С точки зрения содержания, роман «Чевенгур» ясно является наследнинком гоголевской традиции. Его можно было бы назвать «Мёртвые души. Четвертый том. Коммунизм». Помещики в галерее героев замещены коммунистами. Имение полковника Кошкарева из второго тома «Мёртвых душ» плавно переходит в коммуну «Дружба бедняка». Портреты в новой коммунистической галерее ярки и крепко запоминаемы. Например, чего стоит начальник ревзаповедника Пашинцев с привинченной к средневековому забралу красной звездой. А рыцарь печального революционного образа Копенкин, с Пролетарской Силой в качестве Росинанта и с Розой Люксембург в качестве Дульсинеи Тобосской. Ещё Чепурный, достигающий понимание через чувство, а не знание. А Луй из Чевенгура, для которого коммунизм — это непрерывное движение. И среди таких коммунистических апостолов — «огарков» революции — действует и умирает коммунистический иисус Саша Дванов, так и не построив царство божие на земле.

Восхитительный роман Платонова в великолепном прочтении Терновского.

Первая часть «Происхождение мастера» в прочитанной версии отсутствует, и это упущение искажает в определенной степени философский смысл всего произведения. Всеобъемлющая роль Захара Павловича становится более затушеванной. Захар Павлович — это Бог (не зря повествование впервые упоминает Бога и Захара Павловича в том же самом параграфе), относившийся к людям и природе «с равнодушной нежностью» и горевшего любопытством от изобретения машин, разделяя с машинистом-наставником видение будущего машин без людей: «тогда их останется передавить работоспособными паровозами и дать машине волю на свете». Отвлекшись от машин, Захар Павлович проявляет интерес к двум людям: Дванову-отцу и Дванову-сыну. Дванов-отец топится, чтобы поскорее попасть в рай. Дванов-сын строит рай на земле, т.е., коммунизм. Захар Павлович заранее ощущает, что попытка не удастся: «И этот в воде из любопытства утонет». Зародившаяся жалость к Саше Дванову дает Захару Павловичу слабую надежду на человечество, но конец романа приносит ожидаемое: Дванов-сын топится, и Захар Павлович грустно смотрит на рационального ухватистого грешного Прошку, плачущего «среди всего доставшегося ему имущества».

Вспоминаются слова Насти в «Котловане» Платонова: «Это значит плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало.» Про то, как закончится советский эксперимент по строительству Царства Божьего на Земле через возмездие и наказание, Платонов понял в самом начале эксперимента. А Достоевский понял это еще раньше без каких-либо массовых социальных экспериментов. Добро и зло живут внутри каждого человека, и их борьба не разрешима внешними силами.

Дорогая BONAna,

Не стоит придираться к фамилии Мудрый. Нас уже так тысячу лет зовут… Шучу.

По-серьёзному же, мой комментарий был не про половой вопрос и не про то, сколько прав было у того или иного типа людей в той или другой социальной системе. Ихменев был мужчиной, но — несмотря на привилегии дворянина и помещичьи владения — он упрямо следовал по тому же пути саморазрушения, что и мать Нелли. И это разрушение себя и своих близких происходило не столько из-за неудачности обстоятельств или непримиримости врагов, а большей частью из-за собственной гордыни «наивно-романтических людей». Впрочем, Достоевский вообще был скудок на героев для подражания.

Будем добрее, товарищи.