Поиск

Стереотипы рулят!<br/>
<br/>
1. «Титанический достойный восхищения труд озвучки и звукового редактирования!» <br/>
<br/>
Благодарю за лестную оценку. Как раз, именно «Титанический достойный восхищения труд…» практически игнорируем большинством, что делает произведение менее популярным. Если, в частности, я, делаю что-то титаническое, то ориентируюсь не на массу, а на себя и узкую публику. <br/>
<br/>
2. «Получилось получше, чем у Синицы…»<br/>
<br/>
И ни лучше, и ни хуже, если объективно; критерий лучше-хуже – это вкусовщина. Скорее, получилось своеобразно, куда я вложил свое представление и понимание о произведении. Разумеется, кроме чтения самого произведения, я читал и критику на «12 стульев», и слушал других чтецов, пересматривал разные экранизации, даже голливудскую, чтобы уловить необходимую чтецкую волну. Синица или Заборовский, царство небесное последнему, сами того не ведя, создали альтернативные варианты «12 стульев», на которые всегда найдется свой слушатель, также, как и на мою версию. Я, среди прочих чтецов, создал самую последнюю, новейшую версию, кстати, без купюр, которую еще мало кто знает, кто слушал. Благо, у слушателей появилась еще одна альтернатива. Дай бог, появятся еще и еще, надеюсь, намного лучше прежних. <br/>
<br/>
3. «Ударения с ошибкой — мелочь».<br/>
<br/>
Нет, нестандартное ударение в словах — далеко не мелочь! Это портит общее впечатление от озвучки, да и вообще отвлекает внимание слушателя от содержания книги, тем более, как я замечал, некоторые чтецы-энтузиасты на 10 минут озвучки делают чуть ли не 10 орфоэпических ошибок, я уже не говорю о просодических. Теперь представьте себе, если они рискнут озвучить 14-часовые по продолжительности «12 стульев» (версия без купюр как у меня), то выйдет в итоге как минимум 800 ошибок, разумеется, где одно и то же неправильно произносимое слово чтецом повторяется многократно. Например, чтец произносит глагол «начала» (3-е л. ед. жен.р.) не как началА, а как нАчала, тогда как в произведение это слово повторяется чуть ли не тридцать раз. А значит, одна и та же ошибка повторяется 30 раз! Вот это и называется «режет слух»!!! Возможно, для вас, как для потребителя контента, подобное – мелочь, но не для производителей аудиокниг и для меня, в частности, далеко не так. Я за этим зорко слежу. Даже некоторые слушатели отмечают, что у Джахангира Абдуллаева можно учиться орфоэпии современного русского языка. Некоторые даже наивно поражались, что не русский Джахангир Абдуллаев (это они судят по имени, что я не русский), правильно произносит русскую речь, даже не подозревая, что русский язык для Джахангира Абдуллаева – родной. У меня, к сожалению, нет редакторов, я сам и швец, и жнец, и в дуду игрец. Многое это не учитывают по незнанию, но заправски критиканствуют, как всегда тенденциозно, необъективно, по критерию «нравится/не-нравится» (лучше/хуже) и в этом роде. <br/>
Таким образом, «Ударения с ошибкой — мелочь», то есть, «дезорфоэпирование», как я это явление называю, — далеко не мелочь в производстве аудиолитературы. Ну, если вы на 14 часов в моей озвучки найдете 2-3 ошибки, причем, это могут быть имена собственные, где ударения плавают, то ничего страшного. Возможно на такое количество часов озвучки одно паронимическое ударение и то, она возникает не по причине моего незнания русского языка, а лишь в силу того, что чтец при озвучании текста акцентировался на другую деталь, скажем, выбор определённого темпа. Такое бывает и замыленным глазом (ухом), чтец может упустить из виду «слона», даже при очередной переслушке. Благо, есть внимательные слушатели, которые могут указать на ошибку свежим глазом (ухом), а чтец ее исправит (если ошибка влияет на смысл описания или высказывания), как я это и делаю, не занимаясь оправданием отсутствия мастерства.<br/>
<br/>
4. «Густой бас для Воробьянинова — очень странный выбор». <br/>
<br/>
Не просто бас, а старообразный, дребезжащий бас старого ловеласа, бывшего предводителя дворянства, причем, надо отметить, на протяжении всего повествования бас эволюционировал вместе со своим героем. Вначале герой был в себе уверенным и в ходе повествования деградировал до состояния полного ничтожества, что чтец и изобразил в соответствии с содержанием книги. И потом, мне лично импонирует БОЛЕЕ Филлиповский Воробьянинов с его дребезжащим басом (экранизация Гайдая), нежели Попановский теноровый Воробьянинов (экранизация Захарова).<br/>
<br/>
5. «Бендеру в вашей озвучке не хватает апломба, слишком мягко и просто разговаривает». <br/>
<br/>
То, что вы пишите о Бендере в моем исполнении, это я заметил у предыдущих чтецов. Ваши слова были бы справедливы по душу их Бендера. Вот, где я не почувствовал главного героя. У вас, как я понял, Бендер излишне самоуверен в поведении, в речи. Если я его представил бы с «вашим» апломбом, меня здесь все закидали бы тапками, крича: «Он переигрывает! Он проигрывает!» Я читал реальную историю о его прототипе. Прежде чем озвучивать Бендера, я его неплохо исследовал. Опять же, стереотипы рулят. А теперь найдите в книге отрывки, указывающие на то, что Бендер был с «вашим» апломбом, то есть, он был излишне самоуверен в поведении, в речи.<br/>
<br/>
6. «Авторский текст — это лучшее в романе, с ним надо аккуратнее».<br/>
<br/>
Тут все сложнее. Текст, скорее, не авторский, а соавторский, ведь текст создавался тремя лицами, включая и В. Катаева — первые главы. Тут уже многие давно поняли, что я варьирую темпами озвучки, в зависимости от того, что я озвучиваю: описания ли, авторский текст, ремарки, монологи, диалоги, и поняли, что делаю я это мастерски, особенно, диалоги и монологи, а также мысли героев. Чтобы вы меня поняли, послушайте самую последний или предпоследний аудиофайл в «Камо грядеши» в моей озвучке.<br/>
<br/>
7. «Многозначительные паузы»…<br/>
<br/>
— в аудиокнигах являются недостатком, чем преимуществом. Они в озвучании книг как побочный эффект срабатывают. Этим балуются актеры театров и кино, где есть со зрителем визуальный контакт. У чтецов все-таки иная просодия и иной темп, иная художественная пауза. Чтец Самойлов очень увлекается ими, аж складывается впечатление, что он в это время ищет в книге следующую строку!!! <br/>
<br/>
8. «Пишу все это, так как заметно, что вы стремитесь стать лучшим декламатором».<br/>
<br/>
Я не стремлюсь быть лучшим, я и так лучший. Мне даже не надо об этом говорить, что я самый лучший. Я уже достиг того уровня, когда сам могу учить других чтецкому делу (выразительному чтению), тем более у меня высшее педагогическое образование + филология. Кстати сказать, на сайте есть очень хорошие критики, которые пишут, как специалисты, но ни один из них еще не рискнул критиковать мои озвучки — как правило, пишут что-то хвалебное, делая упор на самом произведении и на моем выборе. Но, тем ни мене, хвалю за смелость. Молодец, angora-isa! Было бы еще круче, если бы вы назвались реальным именем или дали мне ссылку на вашу страниц в соцсети. <br/>
<br/>
К сожалению, angora-isa, все ваши критические замечания голословны, без приведения примеров, где проявляется скорее, так называемая вкусовщина и тенденциозность, основанные не на самом знании, а на стереотипах. Вы не можете учить мастера, ибо сами ничего аналогичного не создали еще, тем более подвергать что-либо им созданное незаслуженной критике.<br/>
<br/>
Мое Вам почтение!

Каждого Чела не может не интересовать его жизненный финал: как, где и при каких обстоятельствах он умрет или погибнет, равно сдохнет или совершит акт самоубийства, наплевав на святое святых — на собственную жизнь! Каждого Чела, если он, по сути, с незамысловатой психологией овцы, можно по щелчку фингера заставить поверить, что есть так называемая судьба или фатум, превратив его в голимого фаталиста, пардон, в овцу с незамысловатым мозжечком. <br/>
Но что значит «судьба» или «фатум»? Это – слепая вера в то, что не мы управляем собственной жизнью, нам все предначертано свыше, на все воля Аллаха и Мохаммед пророк Его. Отстой! Это как с баранами, пардон, с овцами, над которыми стоит Пастух или Пастырь. В самом деле, Пастырь обязан знать участь своей паствы, то есть, баранов или, мягко выражаясь, овец. Но суть от этого не меняется. Мы знаем, что участь безвольных овец в том, чтобы быть пищей существ по положению выше их или быть просто-навсего съеденными теми, кто их растит и холит. Так и с челом-фаталистом: он ощущает себя бессильной, безвольной овцой, нежели Челом, когда начинает осознавать в конце своей унылой житухи о степени своей беспомощности и бессилия, особенно, когда его начинают одолевать старые и новые болячки. В этом смысле, суицидисты —самоубийцы — существа шибко волевые! Ведь баран, он же овца, не станет себя убивать, но, как мы знаем, Чел, в отличие от перового, на это способен. Не знаю только, почему синие киты тоже уходят из жизни самостоятельно. Что, у них такая же высокая самоорганизация, как и Хомы Сапиенса? Что ж, они уже вызывают у меня интерес… Мужественные киты, да?! Они киты, «животные-самоубийцы» — киты, которые выбрасываются на берег даже в дикой природе! Почему они это делают, остается неизвестным до сих пор. Одна из версий гласит, что больные животные могут искать укрытия в более безопасных мелких водах. При этом, поскольку киты способны создавать социальные группы, другие особи следуют за больной и выбрасываются на берег вместе с ней. Сегодня это предположение называют «гипотезой больного лидера», но в контексте суицида его не рассматривают. А может, все-таки это волевой акт у китов, присущий Челу?<br/>
Да, Чел способен принимать собственные решения, сделав плевок в сторону Пастуха или Пастыря, который для суицидиста не имеет ни значения, ни веса, ни авторитета. <br/>
Мне вот вдруг вспоминается сценка в конце романа Альбера Камю «Посторонний» (L'Étranger) между священником и молодым человека по фамилии Мерсо, главный герой, осужденного на смертную казнь. Так вот, в последней главе книги в камеру приговорённого к смертной казни Мерсо приходит священник, чтобы пробудить в нём веру в Бога. Наотрез отказываясь разделять «иллюзии загробной жизни», рассказчик впервые, а Мерсо — рассказчиу, выходит из полусонного равновесия и впадает в неистовство:<br/>
<br/>
«И тотчас я сказал, что с меня хватит этих разговоров. Он еще хотел было потолковать о боге, но я подошел к нему и в последний раз попытался объяснить, что у меня осталось очень мало времени и я не желаю тратить его на бога. Он попробовал переменить тему разговора – спросил, почему я называю его «господин кюре», а не «отец мой». У меня не выдержали нервы, я ответил, что он не мой отец, он в другом лагере. <br/>
– Нет, сын мой, – сказал он, положив мне руку на плечо. – Я с вами, с вами. Но вы не видите этого, потому что у вас слепое сердце. Я буду молиться за вас. <br/>
И тогда, не знаю почему, у меня что-то оборвалось внутри. Я заорал во все горло, стал оскорблять его, я требовал, чтобы он не смел за меня молиться. Я схватил его за ворот. В порывах негодования и злобной радости я изливал на него то, что всколыхнулось на дне души моей. Как он уверен в своих небесах! Скажите на милость! А ведь все небесные блаженства не стоят одного-единственного волоска женщины. Он даже не может считать себя живым, потому что он живой мертвец. У меня вот как будто нет ничего за душой. Но я-то хоть уверен в себе, во всем уверен, куда больше, чем он, – уверен, что я еще живу и что скоро придет ко мне смерть. Да, вот только в этом я и уверен. Но по крайней мере я знаю, что это реальная истина, и не бегу от нее. Я был прав, и сейчас я прав и всегда был прав. Я жил так, а не иначе, хотя и мог бы жить иначе. Одного я не делал, а другое делал. И раз я делал это другое, то не мог делать первое. Ну что из этого? Я словно жил в ожидании той минуты бледного рассвета, когда окажется, что я прав. Ничто, ничто не имело значения, и я хорошо знал почему. И он, этот священник, тоже знал почему. Из бездны моего будущего в течение всей моей нелепой жизни подымалось ко мне сквозь еще не наставшие годы дыхание мрака, оно все уравнивало на своем пути, все доступное мне в моей жизни, такой ненастоящей, такой призрачной жизни. Что мне смерть «наших ближних», материнская любовь, что мне бог, тот или иной образ жизни, который выбирают для себя люди, судьбы, избранные ими, раз одна-единственная судьба должна была избрать меня самого, а вместе со мною и миллиарды других избранников, даже тех, кто именует себя, как господин кюре, моими братьями. Понимает он это? Понимает? Все кругом – избранники. Все, все – избранники, но им тоже когда-нибудь вынесут приговор. И господину духовнику тоже вынесут приговор. Будут судить его за убийство, но пошлют на смертную казнь только за то, что он не плакал на похоронах матери. Что тут удивительного? Собака старика Саламано дорога ему была не меньше жены. Маленькая женщина-автомат была так же во всем виновата, как парижанка, на которой женился Массон, или как Мари, которой хотелось, чтобы я на ней женился. Разве важно, что Раймон стал моим приятелем так же, как Селест, хотя Селест во сто раз лучше его? Разве важно, что Мари целуется сейчас с каким-нибудь новым Мерсо? Да понимает ли господин кюре, этот благочестивый смертник, что из бездны моего будущего… Я задыхался, выкрикивая все это. Но священника уже вырвали из моих рук, и сторожа грозили мне. Он утихомирил их и с минуту молча смотрел на меня. Глаза у него были полны слез. Он отвернулся и вышел».<br/>
На самом деле, в природе не существует так называемой «судьбы», равно как и того, кто нами управляет — Бога. Соответственно, и «судьба» и «Бог» — это лишь фигуры речи, чтобы нам, с нашей религиозной формой сознания была понятна истина, понятная нашим далеким предкам, ими же и изобретённая, их же очень уязвимых защищавшая; а они были куда уязвимее сегодняшних нас за железобетонными стенами, за железными дверями, в каморках своих ютящимися. <br/>
Мы также не можем утверждать, что отдельно взятый Чел всецело управляет своей жизнью и знает, как он умрет или погибнет. Однако Челу под силу запрограммировать себя на тот или иной сценарий гибели — как на сознательном уровне, так и на бессознательном.<br/>
Всегда есть несколько сценариев смерти или гибели. Чем выше социальное положение Чела, тем больше он проявляет волевых качеств, а значит, у него этих сценариев гибели больше, причем все эти сценарии относительно легко прогнозируемы в зависимости от политической конъюнктуры как внутри страны, так и извне. А вообще, сценарии гибели отличаются непредсказуемостью, в отличие, скажем, от баранов, чья участь всем хорошо известна — их зарежут на мясо, за исключением форс-мажорных обстоятельств: пожары, наводнения, землетрясения, цунами, войны… <br/>
Да, как постфактум легко заявлять, что вот, мол, человека укусила змея или на него с крыши упал кирпич, или его переехал трамвай, значит, так было суждено. Разумеется, это не так! Дело в том, что мы окружены массой событий и предвещать что-либо глупо, так как таким образом можно просто накаркать несчастный случай. Мне почему-то кажется, что Михаил Берлиоз из романа Михила Булгакова «Мастер и Маргарита» был Воландом запрограммирован на то, чтобы ему трамваем отрезало голову. Он знал, что Анушка разольет подсолнечное масло на рельсы, а Берлиоз поскользнётся на нем. Ведь, Берлиоз был под глубоким впечатлением от Воланда. И вообще, Миша Булгаков всех героев романа, изобразил какими-то овечками. У Ешуа Га Ноцри, Иесус Христос, у него вообще вышел как Царь овец. Может, Миша был прав? Может, поэтому его роман стал таким читабельным. Все-таки люди есть люди – хотят знать истинное положение вещей!<br/>
Существует гипотеза, что Чел сам себя может программировать на тот или иной сценарий гибели или успеха. Или же Чела может запрограммировать другой Чел, поволевее, на тот или иной сценарий гибели или успеха, скажем, та же гадалка, нагадавшая, что чел умрет от яда или огня или ножа или от пули итд., не учитывая того факта, что в определенный момент жизни чел придет к гадалке, которая нагадает ему смерть от той или иной причине. А вот, попробуйте внушить себе мысль, что вы умрете в своей постели. Тогда появится больше вероятности, что это сбудется.<br/>
Напоследок, я хочу вбить вам в голову вот что: отдельно взятый человек, по сути, — это одна из частиц большого организма и его сценарий смерти всему обществу вряд ли будет интересно. Но куда интереснее, ежели гибель настигает, скажем, Великого Гэтсби или Мартина Идена — этих полубогов, всеми любимыми героев! Вот, когда мы начинаем заговаривать о «Судьбе человека»!