Чудесная вещица, под завязку наполненная мистикой, символами и смыслами. В тишине мастерской, под тиканье ходиков и мерное кап-кап из крана, разобрать бы её на абзацы-косточки, очистить каждую, отполировать до матового блеска, нанизать на нить из хвоста единорога и, перебирая чётки-замочки-ключики, шагнуть в неизведанное…
А мне одно только пришло в голову:
— Рыцарь, а ты чего хотел-то?
— Воды испить.
— Ну так и пил бы!
Название рассказа так спроецировалось на фотографию писателя, что я почему-то настроилась на поэтически-философскую волну. Медленная, идущая из глубин океанических, мармеладно-изумрудная, пронизанная серебряными искорками, несущая в себе тайну и печаль понимания…
В напрасном ожидании простояла на берегу, пока не озябла.
В рассказе — время отлива, когда на камнях остались горечь разочарования, тоски и неприятия.
До того, как им суждено высохнуть под палящими лучами солнца и исчезнуть, глупой чайкой успела взлететь мысль — чтобы прекратить торжество смерти, нужно изъять из вечного круговорота саму Жизнь.
Всего-то и делов…
Роман в письмах, освещённый, подобно Луне, с одной стороны. Женские строки — в полумраке рождены, там им и оставаться… источником грёз, фантазий, снов, стихотворных строф.
Ах, какие чувства вызывала Она у мужчин, сколько писем, километров слов, аритмий признаний, жарких обетов и холода понимания, что ничему не суждено случиться, посвящено Ей.
Она — ось, которая держала их всех, даря им, безголосым — сцену, где в партере места отданы — небу и звёздам, далеким, ледяным и равнодушным, а после партера — ряды кончаются, переходя в Вечность…
Она — ось. Их письма — ленты, привязанные к оси, позволяющие Ей стать колесом. Исчезнут они — ось останется просто осью. Исчезнет ось — их унесёт в пустоту.
Где будут они лететь, ища новую ось, новую боль, новые иллюзии…
Ирина, благодарю за исполнение, за многое, о чём подумалось, но говорить нелегко, да и не надо.
Полегче! «Идиотская озвучка» 1986-го года и Чтец — великолепный представитель старой школы. Уверена, что ему в голову не пришло бы менять что-то в тексте по собственному желанию, как это часто теперь делается.
Без совета типа: не нравится — открой и читай сам, я уверена, обойдётесь?
Зажечь во тьме одну свечу или сотни — это человеческий счёт, он уныл и глуп.
Солнце — видит и одну-единственную, просто потому, что она являет собою его собственную суть.
Одно важно — сгорая, не копти…
Тигр, спасибо!
История похожа на икебану из ликориса и веток айвы, купающуюся в потоках лунного света. Только ночью она обретает власть притягивать к себе и, завораживая меняющимися очертаниями, позволяет увидеть ритм сокращений багровой жемчужины её сердца.
Чтецу спасибо за исполнение и выбор.
Ваш комментарий напомнил момент из «Великолепной семёрки» (вся состоит из моментов), когда Бронсон на слова местного пацанчика, с обожанием глядящего на него: «Ты герой, а отцы наши трусы и слабаки», вкладывает ему ума, тоже вполне по-отечески, и приговаривает: «Не смей такое говорить! Ваши отцы сильные, потому что отвечают за свои семьи, их это сгинает к земле. Мне такое не по силам».
Прав…
Вы тоже.
В Жанну я влюбилась с размаху! Чудесная история, сперва решила, что речь идёт о параллельных реальностях, да ладно! Но ответ на загадку настолько милый и забавный, невозможно-возможный и переполненный любовью и смехом, что не влюбиться в эту парочку было просто невозможно! Наверное, у Жанны тоже золотисто-рыжий оттенок волос и глаза тёмно-карие с фиолетинкой, какие бывают у лошадей и эрделей. Так хорошо на душе стало, что сразу же и переслушала.
«Наклонные годы» — как тонко. И как это верно…
«Простотой своей — тревожа —
Королевской,
Солнце Вечера — дороже
Песнопевцу!»
(М. Цветаева).
Рассказ тронул и мягкой лапкой толкнул что-то очень внутреннее, для самой себя хранимое.
Весь сборник получился задумчиво-нежный, как мелодия флейты. Ирина, спасибо за исполнение и за новое для меня имя автора.
Прежде чем предлагать гуглить, вчитайтесь в коммент, на который отвечаете, она перепутала и ответила вам, «находясь» под другой книгой, так бывает.
А здесь спросила, как ей диктором стать, на что ей уже ответили.
Слушая, улыбалась вовсю, и не мысленно, а по-настоящему, когда щёчки-хомячки. Огромное удовольствие от сочетания красоты, радости и мудрости, наполняющих рассказ до краёв. Не просто муза гладила клавиши печатной машинки, то была леди Ирония, с острым язычком, тонкой талией, изящными ножками и огромными на пол-лица глазищами, порою грустными, порою юношески-озорными.
Один вопрос остался разрешённым только в моём хихикающем воображении, как чёрт возьми наш очаровательный доктор наук представлял курицу, несущую бесскорлупные яйца, сам процесс так сказать? Я напредставлялась настолько, что до сих пор глаза утираю и, скорее всего, мои ближайшие омлеты, яичницы и «всмятки» будут напоминать мне эту историю.
Искренняя благодарность Писателю и Чтецу за восхитительные минуты!
Свою вторую жизнь Хэ Сяо-эр прожил так как сумел, не больше и не меньше. Но мгновения, подаренные ему на исходе первой жизни, навсегда впечатаны в память его души, их пылающий контур останется с ним до скончания века.
Да, озарение всегда ищет достойного, но критерии выбора нечеловеческие, в этом всё дело. Он стал избранным там, под ивами на берегу реки…
Рассказ словно луч солнца, сверкнувший на острие меча, потом ещё долго держится мягкой сияющей змейкой под закрытыми веками.
Тигру моя благодарность за исполнение.
Со словами будьте бережны, вы же писатель.
По поводу того, как можно ранить детскую душу, говорить нет смысла, но скажу своё — эта книга не о том, ранит ребёнка совсем другое…
Помня одну вашу книгу, подарившую меня дивными образами, прошу простить за резкость.
Какие только эмоции не вызывал у меня Александр Сергеевич, но страха среди не было. Да вот поди ж ты!
Дымящаяся мертвенно-серым луна, безжизненным взглядом соединённая с лежащим перед ней пространством, тяжело дышащим под лилово-серым искрящимся ледяным саваном.
Подумалось, что поэт в этом стихотворении выразил что-то, в действительности произошедшее с ним и поразившее его настолько, что захотелось излить на бумагу, упростить, превратив в слова. Увидеть, словно в перевёрнутый бинокль, издалека и приглушённо. Отпустить, неловко улыбаясь, дескать, чего только не примерещится, задремал под шкурами после застолья доброго…
Так есть же Кирсанов, ещё там какие-то варианты, чего вы тут на посту стоите, отбиваетесь от музыкальных вставок в озвучивании?
Непонятный мне энтузазизм в действии.
Мне жаль, что в основном произведения писательницы озвучили женские голоса.
Почему жаль? Да потому что это автоматически отаправляет озвученное в «женскую прозу», само это сочетание вызывает у меня слюноотделение, сплюнуть в раковину (Венеры пенорождённой).
А Щербакова прекрасна! Горячая, острая, любящая, пронзительно-тоскливая…
Козию, Герасимову — неистовая моя благодарность, осилили, поняли, почувствовали, передали, на лодочке своих голосов — отправили в сердце моё…
Часто благодарна этому чтецу за выбор, нахожу и читаю. Есть произведения определённого уровня, с которыми стоит знакомиться именно так (впоследствии не исключая продолжения общения с аудиовариантом).
Городок в табакерке… но сколь провидчески страшен его исход.
Ясно и чётко о том, как пряжа рано или поздно иссякнет, но в ход пойдут седые мёртвые космы, грязные клубки шерсти, сантехническая пакля.
И тогда настанет время огня — с которого всё началось и которым всё заканчивается…
А мне одно только пришло в голову:
— Рыцарь, а ты чего хотел-то?
— Воды испить.
— Ну так и пил бы!
Прочитано очаровательно, благодарю.
Стих.
Голос души твоей…
В напрасном ожидании простояла на берегу, пока не озябла.
В рассказе — время отлива, когда на камнях остались горечь разочарования, тоски и неприятия.
До того, как им суждено высохнуть под палящими лучами солнца и исчезнуть, глупой чайкой успела взлететь мысль — чтобы прекратить торжество смерти, нужно изъять из вечного круговорота саму Жизнь.
Всего-то и делов…
Ах, какие чувства вызывала Она у мужчин, сколько писем, километров слов, аритмий признаний, жарких обетов и холода понимания, что ничему не суждено случиться, посвящено Ей.
Она — ось, которая держала их всех, даря им, безголосым — сцену, где в партере места отданы — небу и звёздам, далеким, ледяным и равнодушным, а после партера — ряды кончаются, переходя в Вечность…
Она — ось. Их письма — ленты, привязанные к оси, позволяющие Ей стать колесом. Исчезнут они — ось останется просто осью. Исчезнет ось — их унесёт в пустоту.
Где будут они лететь, ища новую ось, новую боль, новые иллюзии…
Ирина, благодарю за исполнение, за многое, о чём подумалось, но говорить нелегко, да и не надо.
Без совета типа: не нравится — открой и читай сам, я уверена, обойдётесь?
Солнце — видит и одну-единственную, просто потому, что она являет собою его собственную суть.
Одно важно — сгорая, не копти…
Тигр, спасибо!
Чтецу спасибо за исполнение и выбор.
Прав…
Вы тоже.
Вот и написала…
«Наклонные годы» — как тонко. И как это верно…
«Простотой своей — тревожа —
Королевской,
Солнце Вечера — дороже
Песнопевцу!»
(М. Цветаева).
Рассказ тронул и мягкой лапкой толкнул что-то очень внутреннее, для самой себя хранимое.
Весь сборник получился задумчиво-нежный, как мелодия флейты. Ирина, спасибо за исполнение и за новое для меня имя автора.
А здесь спросила, как ей диктором стать, на что ей уже ответили.
Один вопрос остался разрешённым только в моём хихикающем воображении, как чёрт возьми наш очаровательный доктор наук представлял курицу, несущую бесскорлупные яйца, сам процесс так сказать? Я напредставлялась настолько, что до сих пор глаза утираю и, скорее всего, мои ближайшие омлеты, яичницы и «всмятки» будут напоминать мне эту историю.
Искренняя благодарность Писателю и Чтецу за восхитительные минуты!
Да, озарение всегда ищет достойного, но критерии выбора нечеловеческие, в этом всё дело. Он стал избранным там, под ивами на берегу реки…
Рассказ словно луч солнца, сверкнувший на острие меча, потом ещё долго держится мягкой сияющей змейкой под закрытыми веками.
Тигру моя благодарность за исполнение.
По поводу того, как можно ранить детскую душу, говорить нет смысла, но скажу своё — эта книга не о том, ранит ребёнка совсем другое…
Помня одну вашу книгу, подарившую меня дивными образами, прошу простить за резкость.
Дымящаяся мертвенно-серым луна, безжизненным взглядом соединённая с лежащим перед ней пространством, тяжело дышащим под лилово-серым искрящимся ледяным саваном.
Подумалось, что поэт в этом стихотворении выразил что-то, в действительности произошедшее с ним и поразившее его настолько, что захотелось излить на бумагу, упростить, превратив в слова. Увидеть, словно в перевёрнутый бинокль, издалека и приглушённо. Отпустить, неловко улыбаясь, дескать, чего только не примерещится, задремал под шкурами после застолья доброго…
Непонятный мне энтузазизм в действии.
Почему жаль? Да потому что это автоматически отаправляет озвученное в «женскую прозу», само это сочетание вызывает у меня слюноотделение, сплюнуть в раковину (Венеры пенорождённой).
А Щербакова прекрасна! Горячая, острая, любящая, пронзительно-тоскливая…
Козию, Герасимову — неистовая моя благодарность, осилили, поняли, почувствовали, передали, на лодочке своих голосов — отправили в сердце моё…
Городок в табакерке… но сколь провидчески страшен его исход.
Ясно и чётко о том, как пряжа рано или поздно иссякнет, но в ход пойдут седые мёртвые космы, грязные клубки шерсти, сантехническая пакля.
И тогда настанет время огня — с которого всё началось и которым всё заканчивается…