Абдуллаев Джахангир - Безответная любовь

(Рассказ)

Не город, а обычный провинциальный российский городишко, каких по всей матушке-России немерено, — маленький, застрявший где-то между прошлым и будущим. Его не хватало ни на размах настоящего города, ни на покой деревни. Девяностые прошлись по нему катком — грубо и небрежно, оставив усталость в домах и настороженность в людях. По вечерам у пивных ларьков медленно сгущались пьяные силуэты, в подворотнях шевелились тени, рынки жили суетливой обменной жизнью, а за обветшалым кинотеатром женщины ждали неизвестно чего и не задавали лишних вопросов. Город существовал на напряжённом дыхании, словно каждую минуту готовился к дурной новости, но, вопреки всему, продолжал жить.
И именно в этом городишке обитал Аркадий — мент высший класса! А главное — с душой, что по тем временам было редкостью.
У мента Аркадия кобура на поясе, ломовой кулак и весь район на совести. Он ходил по улицам спокойно, ровно, не оглядываясь, и каждый двор узнавал его не только по фуражке, но и по походке. Старики на лавках замолкали при виде него, подростки прятали руки в карманы, блатные усмехались, но уважали. Третий год подряд Аркадий держал район в узде — разнимал драки, вязал уркаганов, срывал «стрелки», гонял барыг, вытаскивал людей из беды, иногда буквально за воротник.
— Добрый вечер, Аркадий Петрович! — окликнул его Иваныч, жилистый старик с вечной газетой.
— Вечер добрый, Иваныч, — кивнул Аркадий. — Давление не скачет?
— Скачет, куда ему деваться… Время такое, — пробурчал старик. — Ты бы себя поберёг. Всё один да один.
Аркадий только пожал плечами. Слова старика задели, но не больно — привычно.
За городом у него было хозяйство: дом, огород, коровёнка ладная, ухоженная. Деньги у него водились — не олигарх, конечно, но крепко стоял — на двух. Чем не жених, а? Только дом пустоват. И тишина такая, что ночью слышно, как часы тикают. Мечтал он о простой хозяйке — чтобы ужин, слово, взгляд, живой человек рядом. И потому он влюбился в Марусю.
Маруся работала продавщицей в продмаге. Рыжая, ладная, с тяжёлым сытым взглядом. Она смотрела на людей так, будто всем заранее что-то простила, а что-то навсегда отняла. На Аркадия она смотрела ровно так же — мимо.
Он заходил к ней почти каждый день, будто случайно.
— Привет, Маруся.
— Здравствуйте, Аркадий Петрович.
Вежливо. Холодно. Без искры.
— Может, помочь коробки перетаскать?
— Не надо, спасибо.
Она разворачивалась к полкам, и разговор заканчивался, не начавшись.
«Вот же шельма рыжая, чего ей надо?» — Грустил Аркадий вот уже третий год подряд.
Однако работа спасала. Когда ночью кто-то срывал замки у ларьков, он был тут как тут. Когда хулиганы били парня у вокзала — он был там как тут. Когда пьяный мужик гонял жену с табуреткой — он там успевал. Его уважали, его побаивались, но порядок он держал — настоящий, не показной. Люди знали: если что — зови Аркадия.
Однажды дошёл слух: в продмаге махинации. Ценники, недостачи, левая касса. Аркадий понял сразу — Маруся. Узнал тихо, первым. Не радовался, не злорадствовал — внутри всё сжалось.
Вечером он остался в магазине, когда покупателей уже не было.
— Маруся… — сказал он тихо. — Это правда?
Она молчала. Потом вздохнула.
— Я не воровка, Аркадий Петрович… Просто жизнь такая.
— Ты понимаешь, чем это пахнет?
— Понимаю, — сказала она спокойно. — Но по-другому не умею.
Он смотрел на неё и вдруг понял, что не сможет. Не надеть наручники. Не сделать шаг, который правильный — но мёртвый.
— Ладно, — сказал он глухо. — Я замну. В последний раз.
Она подняла глаза. В них мелькнуло удивление, благодарность… и всё равно не любовь.
— Спасибо, — сказала она. Просто. Без дрожи.
Он вышел на улицу и долго стоял под жёлтым фонарём. Он знал, что поступил неправильно. Но сердце не прокурор — ему не прикажешь.
И снова день за днём: Аркадий ловил уркаганов, оберегал жителей, говорил «работа такая», кивал старикам, спасал чужие жизни и возвращался к себе домой. К коровёнке, к тишине, к пустоте.
Маруся воротила сытый взгляд. Он ничего не требовал. Он просто любил — неловко, молча, безответно.
И грустил Аркадий третий год подряд.
…В том же городишке, между пивным ларьком и рынком, жил Вася-Гармонист. Ничего особенного — худой, в вечной куртке, с потрёпанным «Уралом», жил перебивками, играл где придётся: на днях рождениях, на поминках, во дворах, иногда в электричках. Он всё видел своими «собственными» глазами. Видел, как Аркадий ходит по району, как разговаривает со стариками, как ночью тащит пьяного в участок, а утром — покупает хлеб и масло. Видел и Марусю. Видел, как она воротит сытый взгляд.
Ему было жаль Аркадия. По-мужски жаль. Пусть хоть и мент — но мужик-то справный, не гнида какая, не оборзевший. Просто не везёт. И тогда Вася сочинил песню. Не из злобы, не ради смеха — из жалости. Такую песню не придумывают, её просто подбирают, как чужую боль на улице.
И вот как она звучала.
Куплет 1
У мента Аркадия кобура скрипучая,
У мента Аркадия кулак как молоток.
У мента Аркадия совесть — штука лютая,
Весь район на нём, как на кривой замок.
Припев
А Маруська — девка из продмага местного,
Отворачивает сытенький свой взгляд.
«Что ж, шельма рыжая, всё ей, видно, пресного…» —
Грустит Аркадий третий год подряд.

Пел Вася тихо, без надрыва. Люди слушали. Кто-то усмехался, кто-то кивал, а кто-то вдруг замолкал — потому что узнавал. Узнавали город, узнавали Аркадия, узнавали себя. Песня стала жить отдельно от Васи, как бывает только с настоящими песнями.
А потом в тех краях гастролировал известный бард. Он шел мимо того двора, где распевал Вася-Гармонист, и услышал мотивчик, присел, дослушал до конца. Потом подошёл и сказал:
— Парень, это не про мента. Это про человека.
Он попросил разрешения переработать песню и спеть её со сцены. Вася не просто согласился — он был счастлив. Счастлив не из-за славы, а из-за того, что чья-то боль оказалась не напрасной.
Так песня пошла в народ. Про мента Аркадия, про рыжую Марусю, про безответную любовь и про те самые девяностые, где у кого-то была власть, у кого-то деньги, а счастья не было почти ни у кого...

…Автор вдруг замолчал. В комнате было тихо, только холодильник на кухне заурчал и где-то внизу загудела труба отопления. Он всё ещё держал листы в руках, будто текст мог вдруг вырваться и улететь.
— И что, это конец? — спросила его женщина.
— А, нет, — сказал автор. — Остался еще один абзац.
— Так, закончи, возмутилась женщина.
— «А Аркадий? — продолжал автор, уже тише, почти для себя. — Аркадий однажды услышал эту песню по радио. Узнал себя с первых строк. Послушал молча, выключил и долго сидел на кухне, глядя в темноту. Потом пошёл в сарай, подоил коровёнку и снова вышел на ночную улицу — следить за порядком. Работа такая».
Он опустил бумаги и посмотрел на свою женщину, на лице которой была непонятная гримаса: то ли страдания, то ли смеха.
Она молчала секунды две. Потом фыркнула и покатилась.
— Ты понимаешь, — говорила она, хохоча, — что это абсолютно гениально и абсолютно идиотски одновременно?
— В каком смысле? — насторожился автор.
— В том, что весь рассказ ты ведёшь человека к боли, к трагедии, к надрыву… — она махнула рукой, — …а он пошёл доить коровёнку.
Автор улыбнулся виновато.
— Зато честно.
— Честно, — согласилась она, продолжая смеяться. — Но это же убийственно смешно. Ха-ха-ха…
Женщина не могла остановится — все смеялась и сеялась, то держась за живот, то прикрывая рот ладонью. Потом опять посмотрела на автора.
— Слушай, — сказала она, немного успокоившись, — а ты ведь знаешь, что это не про мента?
— Знаю.
— Это про тебя.
Автор молчал.
— Ты точно так же, — продолжала она, — всё понимаешь, всё чувствуешь, а потом идёшь делать «то, что надо». Посуду моешь. Работаешь. Терпишь. Молча.
Автор отвёл глаза.
— Работа такая, — сказал он и попытался пошутить.
— Вот именно, — усмехнулась она. — Самое страшное, когда у человека работа такая — жить вместо чувств.
Он вздохнул и посмотрел на листы.
— Значит, конец плохой?
Она пожала плечами.
— Нет. Он просто настоящий. В плохом конце кто-то погибает. А тут человек живёт дальше. Это гораздо страшнее… и смешнее.
Она помолчала и добавила:
— И знаешь что? Я теперь этого Аркадия люблю.
— Почему?
— Потому что он хотя бы не врёт себе.
Автор аккуратно сложил листы.
— Тогда пусть живёт.
— Пусть, — сказала она. — Только смотри, чтобы ты сам однажды не пошёл доить свою коровёнку, когда надо сказать что-то важное.
Он улыбнулся, но ничего не ответил. В комнате снова стало тихо.
Работа такая.


Куплет 1

У мента Аркадия кобура на поясе,
У мента Аркадия ломовой кулак!..
У мента Аркадия весь район на совести,
Он уполномоченный, а не просто таааак…

Припев

А Маруська, продавщица из продмага,
От него воротит сытый взгляд…
«Вот, шельма рыжая, чего еще ей надо!» —
Грустит Аркадий третий год подряяяд…

Куплет 2

У мента Аркадия и зарплата твердая.
У мента Аркадия око на блатных.
У мента Аркадия на селе у города
Коровенка ладная, ну чем же не жених?

Припев

А Маруська, продавщица из продмага,
От него воротит сытый взгляд…
«Вот, шельма рыжая, чего еще ей надо!» —
Грустит Аркадий третий год подряяяд…

Куплет 3

У мента Аркадия горы бабок высятся.
И к менту Аркадию каждый угодил.
Там за спекуляцию и Маруська числится,
Он давно б упек ее, если б не любил…

Припев

А Маруська, продавщица из продмага,
От него воротит сытый взгляд…
«Вот, шельма рыжая, чего еще ей надо!» —
Грустит Аркадий третий год подряяяд…

Куплет 1

У мента Аркадия кобура на поясе,
У мента Аркадия ломовой кулак!..
У мента Аркадия весь район на совести,
Он уполномоченный, а не просто таааак…