никому не нужны — ни люди, ни коты.
Кот утром заявил — не отдам! Так и живут вместе. А кошка красивая выросла и совсем не горбатая

Ах, как писал Липатов! Образно, чётко, вкусно, вольно, в паре предложений — маленькая жизнь.
Много разного неожиданно пробудил во мне роман. Чтец любимый — это раз, благодарю его от всего сердца. Прежде книги для меня был фильм — это два, поэтому кроме Леонова больше никого не могу представить в роли следователя, хотя под описание внешности он до забавного не подходит. Марков и Виторган тоже мягко и точно опустились каждый в свой образ и доставили мне невероятное удовольствие, кружа над моим воображением во время прослушивания. И дивная мелодия из фильма летела следом.
Третье, вдруг спорным показался мне образ Столетова, глупо судить о том времени, понимаю и, учитывая это, всё же не могу откинуть мысль, что он, как тип человека, ищущего во всём и всегда повод сделать революцию — страшен. Обличители-ниспровергатели… Разрушать, исходя из своих принципов, разрубать вдоль, не думая о последствиях. Нет, это не Дон Кихот, это — мальчик на пляже, наступающий на куличики, видя обман в том, что они не из муки и сахара. Властолюбивый, тщеславный, прущий напролом. Его коллекция фонариков, хороший символ — светить во тьме себе и другим, не дать сбиться с пути, зажечь все фонариком разом и стать маяком, (но надо бы точно знать, где ждут рифы, скалы и мели...)
Вот, написала это, и стало противно, изжогой кисло плеснуло в душу от мысли, что была и у меня когда-то возможнность безоглядно верить в идеалы, но я сама старательно их закопала, разровняла. И вот сейчас — будто принесла на забытую могилку чёрно-лиловый цветок предательства…

Сегодня 19 апреля исполняется 120 лет со дня рождения известному советскому писателю Вениамину Александровичу Каверину. В сознании большинства читателей он является автором одного произведения — романа «Два капитана», который выдержал 42 издания за 25 лет. О других произведениях говорят гораздо реже. В тоже время Каверин — яркое явление в истории отечественной литературы.
Настоящее фамилия писателя — Зильбер. Псевдоним Каверин им был взят в честь гусара, приятеля молодого Пушкина, выведенного им под собственной фамилией в «Евгении Онегине».
Вениамин Каверин родился в 1902 году в городе Пскове. Он был младшим шестым ребёнком в семье военного музыканта Абеля Зильбера и его жены — урождённой Ханы (Анны) Дессон. Мать писателя окончила Московскую консерваторию и была владелицей музыкальных магазинов.
С детства огромное влияние на будущего писателя оказал старший брат Лев. В доме часто бывали товарищи Льва по гимназии, среди них — Юрий Тынянов, будущий знаменитый писатель и учёный. Друг Тынянова Виктор Шкловский знакомит Каверина с «Серапионовыми братьями» — содружеством молодых литераторов, участие в котором сыграло важную роль в формировании его как писателя.
Ранние рассказы Каверина написаны на фантастические сюжеты. Но самое известное произведение Вениамина Каверина — приключенческий роман «Два капитана», в котором показаны овеянные романтикой духовные искания молодёжи военного поколения. После публикации роман был так популярен, что многие школьники на уроках географии всерьёз доказывали, что Северную землю открыл не лейтенант Б.А. Вильницкий, а капитан Татаринов — насколько они верили в героев романа, воспринимали их как реально существующих людей.
Однако у Сани Григорьева был конкретный жизненный прототип. В 1936 году Каверин встретил человека, поразившего его своим прямодушием, ясным умом, целеустремлённостью, способностью к глубокому чувству. Этим человеком был Михаил Лобышёв, впоследствии ставший известным генетиком. Даже столь необычное явление, как немота в детстве, явилась фактором биографии учёного. В тайны лётного мастерства посвятил писателя другой прототип главного героя — военный лётчик-истребитель Самуил Клебанов, героически погибший в 1943 году.
Имеет своих прототипов и образ капитана Татаринова. Каверин писал: «Для моего „старшего капитана“ я воспользовался историей двух отважных завоевателей Крайнего Севера. У одного взял мужественный и ясный характер, чистоту мысли, ясность цели — всё, что отличает человека большой души. Это был Седов. У другого — фактическую историю его путешествия. Это был Брусилов. Дрейф моей „Св. Марии“ точно повторяет дрейф „Св. Анны“.
На родине Каверина в Пскове неподалёку от областной детской библиотеки, носящей имя автора „Двух капитанов“ был установлен памятник капитану Татаринову и Сене Григорьеву, чьей мальчишеской клятвой были слова: „Бороться и искать, найти и не сдаваться“. Сын писателя Николай Каверин рассказал о происхождении этого девиза: „Эта фраза из стихотворения Альфреда Теннисона, эпитафия на могиле исследователя Антарктики Роберта Скотта, который дошёл до Южного полюса, но на обратном пути погиб“.
В поздние годы Каверин жил в писательском посёлке Переделкино под Москвой, давая о себе знать не только своими произведениями, но и выступлениями в защиту культурных свобод и гонимых художников. Умер писатель 2 мая 1989 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

»Я придерживаюсь в жизни очень простых правил. Быть честным, не притворяться, говорить правду и оставаться самим собой в самых сложных обстоятельствах". Вениамин Каверин.

Историк Василий Ключевский заметил: «Почти все дворянские роды, возвысившиеся при Петре и Екатерине, выродились. Из них род Толстых — исключение. Этот род проявил особенную живучесть». И это правда: только у Фёдора Ивановича Толстого было пять сестёр и два брата и выделиться на фоне многочисленной родни было весьма затруднительно. Но Фёдору Ивановичу это удалось. До того момента, как прогремело имя его двоюродного племянника Льва Николаевича, в России был только один Толстой, о котором говорили: «Тот самый». Иногда правда добавляли прозвища: Алеут, Цыган, Татуированный дьявол, но более удачным оказалось — Американец.
Долгое время считалось, что местом рождения Фёдора Толстого была усадьба его матери в сельце Никольском в Кологривском уезде Костромской губернии. Однако директор Центрального государственного исторического архива Е. Г. Болдина обнаружила в фондах архива справку из Московской духовной консистории, в которой указано, что граф родился в Москве.
Фёдор Иванович был личностью яркой. Он водил дружбу с Жуковским, Пушкиным, Вяземским, Грибоедовым. Именно Толстой ввёл Пушкина в семью Гончаровых. Отношения «Американца» с Пушкиным нельзя назвать простыми. Как-то Пушкин уличил Толстого в нечестной игре, граф не забыл обиды и во время ссылки Пушкина распустил слух, что того высекли в Тайной канцелярии. Всё шло к дуэли, но по воли судьбы ограничились лишь меткими взаимными эпиграммами. Пушкин в ссылке писал:
«В жизни мрачной и презренной
Был он долго погружён.
Долго все концы вселенной
Осквернял развратом он.
Но исправясь понемногу,
Он загладил свой позор.
И теперь он, слава Богу,
Только что картёжный вор».

Толстой ответил следующими строками:
«Сатиры нравственной язвительное жало
С пасквильной клеветой не сходствует нимало.
В восторге подлых чувств ты, Чушкин, то забыл,
Презренным чту тебя, ничтожным, сколько чтил.
Примером ты рази, а не стихом пороки
И вспомни, милый друг, что у тебя есть щёки».

Фёдор Толстой был выведен Пушкиным в романе «Евгений Онегин» в роли Зарецкого — секунданта Ленского. «Ночной разбойник, дуэлист» из монолога Репетилова в «Горе от ума» Грибоедова — также списан с Толстого. Наконец Лев Николаевич Толстой нескольких своих героев «списал» с «Американца». Долохов в «Войне и мире»; граф Турбин в рассказе «Два гусара» — прототипом этих героев был Фёдор Толстой.
Лев Толстой писал о нём так: «Помню он подъехал на почтовых в коляске, вошёл к отцу в кабинет и потребовал, чтобы ему принесли особенный сухой французский хлеб; он другого не ел. Помню его прекрасное лицо: бронзовое, бритое, с густыми белыми бакенбардами до углов рта и такие же белые кучерявые волосы. Многое хотелось бы рассказать про этого необыкновенного, преступного и привлекательного человека».
Последние годы жизни Толстой-Американец провёл как православный христианин, много молился и посещал церковь. Скончался после непродолжительной болезни в своём московском особняке в присутствии своей жены Авдотьи и единственной пережившей его дочери Прасковьи. Перед смертью он несколько часов исповедовался священнику. Ему было, что вспомнить в свой смертный час.
О нём слагали легенды и при жизни, и потом, когда на Ваганьковском кладбище появился обелиск с надписью: «Под сим памятником положено тело графа Фёдора Ивановича Толстого, скончавшегося 24 декабря 1864 года на 65 году жизни в 11 часов утра». В надписи были переставлены цифры. На самом деле граф скончался не в 1864 году, а в 1846. Намеренно ли была допущена ошибка? Поди теперь узнай! (Источник: Константин Кудряшов, «Аргументы и факты»).
В заключении хочу выразить благодарность автору Олегу Эсгатовичу Хафизову за такую интересную и познавательную книгу, а также Елене Вячеславовне Хафизовой за отличное прочтение текста.

Сегодня 27 февраля исполняется 120 лет одному из известнейших американских писателей XX века Джону Стейнбеку, мастеру большой и малой прозы, автору десятков романов, большого числа документальной прозы и нескольких киносценариев. Книгами Стейнбека зачитываются во всём мире, его имя ставят в один ряд с Хемингуэем и Фолкнером. Однако, чтобы добиться литературного признания, Стейнбеку пришлось пройти через много испытаний — путь к славе оказался слишком тернистым.
В детстве любимым занятием Стейнбека было ничегонеделание: он часто сидел в своей комнате, предаваясь мечтам и фантазиям. А в это время его мать сокрушалась: «Прямо-таки не знаю, что и думать о Джоне. Он будет или гением, или пустышкой». К окончанию школы Стейнбек влюбился в занятие литературой и решил стать знаменитым писателем. За своей мечтой он отправляется в Нью-Йорк. Однако город оказался не таким прекрасным, каким представлял себе юный романтик. Ему пришлось работать чернорабочим, шофёром, плотником, сторожем и даже уборщиком. Но он никогда не изменял своей мечте и регулярно рассылал свои рукописи в разные издательства. Лишь в 1929 году его труды были вознаграждены. Одно из семи издательств согласилось на публикацию рукописи «Золотая чаша». Но выход романа остался незамеченным.
Первый успех пришёл к автору через шесть лет с выходом повести «Квартал Тортилья-Флэт». Затем была повесть «О мышах и людях», после публикации которой критики впервые заговорили о Стейнбеке как о крупном писателе. А «Гроздья гнева», вызвавшие огромный резонанс в общественных кругах, ещё раз убедил в этом литературное сообщество. За этот роман Стейнбеку присудили Пулитцеровскую премию — высшею литературную награду США.
Мечта Стейнбека сбылась — его называли «одним из мастеров современной американской литературы». А в 1962 году он получил Нобелевскую премию по литературе «за реалистический и поэтический дар, сочетающийся с лёгким юмором и острым социальным видением».
Ещё через шесть лет в «Нью Йорк таймс» написали: «Стейнбеку не нужна была Нобелевская премия. Это Нобелевский комитет нуждался в нём. Он занимает в нашей литературе прочное место. Его влияние живёт в многочисленных трудах писателей, которые научились у него, как сделать забытого всеми человека незабываемым». Однако сам Стейнбек никогда не читал этой статьи — она была посвящена его смерти. 66-ти летний автор скончался в Нью-Йорке 20 декабря 1968 года от сердечной недостаточности.
* * *
«Лучшие планы мышей и людей
Часто идут вкривь и вкось»
Роберт Бёрнс. 1785 г.
Повесть Джона Стейнбека «О мышах и людях» рассказывает историю двух сезонных рабочих во время Великой депрессии. Книга основана на личном опыте автора, работавшего в сельском хозяйстве в подростковом возрасте. Название взято из стихотворения Роберта Бёрнса «К полевой мыши». Произведение заставляет задуматься о реальности, о которую разбивается «Американская мечта». Не всем есть хорошее место в современном обществе, не все равны и не все люди братья. Всегда есть те, кто выбивается из общества и остаётся порицаемым и не принятым, всегда есть те, кто добивается большего за счёт труда других.

Сегодня 26 февраля исполняется 220 лет со дня рождения великого французского писателя, поэта и драматурга Виктора Мари Гюго. Автор знаменитых романов был не просто великим представителем мировой литературы, но и символом Франции.
Его отец был генералом наполеоновской армии, а мать — дочерью судовладельца. Вслед за служебными назначениями отца, семья перемещалась по Франции, Италии и Испании. Эти метания зародили в юном Гюго будущее романтическое восприятие. Литературой Виктор начал заниматься в 14 лет, а к 17-ти стал обладателем нескольких премий за поэтические произведения. Уже с 20 лет он начал получать заслуженные награды и премии, одной из них стала пенсия от Людовика XVIII. Кроме литературы метр французской романтики принимал участие в политической жизни страны. Известно, что Виктор Гюго баллотировался на выборах президента Франции.
Свой знаменитый роман «Отверженные» Гюго начал писать ещё в начале 1840-х годов, но работа над ним была закончена только в 1862 году. Когда вышел роман, писатель находился в отпуске, но ему не терпелось узнать реакцию читателей на своё произведение. Поэтому Гюго послал своему издателю срочную телеграмму, состоящую из одного символа "? ". Тот в свою очередь также был немногословен, прислав лишь "! ".
Последние годы своей жизни Гюго провёл в Париже. Ещё при жизни, улицу на которой находился особняк писателя, назвали его именем. Поэтому, когда Гюго отвечал на письма или же просто оставлял свой адрес, то всегда писал: «Виктору Гюго на его авеню в Париже». На своей улице он прожил четыре года до самой смерти.
Виктор Гюго скончался 22 мая 1885 года от пневмонии в возрасте 83 лет, будучи знаменитым писателем, членом Французской академии, пером и сенатором. Государственные похороны стали не только данью уважения к великому человеку, но и апофеозом прославлением республиканской Франции. Виктор Гюго стал единственным писателем, чья траурная процессия остановилась под Триумфальной аркой. Как правило такой чести удостаивались лишь генералы и маршалы. Грандиозная церемония его похорон не имела себе равных — она проходила в течении десяти дней. Люди выстроились вдоль пути следования катафалка с площади Звёзд в Пантеон. По словам современника, хоронили «поэта-пророка, который своими утопиями заставлял трепетать сердца».
Во французском романтизме нет фигуры равной Виктору Гюго. В одном из стихотворений писатель метко назвал себя «звонким эхом». И это действительно было так — его произведения изменили историю Франции, если не всего мира.
«Я в своих книгах, драмах, прозе и стихах заступался за малых и несчастных, умоляя могучих и неумолимых». Виктор Гюго.

Тяжёлый рассказ, но слушать надо. Было бы хорошо, если бы такие рассказы включали школьную программу, показывали обычную жизнь, без супергероев и прочей ерунды. Обычный человек, хотел как лучше, но не получилось и такое бывает.

Мало кто знает, что героиня романа Дора Спенлоу имела реальный прототип. Её звали Мария Биднелл. Она была дочерью банкира и первой любовью Диккенса. Они познакомились в 1830 году на музыкальном вечере. Мария была отчаянной кокеткой и с удовольствием играла с Чарльзом во влюблённость, прекрасно понимая, что этот бедный юноша никогда не сможет стать её мужем. Но Чарльз был влюблён всерьёз и готов был принести любые жертвы, лишь бы соединиться с Марией. «Года три или четыре она буквально владела всеми моими помыслами — вспоминал позже Диккенс: Воображение, фантазия, страсть, энергия, воля к победе, твёрдость духа — всё, чем я богат — для меня неразрывно и навсегда связано с жестокосердной маленькой женщиной, за которую я тысячу раз готов, и притом с величайшей радостью — отдать жизнь». В конце концов Чарльз надоел Марии и она его отвергла. Позднее именно её Диккенс винил в том, что его характер изменился самым решительным образом.
Прошли годы. Диккенс достиг своей славы. Он стал знаменитым писателем и обеспеченным человеком. В 1850 году вышел его роман «Дэвид Копперфилд» и Чарльз получил письмо от миссис Генри Уинтер, которая некогда звалась Марией Биднелл. Она узнала себя в образе Доры Спенлоу и прислала экземпляр книги, чтобы попросить автограф у отвергнутого поклонника. Диккенс пожелал с ней встретиться, но Мария предупредила, что стала «толстой, старой и дурной». Он отмахнулся, ведь очаровательная Мария просто не могла состариться и подурнеть. Он предвкушал восхитительную интрижку и возвращение былых чувств. Однако встреча, состоявшаяся в 1855 году, ужаснула его. Позже этот эпизод отразился в романе «Крошка Доррит» в образе Флоры, поблекшей и постаревшей невесты главного героя. Вот как Диккенс описал свои переживания: «Он поднял голову, взглянул на предмет своей былой любви и в тот же миг всё, что осталось от этой любви, дрогнуло и рассыпалось в прах».

Судья Ди Ван Гулика — это персонаж основанный на исторической фигуре Di Renjie, (630 -700гг нашей эры). Во время династии Минь (1368-1644гг) было
принято описывать события, которые происходили в историях про судью Ди в более ранние времена, но при этом включать элементы быта, современные для той поры. Традиция такая. Первую книгу про судью Ди Ван Гулик перевел. Потом он решил продолжить традицию. Другими традициями историй про судью Ди были три сюжетные линии в одном рассказе (пересекающиеся или нет) и почти полное отсутствие сверхестественных событий, что отличало эти истории от других произведений этого жанра той эпохи. Я не уверена, что ван Гулик везде ведет 3 параллельных сюжета, но бывает.

И да, Ван Гулик — ученый-востоковед. Он и тексты про судью «раскопал», когда работал в библиотеке в Японии.

Посколько описания быта 600гг перемешаны с таковыми 14-17 веков по замыслу, подходить к этому произведению с научно-историческими мерками было бы неправильно и обычному читателю заметить несоответствие очень трудно. Хотя, я думаю, некоторые ошибки есть.
Кстати, именно из-за того, что судья был конфуцианец, буддисты во всех детективах Ван Гулика такие непорядочные и подлые.

Я, например, обратила внимание на такую мелочь, как «вышитое шёлковое стеганое одеяло» в одной из рассказов. Если имелось в виду, что это ватное или шерстяное одеяло с вышитой шелковой тканью сверху — нормально. Но если он имел в виду одеяло, наполненное шелком-сырцом, то оно не стегается. Даже в наше время шелк не простегивают, и я очень сомневаюсь, что делали это в старые времена. Но, в конце концов, один человек не может знать все.

Я читаю истории про судью Ди с большим удовольствием, хотя не все вещи в Конфуцианстве мне нравятся.

Судьба Джеймса Броуди ужасна, его душа беспросветно уродлива. Откуда черпал он свою постоянную агрессию и желание властвовать, как он не уставал, ведь это так утомительно и скучно. Для меня он является неким феноменом, выведенным Автором настолько живо и ярко, будто списан с реально существующего человека.
Когда роман перевалил за середину, я всё ждала, что под напором бед и жестоких испытаний, всё туже обвивающих Броуди, мы увидим самый прекрасный из всех мыслимых процессов — обращение души к свету, начало долгого и мучительного рождения в человеке — Человека.
Роман — великолепное полотно, с точностью, честностью и грустью сохранившее оттиск жизненных трагедий людей, сплетённых в единый узел. Огромный, пылающий болью, яростью и страданием узел, который не то что развязать — разрубить невозможно. Лишь одному мечу подвластно это, он единственный мог бы бросить рассечённые оковы поверх обломков рукоятей и клинков. Меч Любви, настоящей, всепрощающей, всепобеждающей. Но его острие не блеснёт в густом, мёртвом воздухе этой истории…
Мощный и страшный роман, прочитанный самым невероятным Чтецом из всех, словно волшебник, он превращает самое жёсткое повествование в лекарство, горькое до содрогания, но — лекарство. Смягчая, гладя шёпотом, вздохом каждое слово, каждую паузу превращая в прохладные лепестки белых пионов, нежно касающихся ран, нанесённых страницами книги. Горячо благодарю его.
А началось всё с пламени, уютно лижущего ломтик хлеба, и закончилось огнём в камине, кусочком хлеба — прекрасный, жуткий и пронзительный образ…