Спасибо Вам большое, Лилия, за эти тёплые слова! Очень приятно, что у этой замечательной, полузабытой книги есть такие слушатели! Первая часть уже готова полностью (17-я глава была последняя), сегодня или завтра приступлю ко второй части трилогии, готовые главы добавляю сразу на этот сайт и в плейлист на Ютубе: www.youtube.com/playlist?list=PLCjLn0xRuOqg-XXATnMm8AShQjPolClLL
:) Да, это так… то самое бессознательное счастье… ощущение какого-то прекрасного первозданного бытия, которое мы, к сожалению, с возрастом утрачиваем… Если будет возможность, загляните ещё в «Калейдоскоп» Якова Фридмана, это небольшой рассказик и он как раз про те самые ощущения… Надеюсь, трилогия Аверьяновой тоже подарит Вашему сердцу светлые искорки таких переживаний. Думаю, в ближайшие выходные закончу озвучку первой книги и приступлю ко второй.
Спасибо большое, Елена Ивановна, за Ваши добрые и тёплые слова! Указанные произведения я озвучивал раньше, их можно найти на этом сайте. К тому бы я прибавил и рассказы Павла Сурожского. Это очень добрые, светлые и трогательные истории. Что примечательно, всё это было написано в первые два десятилетия ХХ века — потом же наступает самая настоящая ночь, литература меняется просто неузнаваемо и лишь в хрущёвскую оттепель опять появляются поистине тонкие и прекрасные романтические вещи, свободные от политической нагрузки ( «Голубое и зелёное» Юрия Казакова, «Серебристый грибной дождь» Валерия Осипова). И словно бы опять воскресает эта прекрасная нежная песня Любви, так грубо оборванная в начале века…
Думаю, что эти произведения мало чем похожи, как в плане стиля, так и в плане содержания и, так сказать, идейной направленности. Некоторые параллели у «Иринки» я замечаю с романом (тетралогией) Н. Крашенинникова «Целомудрие», с рассказом Б.Власова «Камушек» и ещё некоторыми дореволюционными вещами. Но и тут, конечно, говорить о какой-то тождественности не приходится. Вообще, все эти произведения очень самобытны, причём «Динка», к тому же, написана уже в иной эпохе и, стало быть, имеет абсолютно иной идеологический окрас. Здесь же перед нами очень доброе произведение о взрослеющей Любви, созданное нежными пасторальными красками и свободное от любой политической и революционной подоплёки. Чем оно, на мой взгляд, и особенно прекрасно.
Дорогие слушатели! Все готовые файлы уже записанных глав, а также заставки к ним, в т.ч. с оригинальными иллюстрациями из книги, я, по мере готовности, сохраняю в эту папку на Яндекс-диске, и их можно, при желании, оттуда скачивать: disk.yandex.ru/d/A92RtjYa74tXfg
Самой дичи уже всё равно. А есть её с таким сознанием пережитого вряд ли принесёт удовольствие. Да и сомневаюсь, что после этого случая он вообще прикасался к мясу:
«Он выбрал себе литературный псевдоним «Чеглок» — боевой характер этого маленького, но быстрого и смелого сокола ему импонировал. Щедрые на чудеса экзотические джунгли и саванны надолго обогатили писателя-натуралиста впечатлениями, которые он талантливо передавал юным читателям вместе со своим умением удивляться. Любовь писателя ко всему живому проявлялась и в том, что он принципиально не ел мяса.»
Любопытно при этом заметить, что братом его, Владимиром, корифей Чехов был, мягко сказать, не доволен. И именно по причине его раздутого самомнения и превозношения над Василием:
«В семье не без урода, а потому между довольными попадались изредка и недовольные. Последние суть следующие:
… Владимир Немирович-Данченко, обижающийся на то, что его смешивают с талантливым братом Василием Немирович-Данченко. У обоих одинаковая фамилия, имена обоих начинаются с одинаковой буквы и оба не одинаково пишут. Брат Василий плохо пишет и неизвестен, брат же Вольдемар отлично пишет и известен не только всем сотрудникам «Курьера», но даже и редактору «Развлечения»… И вдруг их смешивают!
… Что такое особенное написал Владимир Немирович-Данченко (не настоящий), во второй уже раз извещающий человечество чрез «письмо в редакцию» о своем необыкновенном творении? В первый раз он сердился на публику за то, что она смешивает его с братом Василием Ивановичем (настоящим), теперь же обвиняет каких-то злоумышленников в том, что они где-то в провинции уже несколько раз ставили его драму, тогда как он еще «не выпускал в свет ни одного экземпляра» своей драмы. Бушует, неугомонный! Есть драматурги, которые натворили сотни драм, да молчат, а этот нацарапал одну, да и то кричит о ней, как голодная чайка или как кот, которому наступили на хвост. И Шекспир так не хлопотал, кажется… Что-нибудь из двух: или Woldemar слишком юн и учится еще в гимназии, или же его драма действительно замечательное произведение. Подождем, посмотрим, а пока, юноша, успокойтесь и не выскакивайте из терпения. Драматургу подобает серьезность...» (Чехов. Осколки московской жизни ).
Ну, современные ему (уж точно признанные) корифеи были не так скромны в оценке его творчества и личности в целом :)
«Подумайте только: как много было читателей у этого чародея. Пишет Василий Иванович шестьдесят лет (я думаю, больше). Напечатано им не менее шестидесяти емких томов – колоссальный богач! Читали его с неизменным усердием во всей огромной России: западной и восточной. Здесь нельзя уже сказать „многочисленная аудитория“, а – прямо – несколько десятков миллионов читателей разных возрастов и поколений. И ни в ком он не посеял зла, никому не привил извращенной мысли, никого не толкнул на дорогу уныния и зависти. А множеству дал щедрыми пригоршнями краски, цветы, светлые улыбки, тихие благодарные вздохи, напряженный интерес романтической фабулы…
Хорошо, когда человек, пройдя огромную жизнь и много потрудясь в ней, оглянется назад на все пережитое и сделанное и скажет с удовлетворением:
– Жил я и трудился не понапрасну.
Сказать так – право очень редких людей. Среди них – Василий Иванович, один из достойнейших»
(А. Куприн. Добрый чародей).
«…Для того чтобы бросить камень в грешного человека, Немирович должен сперва бесповоротно осудить его в сердце своем, а оно на бесповоротные осуждения неохоче и осторожно. Я не раз повторял и теперь скажу: из русских писателей Василий Иванович по духу ближайший и вернейший всех учеников Виктора Гюго: энтузиаст веры в хорошесть человеческой натуры. Он убежден, что искра Божия, вдохнутая в первогрешного Адама, неугасимо живет в каждом, хотя бы и глубоко падшем, его потомке. Что, каким бы смрадным грузом житейских мерзостей ни завалил человек эту божественную искру, она в нем тлеет, выжидая своего часа. И однажды, в благоприятных призывных условиях, она может вспыхнуть пламенем великодушного порыва, чтобы покаянно и искупительно осветить и согреть окружающую жизнь ярче и теплее, чем способна равномерная, рассудочная добродетель тех беспорочных и непогрешимых, что живут на свете „ни холодны, ни горячи“.
Немирович-Данченко ненавидит деспотов, тиранов, утеснителей человечества, владык и слуг „царюющего зла“, в каких бы формах и личинах оно ни вторгалось силою, ни вкрадывалось обманом. Ненавидел железнорукую автократию Александра III, ненавидит человекоистребительный, безбожный большевизм. Однако я убежден, что если бы ему, как Данте Алигьери, дана была власть распорядиться судьбою своих современников в ожидающей всех нас вечности, то Василий Иванович вовсе не написал бы „Ада“. Потому, что он даже ненавистную ему категорию пощадил бы от безнадежных девяти кругов, а только заставил бы ее хорошенько отбыть добрый кусок вечности в „Чистилище“. Что же касается „Рая“, то – Боже мой! – какую бы толчею он в раю устроил! Ибо кого-кого только из своих любимых и его любивших не пропустил бы туда, бесчисленною чередою, наш доброжелательный „любимый старый дед“!»
(А. Амфитеатров. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих).
У нас, в России, не вспоминали, а вот в Праге, говорят, в честь него даже улицу назвали. И там он «стал почетным председателем Пражского и почетным членом Белградского союзов русских писателей и журналистов. В день его смерти в Праге были вывешены траурные флаги, а газеты пестрели крупными заголовками: «Умер великий славянин»».
«Не бывает пророк без чести, разве что в Отечестве своём»
Спасибо Вам большое, Игорь! Да, Вы правы — только поистине талантливому корифею пера под силу описать в немногих словах природу — даже ту, где уже нет, по сути, никакой природы — так, что всё равно хочется всё бросить и уйти туда.
Спасибо большое, Саманта! Автор и сам наполовину армянин (мать — армянка), отсюда, наверное, и эта колоритность описания ). На днях опубликуется и другой рассказ с практически одинаковым названием, созданный примерно в те же годы, но другим автором. Буду рад, если Вы его тоже послушаете!
Как всё-таки по-разному мы с Вами услышали и восприняли эти слова обвинения :) Мне слышалась в этом лишь лёгкая добрая и, одновременно, грустная ирония, особенно когда среди пороков прозвучало умение писать стихи (а стихи Солоухин писал замечательные, он и сам говорит в одном из рассказов, что «я поэт, но вынужден заниматься прозой»). То есть, самое лучшее, что есть в нём, было инициировано той самой девушкой. Ну а действительные же пороки (пить, курить) это, конечно, не потому, что она этому научила… а этакая жалкая попытка утешиться от боли неразделённой любви… Если это было действительно настоящее чувство, то исчезнуть ему невозможно. И, тем более, остаться в состоянии незавершённости. Это как известный анекдот про то как девочка играла на пианино гамму, а папа слушал. Она доиграла до ноты си и убежала. А папа какое-то время сидел-сидел, потом не выдержал, подошёл к клавиатуре и громко сыграл «до». :) Так вот и тут, по крайней мере, без этой встречи в Вязниках не могла просто взять и завершиться эта история. Хотя лично я верю, что она имеет своё продолжение… но не на Земле… а где-то там, где ярко сияет рубиновая звёздочка и никогда не прекращается прекрасная юность…
Спасибо большое Вам за эти глубокие, искренние отзывы!
Думаю, это не всегда так, ljalja. Бывают, конечно, именно такие персонажи, как Вы отметили — им бы только побередить душу, никакой ответственности за свои поступки — ни за прошедшие, ни за нынешние — они нести не хотят. Более того, если читателю встречался в жизни именно такой беспечный персонаж, то он невольно будет проецировать его и на героя этого рассказа. Но бывает ведь и настоящее, вечное, глубоко оставшееся внутри на всю жизнь, как бы эта жизнь потом не сложилась. Даже у вполне серьёзных и ответственных людей такое бывает. Не случайно говорят, что чужая душа — потёмки, и происходящие в ней процессы порой чрезвычайно сложны, противоречивы и не вполне ясны даже самому её носителю. И потому приходит здесь на память библейский совет: «Не судите никак прежде времени, пока не придёт Тот, Кто озарит светом скрытое во тьме и сделает явными тайные побуждения сердца».
Спасибо большое Вам за прослушивание и отзыв!
Бумажные версии обеих книг шикарны, и там бесподобные иллюстрации на каждой странице художницы Екатерины Бабок, ребёнку будет очень приятно держать в руках такую книжку. Даже у меня она стоит всегда передо мной на письменном столе :)
Спасибо большое Вам за отзыв!
Думаю, во многом этот постапокалиптический вид обусловлен усилиями «царей природы», умеющих только брать да грабить, губить да разрушать. Приговаривая по-«царски» что-то типа: «Нравится — не нравится, терпи моя красавица». До какого-то времени потерпит, а потом запустит процессы самоочищения и выметет этих «царей» поганой метлой…
Хорошо сказано у Пушкина:
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой…
«Он выбрал себе литературный псевдоним «Чеглок» — боевой характер этого маленького, но быстрого и смелого сокола ему импонировал. Щедрые на чудеса экзотические джунгли и саванны надолго обогатили писателя-натуралиста впечатлениями, которые он талантливо передавал юным читателям вместе со своим умением удивляться. Любовь писателя ко всему живому проявлялась и в том, что он принципиально не ел мяса.»
«В семье не без урода, а потому между довольными попадались изредка и недовольные. Последние суть следующие:
… Владимир Немирович-Данченко, обижающийся на то, что его смешивают с талантливым братом Василием Немирович-Данченко. У обоих одинаковая фамилия, имена обоих начинаются с одинаковой буквы и оба не одинаково пишут. Брат Василий плохо пишет и неизвестен, брат же Вольдемар отлично пишет и известен не только всем сотрудникам «Курьера», но даже и редактору «Развлечения»… И вдруг их смешивают!
… Что такое особенное написал Владимир Немирович-Данченко (не настоящий), во второй уже раз извещающий человечество чрез «письмо в редакцию» о своем необыкновенном творении? В первый раз он сердился на публику за то, что она смешивает его с братом Василием Ивановичем (настоящим), теперь же обвиняет каких-то злоумышленников в том, что они где-то в провинции уже несколько раз ставили его драму, тогда как он еще «не выпускал в свет ни одного экземпляра» своей драмы. Бушует, неугомонный! Есть драматурги, которые натворили сотни драм, да молчат, а этот нацарапал одну, да и то кричит о ней, как голодная чайка или как кот, которому наступили на хвост. И Шекспир так не хлопотал, кажется… Что-нибудь из двух: или Woldemar слишком юн и учится еще в гимназии, или же его драма действительно замечательное произведение. Подождем, посмотрим, а пока, юноша, успокойтесь и не выскакивайте из терпения. Драматургу подобает серьезность...» (Чехов. Осколки московской жизни ).
«Подумайте только: как много было читателей у этого чародея. Пишет Василий Иванович шестьдесят лет (я думаю, больше). Напечатано им не менее шестидесяти емких томов – колоссальный богач! Читали его с неизменным усердием во всей огромной России: западной и восточной. Здесь нельзя уже сказать „многочисленная аудитория“, а – прямо – несколько десятков миллионов читателей разных возрастов и поколений. И ни в ком он не посеял зла, никому не привил извращенной мысли, никого не толкнул на дорогу уныния и зависти. А множеству дал щедрыми пригоршнями краски, цветы, светлые улыбки, тихие благодарные вздохи, напряженный интерес романтической фабулы…
Хорошо, когда человек, пройдя огромную жизнь и много потрудясь в ней, оглянется назад на все пережитое и сделанное и скажет с удовлетворением:
– Жил я и трудился не понапрасну.
Сказать так – право очень редких людей. Среди них – Василий Иванович, один из достойнейших»
(А. Куприн. Добрый чародей).
«…Для того чтобы бросить камень в грешного человека, Немирович должен сперва бесповоротно осудить его в сердце своем, а оно на бесповоротные осуждения неохоче и осторожно. Я не раз повторял и теперь скажу: из русских писателей Василий Иванович по духу ближайший и вернейший всех учеников Виктора Гюго: энтузиаст веры в хорошесть человеческой натуры. Он убежден, что искра Божия, вдохнутая в первогрешного Адама, неугасимо живет в каждом, хотя бы и глубоко падшем, его потомке. Что, каким бы смрадным грузом житейских мерзостей ни завалил человек эту божественную искру, она в нем тлеет, выжидая своего часа. И однажды, в благоприятных призывных условиях, она может вспыхнуть пламенем великодушного порыва, чтобы покаянно и искупительно осветить и согреть окружающую жизнь ярче и теплее, чем способна равномерная, рассудочная добродетель тех беспорочных и непогрешимых, что живут на свете „ни холодны, ни горячи“.
Немирович-Данченко ненавидит деспотов, тиранов, утеснителей человечества, владык и слуг „царюющего зла“, в каких бы формах и личинах оно ни вторгалось силою, ни вкрадывалось обманом. Ненавидел железнорукую автократию Александра III, ненавидит человекоистребительный, безбожный большевизм. Однако я убежден, что если бы ему, как Данте Алигьери, дана была власть распорядиться судьбою своих современников в ожидающей всех нас вечности, то Василий Иванович вовсе не написал бы „Ада“. Потому, что он даже ненавистную ему категорию пощадил бы от безнадежных девяти кругов, а только заставил бы ее хорошенько отбыть добрый кусок вечности в „Чистилище“. Что же касается „Рая“, то – Боже мой! – какую бы толчею он в раю устроил! Ибо кого-кого только из своих любимых и его любивших не пропустил бы туда, бесчисленною чередою, наш доброжелательный „любимый старый дед“!»
(А. Амфитеатров. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих).
«Не бывает пророк без чести, разве что в Отечестве своём»
Спасибо большое Вам за эти глубокие, искренние отзывы!
Спасибо большое Вам за прослушивание и отзыв!
Думаю, во многом этот постапокалиптический вид обусловлен усилиями «царей природы», умеющих только брать да грабить, губить да разрушать. Приговаривая по-«царски» что-то типа: «Нравится — не нравится, терпи моя красавица». До какого-то времени потерпит, а потом запустит процессы самоочищения и выметет этих «царей» поганой метлой…
Хорошо сказано у Пушкина:
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой…