Спасибо большое, Нуре! Рад, что Вы послушали и эту книгу. Да, конечно, не только размышления в конце, но и литературные предпочтения девочки, и вообще её мудрый выбор в пользу внешне неяркого мальчика с глубоким внутренним миром — всё это, скорее, присуще обогащённому опытом человеку, а не находящемуся в так наз. пубертатном периоде, когда лодку раскачивают гормональные черти и влияние/мнение среды и подруг определяет бытие куда более, чем маленькие ростки собственной, пусть и богатой, личности. Поэтому, да, можно смотреть на это повествование как на своего рода притчу, где события растянуты во времени, где уже утихли гормональные бури, где уже поработал «сын ошибок трудных», а душа всё уже познала в сравнении. Но, дорогая Нуре, всё же бывают и исключения из правил. Бывают редкие мудрые души, которые, словно пророки, умеют смотреть вдаль и демонстрировать не по годам присущую им мудрость, слово бы они уже прожили эту жизнь и обогатились опытом. Не знаю, слушали ли Вы «Сердечко мотылька» — композицию из стихов Кати Сполитак, которые она написала ещё даже в более раннем возрасте, чем возраст нашей героини? Там бы Вы могли узреть то же самое — совершенно недетские мысли, свойственные лишь весьма зрелой душе. Правда, они перемежаются с искорками детской простоты, но отдельные вещи свойственны лишь перу весьма зрелого человека, да и слог там тоже совсем недетский. Однако ж, писал это именно ребёнок, девочка, которую даже ещё и подростком-то трудно назвать.
Так что не только в феериях бывают юные Ассоли, способные ожидать своего Грея с книжкой в руке, чей образ мыслей не по годам зрел и вообще резко диссонирует с мышлением Каперны. Они бывают и в реальной жизни. Про одну из таких редких душ как раз и озвучиваю сейчас трилогию Ев. Аверьяновой…
Ещё раз, спасибо Вам большое за тёплые отзывы и внимание к такой литературе, которая подобна своего рода машине времени, не столь переносящей в будущее или прошлое, сколь вообще умеющей уносить нас куда-то в прекрасное безвременье, где часы будто бы останавливаются, и делается уже не важно, какой ныне час, и какой возраст…

С удовольствием и пользой послушал эту легенду (от лат. legenda — «то, что должно быть прочитано»). Понравилась уже сама её атмосфера неспешности, приятной размеренности, так хорошо понятая и переданная чтецом Константином. Благодаря чему испытываешь этот чудесный эффект «замедления времени», когда 11 минут длятся по ощущению значительно дольше, время словно бы растягивается и часы будто замедляют свой ход… И вспоминается замечательное стихотворение Евтушенко «Проклятье века это спешка»:

Проклятье века — это спешка,
и человек, стирая пот,
по жизни мечется, как пешка,
попав затравленно в цейтнот.

Поспешно пьют, поспешно любят,
и опускается душа.
Поспешно бьют, поспешно губят,
а после каются, спеша.

Но ты хотя б однажды в мире,
когда он спит или кипит,
остановись, как лошадь в мыле,
почуяв пропасть у копыт.

Остановись на полдороге,
доверься небу, как судье,
подумай — если не о Боге —
хотя бы просто о себе.

Под шелест листьев обветшалых,
под паровозный хриплый крик
пойми: забегавшийся — жалок,
остановившийся — велик.

Пыль суеты сует сметая,
ты вспомни вечность наконец,
и нерешительность святая
вольется в ноги, как свинец…

Стихотворение сие обращено к преступникам, и эти преступники в той или иной мере — все мы. Ибо спешим и убиваем всё данное нам Свыше безумством спешки.
Все малые и большие преступления — против ли собственной души или против человечества — рождаются поспешностью, торопливостью. А, стало быть, и спасительную силу следует искать в противоположно направленном векторе:

… Есть в нерешительности сила,
когда по ложному пути
вперед на ложные светила
ты не решаешься идти.

Топча, как листья, чьи-то лица,
остановись! Ты слеп, как Вий.
И самый шанс остановиться
безумством спешки не убий.

Когда шагаешь к цели бойко,
как по ступеням, по телам,
остановись, забывший Бога, —
ты по себе шагаешь сам!

Когда тебя толкает злоба
к забвенью собственной души,
к бесчестью выстрела и слова,
не поспеши, не соверши!

Остановись, идя вслепую,
о население Земли!
Замри, летя из кольта, пуля,
и бомба в воздухе, замри!

О человек, чье имя свято,
подняв глаза с молитвой ввысь,
среди распада и разврата
остановись, остановись!

Эту же самую замечательную мысль открывает нам и легенда Амарике Сардара. Преступник (в вышеобозначенном смысле) оказывается, в конце концов, перед естественным венцом своих преступлений — у виселицы. У «цветика-семицветика» его души остаётся лишь последний «лепесток» желания, все остальные лепестки оборваны слепой суетой и похотью. Но вот это, последнее желание, преступник тратит в высшей степени мудро — направляет его на замедление, остановку, на то, чтобы, «подняв глаза ввысь, остановиться...» И, в результате этой остановки и переосмысления ценностей жизни («Возвожу очи мои к горам, откуда придёт помощь моя») человек обретает второе дыхание, получает второй шанс, вторую жизнь. Гнев Царя сменяется на милость, ибо цель достигнута — преступник исправил свой путь, задал своему сердцу верное направление и перенастроил метроном своей души с безумного аллегро на спасительное Адажио… Перед лицом Владыки уже новый человек, с новым сердцем и новым путём, и потому он достоин жизни, а не смерти.

Спасибо большое за Ваши добрые тёплые отзывы, дорогая Нуре! Мне очень приятно, что Вы иногда заглядываете на мою маленькую страничку и находите здесь что-то ценное и утешительное для себя!

Спасибо Вам большое, Лидия!!! Так важно знать, что эти маленькие наставления для кого-то ценны и важны и воспринимаются открытым, благодарным сердцем!

Спасибо Вам огромное, Лилия! :) Очень рад, что книга пришлась Вам по сердцу! Мне она тоже очень-очень близка, впрочем, за другие никогда и не берусь — всё должно пройти через собственное сердце и быть в полной гармонии с ним, только тогда можно озвучивать. Уже готовы пять глав второй части, не забываю и про иллюстрации — добавляю их в указанную папку.

Спасибо большое, Елена! Есть ещё целый ряд аудиокомпозиций с рассказами Анны Валентиновны, буду рад, если захотите послушать и их!

:)) Спасибо огромное, Лиля! Очень приятно было прочесть это! Имею ввиду, что «Алёшу» своего не променяли! :) А вот нашей героине, думаю, пришлось в будущем очень многое переосмыслить с горечью в сердце… Спасибо и за тёплые добрые слова, мне самому эта книга очень близка, и так приятно, когда у неё находится такой чуткий слушатель!

Спасибо Вам большое, Лилия, за эти тёплые слова! Очень приятно, что у этой замечательной, полузабытой книги есть такие слушатели! Первая часть уже готова полностью (17-я глава была последняя), сегодня или завтра приступлю ко второй части трилогии, готовые главы добавляю сразу на этот сайт и в плейлист на Ютубе: www.youtube.com/playlist?list=PLCjLn0xRuOqg-XXATnMm8AShQjPolClLL

:) Да, это так… то самое бессознательное счастье… ощущение какого-то прекрасного первозданного бытия, которое мы, к сожалению, с возрастом утрачиваем… Если будет возможность, загляните ещё в «Калейдоскоп» Якова Фридмана, это небольшой рассказик и он как раз про те самые ощущения… Надеюсь, трилогия Аверьяновой тоже подарит Вашему сердцу светлые искорки таких переживаний. Думаю, в ближайшие выходные закончу озвучку первой книги и приступлю ко второй.

Спасибо большое, Елена Ивановна, за Ваши добрые и тёплые слова! Указанные произведения я озвучивал раньше, их можно найти на этом сайте. К тому бы я прибавил и рассказы Павла Сурожского. Это очень добрые, светлые и трогательные истории. Что примечательно, всё это было написано в первые два десятилетия ХХ века — потом же наступает самая настоящая ночь, литература меняется просто неузнаваемо и лишь в хрущёвскую оттепель опять появляются поистине тонкие и прекрасные романтические вещи, свободные от политической нагрузки ( «Голубое и зелёное» Юрия Казакова, «Серебристый грибной дождь» Валерия Осипова). И словно бы опять воскресает эта прекрасная нежная песня Любви, так грубо оборванная в начале века…

Думаю, что эти произведения мало чем похожи, как в плане стиля, так и в плане содержания и, так сказать, идейной направленности. Некоторые параллели у «Иринки» я замечаю с романом (тетралогией) Н. Крашенинникова «Целомудрие», с рассказом Б.Власова «Камушек» и ещё некоторыми дореволюционными вещами. Но и тут, конечно, говорить о какой-то тождественности не приходится. Вообще, все эти произведения очень самобытны, причём «Динка», к тому же, написана уже в иной эпохе и, стало быть, имеет абсолютно иной идеологический окрас. Здесь же перед нами очень доброе произведение о взрослеющей Любви, созданное нежными пасторальными красками и свободное от любой политической и революционной подоплёки. Чем оно, на мой взгляд, и особенно прекрасно.

Дорогие слушатели! Все готовые файлы уже записанных глав, а также заставки к ним, в т.ч. с оригинальными иллюстрациями из книги, я, по мере готовности, сохраняю в эту папку на Яндекс-диске, и их можно, при желании, оттуда скачивать: disk.yandex.ru/d/A92RtjYa74tXfg

Спасибо Вам большое, Yuska!

Спасибо Вам, Александр, рад, что Вам понравился этот рассказ!

Благодарю Вас, Екатерина! Рад, что такие рассказы находят своего доброго и чуткого слушателя.

Спасибо, Мария, рад, что рассказ пришёлся Вам по сердцу!

Спасибо большое, Надежда, что послушали этот рассказ и за добрый отзыв!

Самой дичи уже всё равно. А есть её с таким сознанием пережитого вряд ли принесёт удовольствие. Да и сомневаюсь, что после этого случая он вообще прикасался к мясу:
«Он выбрал себе литературный псевдоним «Чеглок» — боевой характер этого маленького, но быстрого и смелого сокола ему импонировал. Щедрые на чудеса экзотические джунгли и саванны надолго обогатили писателя-натуралиста впечатлениями, которые он талантливо передавал юным читателям вместе со своим умением удивляться. Любовь писателя ко всему живому проявлялась и в том, что он принципиально не ел мяса.»

Любопытно при этом заметить, что братом его, Владимиром, корифей Чехов был, мягко сказать, не доволен. И именно по причине его раздутого самомнения и превозношения над Василием:

«В семье не без урода, а потому между довольными попадались изредка и недовольные. Последние суть следующие:
… Владимир Немирович-Данченко, обижающийся на то, что его смешивают с талантливым братом Василием Немирович-Данченко. У обоих одинаковая фамилия, имена обоих начинаются с одинаковой буквы и оба не одинаково пишут. Брат Василий плохо пишет и неизвестен, брат же Вольдемар отлично пишет и известен не только всем сотрудникам «Курьера», но даже и редактору «Развлечения»… И вдруг их смешивают!
… Что такое особенное написал Владимир Немирович-Данченко (не настоящий), во второй уже раз извещающий человечество чрез «письмо в редакцию» о своем необыкновенном творении? В первый раз он сердился на публику за то, что она смешивает его с братом Василием Ивановичем (настоящим), теперь же обвиняет каких-то злоумышленников в том, что они где-то в провинции уже несколько раз ставили его драму, тогда как он еще «не выпускал в свет ни одного экземпляра» своей драмы. Бушует, неугомонный! Есть драматурги, которые натворили сотни драм, да молчат, а этот нацарапал одну, да и то кричит о ней, как голодная чайка или как кот, которому наступили на хвост. И Шекспир так не хлопотал, кажется… Что-нибудь из двух: или Woldemar слишком юн и учится еще в гимназии, или же его драма действительно замечательное произведение. Подождем, посмотрим, а пока, юноша, успокойтесь и не выскакивайте из терпения. Драматургу подобает серьезность...» (Чехов. Осколки московской жизни ).

Ну, современные ему (уж точно признанные) корифеи были не так скромны в оценке его творчества и личности в целом :)

«Подумайте только: как много было читателей у этого чародея. Пишет Василий Иванович шестьдесят лет (я думаю, больше). Напечатано им не менее шестидесяти емких томов – колоссальный богач! Читали его с неизменным усердием во всей огромной России: западной и восточной. Здесь нельзя уже сказать „многочисленная аудитория“, а – прямо – несколько десятков миллионов читателей разных возрастов и поколений. И ни в ком он не посеял зла, никому не привил извращенной мысли, никого не толкнул на дорогу уныния и зависти. А множеству дал щедрыми пригоршнями краски, цветы, светлые улыбки, тихие благодарные вздохи, напряженный интерес романтической фабулы…
Хорошо, когда человек, пройдя огромную жизнь и много потрудясь в ней, оглянется назад на все пережитое и сделанное и скажет с удовлетворением:
– Жил я и трудился не понапрасну.
Сказать так – право очень редких людей. Среди них – Василий Иванович, один из достойнейших»
(А. Куприн. Добрый чародей).

«…Для того чтобы бросить камень в грешного человека, Немирович должен сперва бесповоротно осудить его в сердце своем, а оно на бесповоротные осуждения неохоче и осторожно. Я не раз повторял и теперь скажу: из русских писателей Василий Иванович по духу ближайший и вернейший всех учеников Виктора Гюго: энтузиаст веры в хорошесть человеческой натуры. Он убежден, что искра Божия, вдохнутая в первогрешного Адама, неугасимо живет в каждом, хотя бы и глубоко падшем, его потомке. Что, каким бы смрадным грузом житейских мерзостей ни завалил человек эту божественную искру, она в нем тлеет, выжидая своего часа. И однажды, в благоприятных призывных условиях, она может вспыхнуть пламенем великодушного порыва, чтобы покаянно и искупительно осветить и согреть окружающую жизнь ярче и теплее, чем способна равномерная, рассудочная добродетель тех беспорочных и непогрешимых, что живут на свете „ни холодны, ни горячи“.

Немирович-Данченко ненавидит деспотов, тиранов, утеснителей человечества, владык и слуг „царюющего зла“, в каких бы формах и личинах оно ни вторгалось силою, ни вкрадывалось обманом. Ненавидел железнорукую автократию Александра III, ненавидит человекоистребительный, безбожный большевизм. Однако я убежден, что если бы ему, как Данте Алигьери, дана была власть распорядиться судьбою своих современников в ожидающей всех нас вечности, то Василий Иванович вовсе не написал бы „Ада“. Потому, что он даже ненавистную ему категорию пощадил бы от безнадежных девяти кругов, а только заставил бы ее хорошенько отбыть добрый кусок вечности в „Чистилище“. Что же касается „Рая“, то – Боже мой! – какую бы толчею он в раю устроил! Ибо кого-кого только из своих любимых и его любивших не пропустил бы туда, бесчисленною чередою, наш доброжелательный „любимый старый дед“!»
(А. Амфитеатров. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих).