Кутанин Сергей - Эмма

«Почему столько дизлайков?!»

Наверное потому, что столько женщин — «из другого теста» (слова автора), и по отношению к ним многие замечания, сопутствующие основной идее, весьма неэтичны. Вспомните друзей Иова.

Начали они хорошо:
«Если попытаемся мы сказать к тебе слово, –
не тяжелО ли будет тебе?» (Иов 4:2)

Не случаен ведь тот факт, что уцелевшие в концлагерях военнопленные, как правило, не стремились к позднейшим встречам друг с другом и не любили вспоминать о своих страданиях – достаточно было того, что «отверстые могилы прошлого» раскрывались перед ними во сне.

Не все, что зримо, следует назвать,
И ум не все собой объять способен.
Руками слов не стоит открывать
Святых покровов жалости и скорби.

Можно стремиться врачевать раны, но прикасаться к ним так неловко, что они станут кровить.

В 16-ой главе «Крабата» Отфрида Пройслера, как нигде отчетливо, читается та истина, что все, составляющее жизнь Души, находится вне тела.

«Между прочими искусствами Крабат овладел и искусством выходить из своего тела. Оно принадлежало к тем немногим, применять которые мастер их остерегал – потому что легко могло случиться, что покинувший свое тело не нашел бы обратной дороги.
Издалека зазвенели пасхальные колокола, и тотчас из Шварцкольма донесся девичий голос – голос, который Крабат уже знал, которого он ждал, который тщетно пытался припомнить.
Крабат прислушивается к пению девушек в деревне. Как голоса сменяют друг друга – сначала тот, один, — а потом другие. И пока поют другие, он ждет того единственного.
«Что за волосы у нее, у этой Канторки? Каштановые, быть может? Или черные? Или пшеничные?»
Он должен это узнать! Ему захотелось увидеть эту девушку, пение которой он слышит. Очень захотелось.
«Что, если выйти из тела? – думает он. – Только на несколько мгновений – настолько, чтобы успеть заглянуть ей в лицо…»
И вот он уже произносит заклятие, уже чувствует, как освобождается из своего тела, выдыхает себя в черную ночь.
Он оборачивается на костер – на Юро, который вот-вот заснет, на себя самого. Вот он сидит, прислонившись к кресту, не живой и не мертвый. Всё, что составляет жизнь Крабата, теперь снаружи, вовне. Оно свободно, легко и ничем не сковано. И чувствует всё острее, чем когда-либо прежде.
Он еще медлит оставить свое тело совсем, освободиться от последней связи. Это дается ему нелегко, потому что он знает: расстаться можно и навсегда. И все же он перестает смотреть на этого носящего его имя парня, сидящего у костра, – и отправляется в деревню.
Никто не слышит Крабата, никто не может его видеть. Но сам он видит и слышит всё с отчетливостью, которая его удивляет».

«Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», – говорит Христос. Если сокровищем было только тело, то утрата его совершенства – окончательная катастрофа.
Если Душе есть к чему вернуться после сокрушения тела – Дружба, Любовь, Знание, Искусство – она только становится сильнее.

Авторский образ «амазонки поневоле» изначально дивергентен с мифологическим образом амазонок, свободно и вольно выбиравших свой путь. Как у МЦ в посвящении дочке:
«Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной — и всем чужой.
Пленительной амазонкой,
Стремительной госпожой».