Избранное

Ну, конечно же, при жизни Чехова цензура вычеркнула фразу «Но может ли… любить тот Христа, кто не любит человека?»
Подобная же мысль была в «Рассказе старшего садовника»: «Веровать в бога не трудно. В него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев. Нет, вы в человека уверуйте!» И это тоже по понятным причинам было изъято цензурой.
Рассказ замечательный, стилизация под средневековые новеллы, уход в прошлое, чтобы выразительнее высказаться о современном.

 Осень. Кажется, воспеть истончающуюся печальную её красоту для поэтов так же необходимо, как для актёра сыграть Гамлета. Поймать и удержать на кончике пера момент между зрелостью и увяданием, рифмой строк отщёлкнуть створки золотых семечек сердцевины года, по листу бумажному пустить острый запах застывшего в тумане леса, аромат влажного мха и дым от костра.
Мне же в осени дорого одно — проживание распада, конечности всего. Стыло, неуютно, одиноко, ты никому не, ты вне, ты не… Полное отречение, отвержение, отвращение. Ступать по дну… с каждым шагом всё сильнее чувствуя приближение радостного, будоражащего ум и нервы времени. Зима — ей единственной верно моё сердце, о ней поёт, с ней летает и льнёт к звёздам моя душа, её жду нетерпеливо-беззастенчиво!
Оттого и люблю ноябрьские ледяные вечера, когда всё черно — небо, деревья, дома, силуэты людей, на всём лежит печать пепла огненнокрылого.
Тёплый и солнечный получился сборник, но один стих выбился из озорного шуршания листьев, выкатился из мебельных шариков каштана и лёгкого интеллигентского минора, из общей леденцовой россыпи — сверкнул.
«Дозволены только золото и бирюза»… да ты что, да ладно! ну тогда возьму обсидиан и серебро — сочетание чёрного и серебряного вечно, оно милостиво настаивает на необходимости других цветов и оттенков, но неизменно царствует на небе, земле и в изнанке мира, замирая в знаках сакральных текстов, оживая пляшущими тенями древних мистерий.
Если бы в детстве я рисовала осень не так, как учили в художке, это был бы любимый ч/б, серое небо, чёрные стволы, уносящие ввысь ожидание чуда, строгие узоры ветвей, качающихся в дыхании северного ветра, серый перламутр раковины с солнцем, серебро раннего инея на травах и камнях.
Без чёрного нет осени, а искусственный краситель жёлто-оранжевого бон-пари коктейля остался в том зябком классе, на тех неподъёмных стульях и мольбертах, в бездарных акварельках, мокро вытащенных из-под моей кисти (в огонь бы их).
Благодарю, дивный Менестрель, за неугасающее стремление творить и тут же отдавать сотворённое.

Лепестки прошлогодней фиалки, скользнувшей из книги, растёрла в пальцах словно приправу…

Ольга Ивановна, молодая жена Осипа Ивановича Дымова, любит окружать себя творческими людьми, немножко поёт, немножко лепит, немножко рисует. Все друзья утверждают, что она талантлива, просто ещё не проявила себя. Ольга Ивановна — героиня рассказа Антона Чехова «Попрыгунья». В 1892 году этот рассказ наделал много шума в Москве. Несмотря на то, что писатель поменял имена, внешности, некоторые биографические детали все сразу догадались, что это Софья Петровна Кувшинникова, а художник, её возлюбленный — это Исаак Левитан.
Об этой истории вся Москва судачила. Ещё бы: ведь Левитан был моложе Кувшинниковой более чем на 10 лет. А Кувшинникова, будучи замужней дамой, своей влюблённости не скрывала, проводила с художником всё свободное время, а потом вообще на всё лето уехала на Волгу, писать этюды.
Кувшинникова всегда собирала вокруг себя выдающихся деятелей тех времён. В своей квартире она организовала литературный и художественный салоны. Сюда по вечерам съезжались поэты, писатели, художники, общественные деятели. Её муж Дмитрий Павлович Кувшинников немного терялся в столь великолепной компании и предпочитал проводить время или на работе, или в своём кабинете. Чехов был частым гостем в этом доме и видел всех действующих лиц этой истории своими глазами.
Рассказ «Попрыгунья» всех возмутил. Современники утверждали, что Софья Петровна была гораздо глубже и интереснее литературной героини. Её творческие увлечения не были столь поверхностны. Она великолепно играла на фортепиано, её картины участвовали в выставках, а одна из работ даже была приобретена Павлом Третьяковым. Однако Чехов посмеивался и над квартирой, нелепо стилизованной под салон, и над самой хозяйкой с её несвоевременной влюблённостью. Говорят, что после публикации рассказа, Левитан хотел вызвать Чехова на дуэль, но благодаря вмешательству друзей всё обошлось. Спустя три года Чехов с Левитаном помирились. А вот отношения с Софьей Петровной Кувшинниковой были испорчены навсегда, с Чеховым она больше не общалась.