Книга действительно интересная, так как и в самом деле представляет необычный взгляд на историю города и содержит много новых интересных фактов, особенно о роли еврейской общины и периоде румынской оккупации. Вместе с тем она написана весьма неряшливо, выбор «фактов» достаточно случаен и часто не связан с темой (например, биография М. Бернеса). Но самое главное, что многие общеизвестные и, казалось бы, не подлежащие сомнению факты беспардонно искажены. Вот примеры:
Ольвия и Херсонес в Крыму?
Бродская синагога на углу Пушкинской и Жукова?
Здание театра – старейшее здание Одессы?
Антанта – союз Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции?
Дельта Миссисипи – северо-западная часть штата Миссисипи?
М. Бернес был почти неизвестен, пока не был приглашен на пробы в «Два бойца»?
И так далее.
При этом большинство подобных сомнительных утверждений имеет весьма отдаленное отношение к теме книги, и можно было бы не придираться, но такие ляпы подрывают доверие и к другим, «новым и интересным» сообщениям – а что, если и там такая же степень достоверности?
Безусловное достоинство книги – внимательный анализ развития и роли еврейской общины. Не берусь судить о давних временах, но неоднократные сожаления автора об исчезновении евреев уже в 50-е годы несколько преувеличены. Я помню ситуацию примерно с 1960 года; тогда при населении города около 600 тыс., евреи составляли примерно четверть. В последующие годы (1960 – 1990) население выросло до миллиона с чем-то за счет приезжих, и это, конечно, в основном были украинцы, русские, молдаване и т.д., но особо заметного оттока евреев не было (конечно, Одесса все время «поставляла» ученых, музыкантов, артистов, писателей всему Союзу, однако от этого не оскудевала). На фоне наплыва новых жителей процент евреев сократился, но общее число едва ли заметно уменьшилось. Автор в своих выводах опирается на статистику и переписи, но им полностью доверять нельзя. Как раз в 50-е – 60-е годы ассимиляция на уровне культуры, образования и т.д. шла очень быстро, и новое поколение теряло специфически «одесские», в т.ч. еврейские особенности языка, поведения, образа мыслей. Большое распространение получила практика смены национальности (тем более, что в советское время пресловутый «5-й пункт» серьезно осложнял жизнь, например, при поступлении в вуз). Еврейские семьи «записывали» своих детей русскими, украинцами – да кем угодно, у нас в лаборатории одно время работал типично одесский парень, который был по паспорту «коми». Так что к концу 80-х у нас было не меньше 150 тыс. евреев, и это была очень заметная и активная община: как только благодаря перестройке упали запреты, появились разнообразные фестивали еврейской культуры, праздники, концерты, еврейские школы и т.п. Это было очень интересное время, и многие «русские» с удовольствием обнаруживали свои еврейские корни. Чудесный «праздник свободы» закончился, как только свободы стало еще больше, и открылись границы. Буквально за 3 – 4 года, все, кто мог, уехали. Именно в то время, примерно к 1996 г. облик города изменился совершенно и окончательно.

Удивительно хорошая книга и прекрасное исполнение. Странно, что она как будто не замечена широкой публикой.

Надо же, 472 комментария! Что уж тут можно добавить? И все же…
На фоне обычно примитивной «попаданщины» книга довольно содержательная и интересная. Автору не откажешь в фантазии и наблюдательности. Эмоциональные симпатии к абстрактному образу СССР сочетаются с откровенным стебом по поводу реальных примет советской жизни: ложь и словоблудие в газетах, карьеризм и кастовость «начальства», вездесущность «штази», фальшь и показушность проявлений любви народа к партии, даже формализм и профанация почетного караула у Вечного Огня. Плюс навязчивые гомоэротические мотивы — не знаю уж, сознает автор это или нет, но тут он вполне вписывается в сорокинский мэйнстрим.
А насчет главной сюжетной линии, которая вызывает такое море восторгов, то не могу избавиться от недоумения. Вроде бы и автор, и герой, и многочисленные читатели-почитатели учились в советской школе. И главная задача советского образования состояла в формировании научного мировоззрения, т.е. понимания, что все процессы в природе и обществе происходят не по чьему-либо желанию либо умыслу, а по объективным, внутренне присущим каждой системе закономерностям, которые можно познавать, использовать, но нельзя нарушить или обойти. И при этом полагать, что 2 – 3 смерти могут изменить ход истории, да еще и выстраивать вокруг этого целую философию – значит расписаться в фальшивости своего «лучшего в мире» образования и полной атрофии логического мышления. (Кстати, автору и здесь не изменило чутье: даже при, казалось бы, полной определенности «теоретических» злодеев, под раздачу обязательно попадают и совершенно посторонние люди – ну что ж, цель-то великая! Это не мешает потом при случае порассуждать о слезинке ребенка и всемирной отзывчивости русского человека.)
Большинство комментаторов, и я в том числе – советские люди. Нам было хорошо и комфортно в позднем СССР, и хотя все постоянно были чем-то недовольны, серьезных перемен никто не ожидал и не хотел. Советская система, где, в идеале, нет бедных и богатых, а стало быть, нет зависти и конкуренции, где всякий знает свой шесток и всякому обеспечено пристойное существование, но при этом дух возносится всеобщим убеждением, что мы строим светлое будущее для всего человечества – наилучшая система для скромных исполнительных людей без особых амбиций, т.е. для большинства. Но большинство не хочет перемен, и система была неспособна к развитию. Она была внутренне очень устойчива, и могла бы существовать еще очень долго, если бы внешние условия не менялись.
Но они менялись. В 70-х – 80-х годах я был близок к полупроводниковой электронике, где как раз происходила микропроцессорная революция, приведшая к созданию настольного компьютера. На диком Западе сотни групп и фирмочек экспериментировали в гаражах и подвалах, «выбрасывая» на рынок новые образцы чуть ли не ежемесячно – в результате этого брожения в конце концов поднялись такие гиганты, как IBM, Microsoft, Apple и т.д. А у нас для создания нового прибора сначала надо было добиться его включения в директивы очередного съезда, затем вписать его в 5-летний план, затем организовать его выполнение при том, что все принципиально новые детали и компоненты «распределяются Госпланом СССР по заявкам Госпланов союзных республик» (цитата из ответа, который я получил в 1985 г. в союзном министерстве на вопрос по поводу приобретения отечественной настольной ЭВМ). Привычный способ «цап-царап» с последующим воспроизведением в специально созданной системе шарашек, худо-бедно пригодный, когда новации случаются раз в 5 – 10 лет, оказался бесполезным, когда новые технологии посыпались, как горох. И надо иметь уж очень примитивные мозги, чтобы думать, будто в этих условиях можно что-то исправить путем расстрелов и посадок (хотя многим настолько нравится сам процесс, что на результат уже наплевать).
В итоге, чтобы не отстать безнадежно в самой чувствительной сфере вооружений, руководство СССР оказалось вынуждено заняться модернизацией. А система-то была создана так, что никакой модернизации не допускала. На самом деле выбор был такой: остановить развитие во всем мире – или развал. Десятилетием раньше или позже, при одном генсеке или другом, медленной деградацией или быстрым крахом – не так уж важно. Остановить развитие тогдашним лидерам не казалось возможным (сейчас за это отважно взялась Россия), поэтому развал был неизбежен.
Вот и все. Компьютеры развалили СССР. В следующем романе убивайте Винера, Тьюринга или даже Билла Гейтса, да только все равно найдется сотня лопоухих очкариков, которые сделают то же самое.

Как раз в Новгород-Архангельск-Вологда говорили (и даже сейчас говорят) с «оканьем», аканье — это скорее белорусская черта.