был не знаком с данной концепцией от Яны! Какая Свежая и Тёплая гипотеза, однако!
Насчет дервишей: их ошибочно считают монахами. Это скорее, как на Руси были блаженные, даже не блаженные, а скорее — юродивые, которым ничего не надо лишь бы всем было хорошо.
И кроме перечисленных Вами видов были странствующие дервиши, переходившие из города в город. (если честно то про живущих на базарах дервишах слышу впервые. Они на базарах тусили, ввиду обилия народа и большой вероятности милостыни, но в основном они занимались тем, что бродили между населенными пунктами)
По состоянию на январь 2019 года оригинальный (англоязычный) сайт насчитывал более чем 5500 статей об SCP-объектах и до сих пор добавляются новые статьи.
У авффториц фпереди поле непаханое!
Осталось только любителя подобной шляпы найти!
Так это в названии слово «дервиш» содержится. Вообще-то сомнительно что дервишей можно встретить на севере, особенно пасущих оленей дервишей.
Насколько я помню Д. не работали, бродяжничали, питаясь подаяниями или жили на халяву при каком-нибудь богатом дворе у бая.
Работающий дервиш, это как сухопутная акула!
ЗЫ: а Яна то тут при чём?! (можа она книгу настрочила тогда уж скажите!)))
Штрих-код вживился в язык и человек стал ощущать все вкусы… штрих-код выскочил из языка и начались ломки… — рука-лицо!
По улице ходит пушер, продающий то, от чего у человека возникает зависимость…
Примерно на 77-ом проценте становится понятно, что этот рассказ явно писался под какими-то веществами, скорее всего даже запрещёнными к обороту веществами. Автор пытается оправдать свою зависимость от наркотиков или пытается пожаловаться?
Неоднозначно всё как-то…
ЗЫ: интересно, чего такого употребил автор, что натолкнуло его к написанию данного опуса?
Прочитав описание я понял, что всю книгу можно заменить вот этим великолепным отрывком:
«Подняв голову со стола, я оглядел комнату. У меня было ощущение, что
я нахожусь в каком-то питерском трактире для кучеров. На столе появилась
керосиновая лампа. Чапаев все так же сидел напротив со стаканом в руке,
что-то напевал себе под нос и глядел в стену. Его глаза были почти так же
мутны, как самогон в бутылке, которая уже опустела наполовину. Поговорить
с ним в его тоне, что ли, подумал я и с преувеличенной развязностью
стукнул кулаком по столу.
— А вот вы скажите, Василий Иванович, только как на духу. Вы красный
или белый?
— Я? — спросил Чапаев, переводя на меня взгляд. — Сказать?
Он взял со стола две луковицы и принялся молча чистить их. Одну он
ободрал до белизны, а со второй снял только верхний слой шелухи, обнажив
красно-фиолетовую кожицу.
— Гляди, Петька, — сказал он, кладя их на стол перед собой. — Вот
перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная.
— Ну, — сказал я.
— Посмотри на белую.
— Посмотрел.
— А теперь на красную.
— И чего?
— А теперь на обе.
— Смотрю, — сказал я.
— Так какой ты сам — красный или белый?
— Я? То есть как?
— Когда ты на красную луковицу смотришь, ты красным становишься?
— Нет.
— А когда на белую, становишься белым?
— Нет, — сказал я, — не становлюсь.
— Идем дальше, — сказал Чапаев. — Бывают карты местности. А этот стол
— упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые. Но разве оттого,
что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что
может приобрести их?
— Во вы загнули, Василий Иванович. Значит, ни красные, ни белые. А
кто тогда мы?
— Ты, Петька, прежде чем о сложных вещах говорить, разберись с
простыми. Ведь „мы“ — это сложнее, чем „я“, правда?
— Правда, — сказал я.
— Что ты называешь „я“?
— Видимо, себя.
— Ты можешь мне сказать, кто ты?
— Петр Пустота.
— Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит?
— Ну, — сказал я, — можно сказать, что я — это психическая личность.
Совокупность привычек, опыта… Ну знаний там, вкусов.
— Чьи же это привычки, Петька? — проникновенно спросил Чапаев.
— Мои, — пожал я плечами.
— Так ты ж только что сказал, Петька, что ты и есть совокупность
привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности
привычек?
— Звучит забавно, — сказал я, — но, в сущности, так и есть.
— А какие привычки бывают у привычек?
Я почувствовал раздражение.
— Весь этот разговор довольно примитивен. Мы ведь начали с того, кто
я по своей природе. Если угодно, я полагаю себя… Ну скажем, монадой. В
терминах Лейбница.
— А кто тогда тот, кто полагает себя этой мандой?
— Монада и полагает, — ответил я, твердо решив держать себя в руках.
— Хорошо, — сказал Чапаев, хитро прищуриваясь, — насчет „кто“ мы
потом поговорим. А сейчас, друг милый, давай с „где“ разберемся. Скажи-ка
мне, где эта манда живет?
— В моем сознании.
— А сознание твое где?
— Вот здесь, — сказал я, постучав себя по голове.
— А голова твоя где?
— На плечах.
— А плечи где?
— В комнате.
— А где комната?
— В доме.
— А дом?
— В России.
— А Россия где?
— В беде, Василий Иванович.
— Ты это брось, — прикрикнул он строго. — Шутить будешь, когда
командир прикажет. Говори.
— Ну как где. На Земле.
Мы чокнулись и выпили.
— А Земля где?
— Во Вселенной.
— А Вселенная где?
Я секунду подумал.
— Сама в себе.
— А где эта сама в себе?
— В моем сознании.
— Так что же, Петька, выходит, твое сознание — в твоем сознании?
— Выходит так.
— Так, — сказал Чапаев и расправил усы. — А теперь слушай меня
внимательно. В каком оно находится месте?
— Не понимаю, Василий Иванович. Понятие места и есть одна из
категорий сознания, так что…
— Где это место? В каком месте находится понятие места?
— Ну, скажем, это вовсе не место. Можно сказать, что это ре…
Я осекся. Да, подумал я, вот куда он клонит. Если я воспользуюсь
словом „реальность“, он снова сведет все к моим мыслям. А потом спросит,
где они находятся. Я скажу, что у меня в голове, и… Гамбит. Можно,
конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу
сослаться, подумал вдруг я с удивлением, или обходит эту смысловую брешь
стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов. Да, Чапаев совсем
не прост. Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор,
классифицировав собеседника, — ничего не стоит заявить, что все, к чему он
клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая
мысль уже давно ушла вперед. Но мне стыдно было уподобляться самодовольной
курсистке, в промежутке между пистонами немного полиставшей философский
учебник. Да и к тому же не я ли сам говорил недавно Бердяеву, заведшему
пьяный разговор о греческих корнях русского коммунизма, что философию
правильнее было бы называть софоложеством?
Чапаев хмыкнул.
— А куда это вперед может уйти человеческая мысль? — спросил он.
— А? — растерянно сказал я.
— Вперед чего? Где это „впереди“?
Я решил, что по рассеянности заговорил вслух.
— Давайте, Василий Иванович, по трезвянке поговорим. Я же не философ.
Лучше выпьем.
— Был бы ты философ, — сказал Чапаев, — я б тебя выше, чем навоз в
конюшне чистить, не поставил бы. А ты у меня эскадроном командуешь. Ты ж
все-все под Лозовой понял. Чего это с тобой творится? От страха, что ли?
Или от радости?
— Не помню ничего, — сказал я, ощутив вдруг странное напряжение всех
нервов. — Не помню.
— Эх, Петька, — вздохнул Чапаев, разливая самогон по стаканам. — Не
знаю даже, как с тобой быть. Сам себя пойми сначала.
Мы выпили. Механическим движением я взял со стола луковицу и откусил
большой кусок.
— Не пойти ли нам подышать перед сном? — спросил Чапаев, закуривая
папиросу.
— Можно, — ответил я, кладя луковицу на стол.
У «Внутренних теней» есть (была во всяком случае год-два назад) группа в ВК. Там и арты, и саундтреки были, и адреса/контакты для связи тем, кто хочет написать или озвучить, и вообще много чего…
есть у меня ЧЮ, просто я спросонья был и голодный, очень жрать хотелось… не до радионов было!
А РАдЕон, кстати, это такое семейство видеокарт от корпорации АМД. Очень хорошее.
Ахахаххххахххх! «Радион»? От слова «радий»??! Ну Вы и ляпнули! Типа — радий радиоактивный и должен светиться? мдя-а-а-а…
Небольшая справка:
Значение имени Родион
Краткая форма имени Родион. Родионка, Родиоша, Родя, Родюша. Синонимы имени Родион. Иродион, Радивон. Происхождение имени Родион. Имя Родион русское, православное, католическое, греческое. Имя Родион имеет греческое происхождение. По одной из версий, имя образовалось от слова «родеос», в переводе означающее «розовый». По другой версии – от «родион», обозначающее «житель острова Родос». Есть вероятность, что имя Родион – это русская форма древнегреческого имени Иродион, имеющее толкование «герой», «героический».
Вообще-то, как писал сам Дж.К. Джером в предисловии от автора, эта книга задумывалась как гид по достопримечательностям Темзы, но у него для описания красот и исторических справок едва удалось вырвать место в книге у действующих персонажей. (недословная цитата)
Насчет дервишей: их ошибочно считают монахами. Это скорее, как на Руси были блаженные, даже не блаженные, а скорее — юродивые, которым ничего не надо лишь бы всем было хорошо.
И кроме перечисленных Вами видов были странствующие дервиши, переходившие из города в город. (если честно то про живущих на базарах дервишах слышу впервые. Они на базарах тусили, ввиду обилия народа и большой вероятности милостыни, но в основном они занимались тем, что бродили между населенными пунктами)
«оружие это имело два ствола 5,45мм, куда заряжались охотничьи патроны»© — это как понимать???!!!
У авффториц фпереди поле непаханое!
Осталось только любителя подобной шляпы найти!
Насколько я помню Д. не работали, бродяжничали, питаясь подаяниями или жили на халяву при каком-нибудь богатом дворе у бая.
Работающий дервиш, это как сухопутная акула!
ЗЫ: а Яна то тут при чём?! (можа она книгу настрочила тогда уж скажите!)))
По улице ходит пушер, продающий то, от чего у человека возникает зависимость…
Примерно на 77-ом проценте становится понятно, что этот рассказ явно писался под какими-то веществами, скорее всего даже запрещёнными к обороту веществами. Автор пытается оправдать свою зависимость от наркотиков или пытается пожаловаться?
Неоднозначно всё как-то…
ЗЫ: интересно, чего такого употребил автор, что натолкнуло его к написанию данного опуса?
не зацепило. Вступление было классным, остальное — УГ(унылое говно)
«Подняв голову со стола, я оглядел комнату. У меня было ощущение, что
я нахожусь в каком-то питерском трактире для кучеров. На столе появилась
керосиновая лампа. Чапаев все так же сидел напротив со стаканом в руке,
что-то напевал себе под нос и глядел в стену. Его глаза были почти так же
мутны, как самогон в бутылке, которая уже опустела наполовину. Поговорить
с ним в его тоне, что ли, подумал я и с преувеличенной развязностью
стукнул кулаком по столу.
— А вот вы скажите, Василий Иванович, только как на духу. Вы красный
или белый?
— Я? — спросил Чапаев, переводя на меня взгляд. — Сказать?
Он взял со стола две луковицы и принялся молча чистить их. Одну он
ободрал до белизны, а со второй снял только верхний слой шелухи, обнажив
красно-фиолетовую кожицу.
— Гляди, Петька, — сказал он, кладя их на стол перед собой. — Вот
перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная.
— Ну, — сказал я.
— Посмотри на белую.
— Посмотрел.
— А теперь на красную.
— И чего?
— А теперь на обе.
— Смотрю, — сказал я.
— Так какой ты сам — красный или белый?
— Я? То есть как?
— Когда ты на красную луковицу смотришь, ты красным становишься?
— Нет.
— А когда на белую, становишься белым?
— Нет, — сказал я, — не становлюсь.
— Идем дальше, — сказал Чапаев. — Бывают карты местности. А этот стол
— упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые. Но разве оттого,
что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что
может приобрести их?
— Во вы загнули, Василий Иванович. Значит, ни красные, ни белые. А
кто тогда мы?
— Ты, Петька, прежде чем о сложных вещах говорить, разберись с
простыми. Ведь „мы“ — это сложнее, чем „я“, правда?
— Правда, — сказал я.
— Что ты называешь „я“?
— Видимо, себя.
— Ты можешь мне сказать, кто ты?
— Петр Пустота.
— Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит?
— Ну, — сказал я, — можно сказать, что я — это психическая личность.
Совокупность привычек, опыта… Ну знаний там, вкусов.
— Чьи же это привычки, Петька? — проникновенно спросил Чапаев.
— Мои, — пожал я плечами.
— Так ты ж только что сказал, Петька, что ты и есть совокупность
привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности
привычек?
— Звучит забавно, — сказал я, — но, в сущности, так и есть.
— А какие привычки бывают у привычек?
Я почувствовал раздражение.
— Весь этот разговор довольно примитивен. Мы ведь начали с того, кто
я по своей природе. Если угодно, я полагаю себя… Ну скажем, монадой. В
терминах Лейбница.
— А кто тогда тот, кто полагает себя этой мандой?
— Монада и полагает, — ответил я, твердо решив держать себя в руках.
— Хорошо, — сказал Чапаев, хитро прищуриваясь, — насчет „кто“ мы
потом поговорим. А сейчас, друг милый, давай с „где“ разберемся. Скажи-ка
мне, где эта манда живет?
— В моем сознании.
— А сознание твое где?
— Вот здесь, — сказал я, постучав себя по голове.
— А голова твоя где?
— На плечах.
— А плечи где?
— В комнате.
— А где комната?
— В доме.
— А дом?
— В России.
— А Россия где?
— В беде, Василий Иванович.
— Ты это брось, — прикрикнул он строго. — Шутить будешь, когда
командир прикажет. Говори.
— Ну как где. На Земле.
Мы чокнулись и выпили.
— А Земля где?
— Во Вселенной.
— А Вселенная где?
Я секунду подумал.
— Сама в себе.
— А где эта сама в себе?
— В моем сознании.
— Так что же, Петька, выходит, твое сознание — в твоем сознании?
— Выходит так.
— Так, — сказал Чапаев и расправил усы. — А теперь слушай меня
внимательно. В каком оно находится месте?
— Не понимаю, Василий Иванович. Понятие места и есть одна из
категорий сознания, так что…
— Где это место? В каком месте находится понятие места?
— Ну, скажем, это вовсе не место. Можно сказать, что это ре…
Я осекся. Да, подумал я, вот куда он клонит. Если я воспользуюсь
словом „реальность“, он снова сведет все к моим мыслям. А потом спросит,
где они находятся. Я скажу, что у меня в голове, и… Гамбит. Можно,
конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу
сослаться, подумал вдруг я с удивлением, или обходит эту смысловую брешь
стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов. Да, Чапаев совсем
не прост. Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор,
классифицировав собеседника, — ничего не стоит заявить, что все, к чему он
клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая
мысль уже давно ушла вперед. Но мне стыдно было уподобляться самодовольной
курсистке, в промежутке между пистонами немного полиставшей философский
учебник. Да и к тому же не я ли сам говорил недавно Бердяеву, заведшему
пьяный разговор о греческих корнях русского коммунизма, что философию
правильнее было бы называть софоложеством?
Чапаев хмыкнул.
— А куда это вперед может уйти человеческая мысль? — спросил он.
— А? — растерянно сказал я.
— Вперед чего? Где это „впереди“?
Я решил, что по рассеянности заговорил вслух.
— Давайте, Василий Иванович, по трезвянке поговорим. Я же не философ.
Лучше выпьем.
— Был бы ты философ, — сказал Чапаев, — я б тебя выше, чем навоз в
конюшне чистить, не поставил бы. А ты у меня эскадроном командуешь. Ты ж
все-все под Лозовой понял. Чего это с тобой творится? От страха, что ли?
Или от радости?
— Не помню ничего, — сказал я, ощутив вдруг странное напряжение всех
нервов. — Не помню.
— Эх, Петька, — вздохнул Чапаев, разливая самогон по стаканам. — Не
знаю даже, как с тобой быть. Сам себя пойми сначала.
Мы выпили. Механическим движением я взял со стола луковицу и откусил
большой кусок.
— Не пойти ли нам подышать перед сном? — спросил Чапаев, закуривая
папиросу.
— Можно, — ответил я, кладя луковицу на стол.
Пока я спал, прошел короткий дождь — склон оврага, который поднимался
к зданию усадьбы, был сырым и скользким. Как выяснилось, я был совершенно
пьян — уже почти добравшись до его конца, я поскользнулся и повалился в
мокрую траву. Моя голова запрокинулась, и я увидел над собой небо, полное
звезд. Это было до того красиво, что несколько секунд я молча лежал на
спине, глядя вверх. Чапаев дал мне руку и помог встать. Когда мы выбрались
на ровное место, я снова посмотрел вверх и вдруг подумал, что последний
раз видел звездное небо черт знает когда, хотя все время оно было над
головой — достаточно было просто поднять ее. Я засмеялся.
— Ты чего? — спросил Чапаев.
— Так, — сказал я и показал пальцем вверх. — Красота.
Чапаев поглядел вверх и покачнулся.
— Красота? — переспросил он задумчиво. — А что такое красота?
— Ну как, — сказал я. — Как что. Красота — это совершеннейшая
объективация воли на высшей ступени ее познаваемости.
Чапаев еще несколько секунд глядел в небо, а потом перевел взгляд на
большую лужу прямо у наших ног и выплюнул в нее окурок. Во вселенной,
отраженной в ровной поверхности воды, произошла настоящая катастрофа: все
созвездия содрогнулись и на миг превратились в размытое мерцание.
— Что меня всегда поражало, — сказал он, — так это звездное небо под
ногами и Иммануил Кант внутри нас.
— Я, Василий Иванович, совершенно не понимаю, как это человеку,
который путает Канта с Шопенгауэром, доверили командовать дивизией.
Чапаев тяжело посмотрел на меня и уже открыл рот, чтобы что-то
сказать, но тут до нас донесся стук колес по мостовой и лошадиное ржание.
Кто-то подъезжал к дому.
— Наверно, это Котовский с Анной, — сказал я. — Вашей пулеметчице,
Василий Иванович, похоже, нравятся сильные личности в косоворотках.…
… Кинувшись на кровать, я погрузился в состояние, близкое к коме — вероятно,
наподобие той, из которой я вышел утром.
Через некоторое время в комнату постучали.
— Петька! — позвал из-за двери голос Чапаева, — ты где?
— Нигде! — пробормотал я в ответ.
— Во! — неожиданно заорал Чапаев, — молодец! Завтра благодарность
объявлю перед строем. Все ведь понимаешь! Так чего весь вечер дурнем
прикидывался?
— Как вас понимать?
— А ты сам подумай. Ты что сейчас перед собой видишь?
— Подушку, — сказал я, — но плохо. И не надо мне опять объяснять, что
она находится в моем сознании.
— Все, что мы видим, находится в нашем сознании, Петька. Поэтому
сказать, что наше сознание находится где-то, нельзя. Мы находимся нигде
просто потому, что нет такого места, про которое можно было бы сказать,
что мы в нем находится. Вот поэтому мы нигде. Вспомнил?
— Чапаев, — сказал я, — мне лучше одному побыть.
— Ну как знаешь. Чтоб завтра был у меня как огурец. В полдень
выступаем.
Скрипя половицами, он ушел вдаль по коридору. Некоторое время я думал
над его словами — сначала про это „нигде“, а после про непонятное
выступление, которое он наметил на следующий полдень. Конечно, можно было
бы выйти из комнаты и объяснить ему, что выступить я никуда не смогу,
поскольку нахожусь „нигде“. Но делать этого не хотелось — на меня
навалилась страшная сонливость, и все стало казаться неважным и скучным. Я
заснул, и мне долго снились тонкие пальцы Анны, ласкающие ребристый ствол
пулемета.»© Пелевин «Чапаев и Пустота»
как-то так…
А РАдЕон, кстати, это такое семейство видеокарт от корпорации АМД. Очень хорошее.
Небольшая справка:
Значение имени Родион
Краткая форма имени Родион. Родионка, Родиоша, Родя, Родюша. Синонимы имени Родион. Иродион, Радивон. Происхождение имени Родион. Имя Родион русское, православное, католическое, греческое. Имя Родион имеет греческое происхождение. По одной из версий, имя образовалось от слова «родеос», в переводе означающее «розовый». По другой версии – от «родион», обозначающее «житель острова Родос». Есть вероятность, что имя Родион – это русская форма древнегреческого имени Иродион, имеющее толкование «герой», «героический».