Пыл поубавьте, не о вас речь была.

Один из любимых рассказов Булгакова. Неизменно после него чувство гордости, восхищения и благодарности. Сначала по отношению к Михаилу Афанасьевичу, потом к образу Доктора, красиво, тонко и мощно выведенному в этой истории, потом — ко всем на свете врачам, которые были и будут. А в итоге эти чувства ширятся, сливаются, выходя из берегов, превращаясь в неистовую безудержную любовь к людям. Волна эта быстро спадает, отпрянув с отливом, уйдя в песок, но остаётся в памяти ещё одним небесно-золотым штрихом.
Понятно, что это случай из практики и именно пожарный возил туда и обратно нашего доктора, но не могу унять воображение. Два человека, один —
всей душой и делом ежедневно противостоящий Смерти, второй — вступающий в схватку с огнём, умеющий укротить его, тем самым тоже вставая между людьми и Смертью — оказались среди снежного ада в одних санях. И две их солнечно-огненные энергии, сойдясь в один клинок, рассекли, выжгли путь сквозь снежный морок, проложили призрачно-бесследную дорожку к свету фонаря больницы. Битва двух стихий в этот раз закончилась победой тепла и жизни (а волчушки помогали лошадям резвее бежать :)
Прекрасное, завораживающее силой и чистотой, произведение.
Низкий мой поклон Автору, всегда! Голос Чтеца отлично подошёл, тембр, интонации — словно уплотнили образ доктора, оживили его, благодарю от всей души!

Ой, я совсем о другом — как давно это было, жизнь теперь другая, страна другая. Люди кажутся тоже — другими. Словно пролегла невидимая грань…

Тепло и уютно от рассказа, он будто о какой-то другой жизни. Да она и была — другая…
Слушая, невольно параллельной дорожкой мыслей вглядывалась в себя тогдашнюю, ровесницу Сашину. Между детством и юностью простирается бескрайняя страна, в ней правит могущественный султан, который позже станет визирем, правой рукой, советником и другом. А вот каким будет этот султан — мудрым, благородным, с чувством юмора или жадным, недобрым и трусливым — зависит в том числе и от окружающих нас в детстве и отрочестве людей, от событий, встреч, друзей, книг, от маленьких, но таких важных, открытий и свершений, происходящих в детском сердце.
Тронула картинка, мелькнувшая в калейдоскопе образов — баночка из-под монпансье с червяками для рыбалки, была такая — изумрудная с каким-то кельтским орнаментом, а в ней крючки, обожающие время от времени взять у меня кровь на анализ.
Ирина, спасибо огромное за выбор и исполнение.

Почему-то первое, что прилетело на цветы памяти ответом на твои строки — вечно-конечное Беллы Ахмадулиной:

Дай стать на цыпочки в твоём лесу,
На том конце замедленного жеста.
Найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство…

Наверное, потому что осень и грустно, но снежное покрывало уже несколько раз обняло грязные дороги и по утрам тревожно пахнет приближением зимы.

Чудесная миниатюра! Подобные комментарии — украшение сайта.

Замерла на месте…

Дивная Камеллия, ты мне кажешься не той, какой не кажешься :)

Уютно звучат в исполнении Герасимова все эти жуткости. Там, где бы я напряжённо хмурилась, нервно вздрагивая от тиканья часов, он поглаживает и укрывает пледом нежно-ироничной своей интонации. Господи, как же он хорош!
Роман, давно уже ставший классикой, не читала, а фильм, конечно, видела. Слушала с интересом, ставя на паузы, если отвлекалась (что редко делаю). Автор тоже не очень знаком, с фотки смотрит на меня милый озорно-вредный дядюшка с прикольной фамилией, такой душка, а поди ж ты — изысканные блюда у него в голове варились!
С удовольствием прослушала ещё и потому, что сюжет в сочетании с голосом Герасимова — аукнулся во мне Кингом (тот бы часов на десять растянул, обожаю его).
Последняя глава… будто ледяная рука по волосам провела… заключительным аккордом тихо грянуло и оглушило его Величество Безумие…

Ну, что сказать, прелестная история, мрачненько так после неё на душе стало. А ничего себе они развлекаются на Хеллоуин! Нам не понять все эти шарики вместо глаз, кукурузку вместо зубов, потроха куриные. Да нет, конечно, все там целы, живы и здоровы (кроме папочки, у него кукушка уже который год не в ту сторону выпрыгивает, лобиком об стенку тук-тук). Живы, потому что быстренько расчленить даже курицу невозможно. Дочка молчала, потому что исполняла важную для восьмилетней малышки миссию — подавала из мешка, припрятанного в углу, всё это хозяйство.
Папа своеобразно развеял свою осеннюю хандру, сладко-безумная месть жене не пойми за что. Не, ему, конечно, понятно, у него вагон причин. А если глянуть на эту семью из соседского окошка — замкнутый, вечно тусклый муж, жена — куколка с благополучием на фасаде лица, вот дочурка — прелесть, это факт. А зачем поженились-то, что б было как у всех? Ладно, бывает, да только мужчина оказался слабым звеном, унылый неудачник, без устали копающийся в себе. Копал большой ложкой, пока не допёр до идеи, что вот сын, да ещё одной с ним гнедой масти, однозначно сделал бы его счастливым, наполнил жизнь смыслом, а ноябрь — гавайским зноем. Тут готовая работа для психиатра, регулярный приём порошков, контроль, сопровождение — и всё было бы славно.
Бредбери великолепен, так мало сказать и вызвать столько жутких образов и фантазий — это высший пилотаж! Чтеца благодарю за исполнение.

Стихотворение Леви стоит отдельно, возвышаясь одинокой ледяной вершиной. Оно так прекрасно, что сыпать словами у его подножия не буду. Скажу только, что мелодия, подобранная с трепетным вниманием, слилась, переплелась, стала одним целым со словами, с голосом…

Не смогу я сказать всё, что чувствую… но прошу — примите мою самую искреннюю горячую благодарность!

Жить!
Этот стих я когда-то нашла (или он — меня) совершенно случайно (не случайно). Несколько лет назад таким же тоскливым, безвоздушно-серым ноябрьским днём, как сегодняшний, в телефоне листала интернет. А в душе был сундучок тьмы, периодически захлопываемый мной, но сил бить по крышке и придавливать её, чтоб не открывалась, оставалось всё меньше. И сдаться уже хотелось, чего уж теперь, дело прошлое, можно и сказать. Хотелось сдаться… Сладко думалось об этом, манила иллюзия освобождения. И было плевать на то, что я понимала — это иллюзия. Но наползало тотальное «а мне всё пофиг». Я совсем не помню, хотя и тогда и сейчас пыталась вспомнить — как я очутилась один на один с этим стихом, но помню ощущение от него — негромкого оклика и нежного взъерошивания. Оно, наизустно, прошло со мной непростой период жизни. Оберегом, заклинанием, сотни раз произносимым про себя или шёпотом. Оно хранило (через него — хранили), вело, не давало оглядываться, тащило вперёд, звало за собой, светило под ноги.
Осень — пёс, сапоги, грязь, акварелью по небу ветви деревьев, запах костра, черноплодка, одиночество. Зима — пёс, сапоги, снег, опять акварель, новогодние огоньки в окнах, тишина, улыбка.
Весна… А весной я трогала и подводила к губам ветки со светло-нежными листьями, сундучок уменьшился до размера ластика и был щелчком выкинут за борт (стёрто!).
Каждое слово Чтецом поднято бережно и ласково из бумаги, оперено, оглажено и подкинуто вверх. Парите на крыльях мелодии голоса, летите куда хотите! Два низких поклона моих — дивному Менестрелю и Автору стихотворения, который, сам того не ведая, протянул мне руки…

«Всё повидал, понял жизнь, никуда не спешит, мы все придурки и не лечимся, но всё равно он нас всех любит, как аморфных сущностей и биомассу для будущего перегноя на его могилу».

Приятно исполненный, симпатичный рассказик к Хеллоуину. А Иван мог бы, уж коли он журналист, после первого же «её звали...» пошуршать насчёт пропавших женщин или, наоборот, обнаруженных трупов, знал же, что у другана с психикой нелады. Сладких теперь ему сновидений, оранжево-огненных, чёрной молнией пополам расколотых…
Ну, а теперь — свечку в тыкву, мякоть в пшёнку, губы — ярко-алым, волосы под шляпу, метлу — не по назначению!

Голос и мелодия несколько раз опрокинули меня из сюжетной лодки на коврик для медитации, но я упрямо залезала обратно и любопытство победило — я дослушала :)
Эйприл, сестрёнка! твой поцелуй, посланный мне, рождённой в апреле, солнечным пёрышком коснулся носа, спасибо, милая!
Прекрасный рассказ. Картина эта — абсолютно «моя», обладай я чем-то большим, чем умением водить кистью по бумаге, я бы создавала именно такие — серебряные горы, сапфировое небо, золотистые, голубые, нежно-розовые звёзды, сине-изумрудные травы, пусть бы всё в них дышало, дрожало, переливалось, жило. Ждало…
Хол, он хороший, он честно пытался понять. Но — он хотел увидеть, в этом всё дело, нельзя хотеть, это не даст ничего кроме боли в затылке и досады. Просто — видеть, вот в чём секрет. Видеть, не призывая фантазию.
Она знала, что останется на её картине, дротики — а почему бы и нет? И Милдред будет, не повышая голоса, говорить: «Том, Ричи, перестаньте немедленно!», а Хол, посмотрев поверх газеты, непременно возразит: «Ну они же дети, милая», чувствуя себя каждый раз немного предателем, гоня эту мысль, потому что какой же он предатель, чёрт возьми!
Хол — холст, ему немного не хватило стать тем, кто явил бы миру — свою ослепительно прекрасную картину. И это болью отозвалось, потому что он — видел звёзды на картине, их мягкую переливающуюся пульсацию. И не сможет этого забыть. Может, когда-нибудь, спустя много лет, тревожным сырым мартовским вечером, глядя на огонь в камине, он поднимет глаза и засияют ему навстречу разлитые зеркальца луговых озёр, повеет холодом снежных вершин и в глухой тишине дома нежно зазвучит пение трав и дыхание вечности…

Эти строки об Ахматовой и ей посвящены :)

Да, Она — королева…
Любить такую Женщину невероятное блаженство и немыслимая боль. Приговорённый и помилованный, терзаемый на дыбе равнодушия и окутанный негой, брошенный в пламя ревности и охлаждённый тысячью нежных прикосновений… Быть заласканным до дрожи и изгнанным в тьму ледяную и вновь быть призванным под сандалово-шёлковый полог. Что ж, тяжела доля того, кого выбрала королева.
Я — тоже у подножия её трона, замерев, ловлю каждое её слово, эхом чернокрылым докатывающееся до ночных пустошей души.
Анна… Нет имени прекраснее! Имя — вздох, имя — стон, имя — бездна, имя — заклинание, в нём заточены нежная страсть и сила всех стихий земных.
Благодарю за исполнение, так суметь передать тоску ожидания и сладкую горечь встреч! Мелодия женского голоса, обвивающая строки, словно пролилась на них огнём, остудила ледяными брызгами. Да Она и была сиреной, вела на камни, разбивая о скалы, спасала из пучины морской, любила неистово и всегда — на краю бездны.
Анна…

Вас передашь одной
Ломаной чёрной линией.
Холод — в весельи, зной —
В Вашем унынии.
М. Цветаева (тоже королева).

Karl Jenkins — Allegretto
youtu.be/FKgpeVl7yXk

Камеллия, ты чудо! Я всегда знала, что с тобой не соскучишься, да, это стихотворение прекрасно и огоньком бы вспыхнуло необыкновенно ярко, какое счастье, что ты, моя озорная, оказалась (совсем случайно:) там поблизости!