Пробираясь сквозь недоброе, серое, всё ищешь глазами островок, на который выбраться, передохнуть, согреться у костра. Который Менестрель разведёт для тебя хоть в снегах бескрайних, сжигая в нём последнее — свой посох странника, страницы книг, записки, письма, карты…
Дмитрий, прошу принять в который раз мою благодарность коленопреклонённую.
А «бутерброд со шпротом» это да! Ломтик чёрного, маринованное колёсико, яичко, укропчик, да ёлки, опять в магазин, что ли :)
Всех с наступающим, друзья!

А это всем подарок к нг или только у меня пропала звёздочка, уносящая коммент на погоны избранного?
Впрочем, можно и по-другому тексты сохранять…
Владимир Викторович, искренне благодарю за Ваши аккуратные, умные и ёмкие истории, согретые сдержанностью и теплом души!

Опа, опять реклама в тексте. Што ты будешь делать, понимаю — надо, но… А ведь неплох в своём жанре был Гулевич (для меня).
Ладно, о рекламке пару слов — канал этот очень так себе, говорю как тру-краймочка со стажем (ещё с первых выпусков «Агаты»). Инфа там подаётся скучно, заунывно, неразвёрнуто, да и попросту — неинтересно.

История с лёгким оттенком «меча и орала», мелодия в начале накинула улыбочку на кисло-утреннее моё физиономие.
Позабавила «чисто английская, овящённая временем, поза» джентльмена у камина, вспомнился мультяшный Филеас Фогг. А как представители других народов стоят у камина? Как у стойки бара, опираясь на каминную доску всеми локтями, поплёвывая в него или вообще не стоят, сидят на кортках, ну или там в позе лотоса, с медитацией на огонь? Ах, этот милый, стойкий великобританский шовинизм, пером его пощекотали, ехидно посмеиваясь в густые ирландские усы.
Прочитано приятно, благодарю.

Овеянные и смягчённые нежной, романтической грёзой Чтеца, стихи огненноволосой богини древнего народа обрели иной, неожиданный облик.
Мятежные, дикие, страстные, неподвластные перевариванию развалившихся в креслах, захлопнувшихся, размеренно-мещанских (щанское щастие которых в скудных мечтах и бубнении глупом молитвочек, кои в мозгах только и коренятся ничтожно...) яростные, грешные, апостольски чистые строки её — вечно гореть будут в мёртвых небесах грядущего, освещая, стегая, взывая, сдирая кожу, касаясь нерва, не давая погибнуть душе того, кто слышит её…
Ушедшие поэты по-своему закрывают счета, открытые здесь на земли теми, кто всем сердцем, по-детски бескорыстно, гладят их грани, сокрытые до времени…

Не была поклонницей прозы Шукшина, да — читала и слушала вполне охотно, но не так чтобы впритык к аорте.
Теперь же, за все его строки-строчки (прострочены нитью, которая тянется из сердца человека огненного, отчаянно горячившего судьбу, дававшего шпоры своей душе не жалеючи), низко кланяюсь ему. Жажда, о которой я даже не подозревала, будет ли утолена…
Ой, а Герасимов, не могу вспомнить, какую бы ещё книгу он читал с таким упоением, азартом и нескрываемым наслаждением!

Феерично! Только Ерисановой под силу такое прочитать, любой текст она педантично и вежливо разберёт на слова и буковки, невероятным, ей одной свойственным образом, уложит всё это в свою чудесную умную головку, и потом, на миг замерев, словно пианист перед роялем, ровно, графически чётко и изящно, проскачет от заглавия до последней точки на арабском скакуне своего таланта.
Сперва я пыталась угнаться за ней, привычно превращая словосочетания в картинки и образы, но они получались такими кособокими и несуразными, штрихпунктирно движущимися и спотыкающимися, что я оставила это дело и постаралась почувствовать сами слова, красоту их сочетания. Понукая своего коня, стремилась оценить и восхититься «новорожденными» словами, их искромётной оригинальностью и благозвучием. Но тут мой эстетический фильтр прогнулся и раскрошился под напором ринувшегося сквозь него потока.
Срезалась на полдороге. Хромая и охая побрела обратно, напевая «шаланды полные кефали» (очень уж захотелось чего-то простого и ясного).
Из прослушанного поняла одно — Ерисанова несравненна, ей подвластно любое литературное течение, в крайнем случае она его заморозит, выпилит из него глыбу льда и превратит её в сверкающее под светом звёзд совершенство.

Для меня попытка понять немыслимую глубину этой книги равносильна желанию по капле собрать море во флакончик для духов, пробовать не стала, просто слушала. Ерисанова, её остранённо-прохладная манера чтения идеальна для этой вещи, чётко и чисто произнесённые ею слова — словно миллионы серебряных гвоздиков, коими к вечности приколочено огромное полотно, по которому рассыпан жемчуг (бисер) невероятной красоты.
Так пусть игра начнётся…
Долго, очень долго я скользила внутри романа, выбирая только межбуквенное, межстрочное пространство, не смея касаться нитей из слов, боясь сделать хотя бы крохотную зацепку на ткани повествования.
Нащупанные мной, слепой, сокровища покоятся на дне Мариинской впадины и пусть они пребудут там вечно, я же — получила возможность почувствовать их своими эхолотиками.
Уходя на дальний край прекрасной долины интеллектуально-духовного познания мира, не стоит забывать о противоположном, столь же важном и столь же отдалённом методе — чувственном, животно-страстном, безумно-бездумном. Да, мой друг, этот метод должен учитываться, без него весь идеальный мир Касталии летит в тартарары, оставаясь самим в себе, бессмысленным, будучи исполненным смысла.
При переходе справа налево вероятнее всего последует смерть, (взрыв, разлом), ибо чудовищно велика разница вибраций.
Мои сбитые настройки божественной гармонии пищат об одном: находясь на дальнем конце — возьми на себя смелость двинуться в противоположное, тогда тебя нарекут Героем, будут чтить и воспевать в веках. Но ты будешь обречён на восхождение с нуля…
Потому что едиинственно верно — находиться посередине, иное — разрушает, за иное — вечное вращение, грязь и слякоть пути затем неба вздох и снова грязь и слякоть пути и прочая… ._.. _. _.._

Шаг за шагом (китайские братья звучат в этой фразе ярче), долго, длинно, подетально, пододеяльно (тактично), по-герасимовски вельможно и насмешливо-протяжно. Для меня этого достатошно, чтобы дослушать до конца.
Обожаю детективные истории в исполнении Герасимова, он тоже, видимо, их обожает, не знаю, «с листа» ли он это роман читал, но озвучил его так, что мне казалось — мы с ним интригу вместе размотаем и ему самому интересно узнать, какой гад всё там сотворил.
Скорострелам, которые впряглись слушать, видя, что на часах восемь делений — выпрягайтесь, здесь скушно.
Детектив для тех, кто никуда не спешит, познал всё и это всё — ему благостно, по душе и… одновременно — пофигу.

Простите, пожалуйста, и не сочтите за назойливость просьбу принять совет — не верьте вы всяким «фильтрам», они обычно такие дырявые, что над этой дырой впору туалет ставить и всей планетой туда ходить.

Тяжёлая книга.
Периодически наблюдаю картины разви-разлития общения человека и бутылки, по теме вопроса — пили, пьют и будут пить. Потому что живёт в человеке экзистенциальная тоска, мобилизующая все его мысли и чувства на поиск того, не знаю чего, зовущая туда, не знаю куда. Водка в помощь, дорогие граждане, чем не смысл! А заодно и цель — конкретная, досягаемая, осязаемая, которая никогда не предаст, успокоит и утешит, откроет небеса и насыпет оттуда звёзд.
В тумане жизни — жми педаль в пол, и можешь считать себя орудием в руках Господа, в оправдание той тьмы, которую творишь своими руками.
Пьют талантливые, сползая в посредственность, пьют бездарные, мня себя великими, пьют бедные и богатые, простые и знаменитые, обласканные судьбой и невезучие, чудовищный водоворот, утягивающий в себя каждого, подплывшего слишком близко.
Исполнено отменно, артистично и с пониманием, лучшего и представить невозможно!
Мышка, заброшенная в название, зверушка деловая и шустрая, вреда биоценозу не причиняет. И почему бы ей не стать для одного-единственного человека символом освобождения от призрачно-манящего плеска в бокале…

Уже от перечня названий сердце начало таять. Чтобы совсем не расплавиться, послушала половину, остальное на потом от самой себя припрятала (как коробку с френч кисами, которых осталось несколько штук). Щедрая россыпь солнечно-дюшесных рассказиков, по-доброму, искренне, изящно — обо всех, кто живёт, поёт, бегает, летает и ползает вокруг нас. Для детишек, во все глаза с радостным любопытством глядящих на белый свет, и для нас, чтобы тормознули своё превращение в скучных, практичных взрослых.
Славный сборник в изумительном исполнении!

Какая прелесть, «собака с милицией найти не смогла», ага, я тоже (смысла), да и ладно, зато своих собак под этот рассказец выгуляла. Мои-то, наверняка, что-нибудь для себя в сугробах нарыли, да и мне, после иронии в адрес сюжета, в потёмках получилось атмосферку поймать, спасибо чтецу и заброшке, возле которой мы гуляли. Вполне жутковато получилось.
«Свечка», фиг знает, по какой аналогии, а я грешную «Щепку» с Шарон вспомнила, пойду на чердак, на кассете была где-то, с корешком мило напечатанным. Включу на ночь, понастальгирую.

 Эта вещица — для женского, очень женского восприятия. Когда никуда не надо спешить, можно томно нежиться по утрам в постели, лениво перебирая лепестки белоснежных пионов, рассыпанных по чёрному полю блаженства и неги. С плотно закрытыми шторами, будильником, разродившимся шестерёнками об стену, с негромко-ритмичным шорохом, осевшим на голосе Маэстро («Я люблю из горничных делать королев...»)
С интровертностью, аллергией к своему коту, томиком Волошина, небрежно сгорбившимся корешком вверх на подлокотнике кресла, и запотевшим бокалом вина на краю ванны…
Луганская — чудо, это тот женский голос, единственно который могу слушать долго, не перемежая ничьим другим.
Медово-струящаяся белочка, скок-поскок по изумрудам, собирающая их в нитки бус повествования, держащая в острых зубках жемчужинки слов, скатывающихся с губ одно за другим. Недотрожка страстная, дивная, трепетная…
Ответ на вопрос, почему плащеносный удод стал райской птицей, застрял на подходе. Мало того, что он похож на воланчик с клювом, ещё и пахнет нетактично, что за рай такой? Отчего было райских птиц, как они есть, в сюжете не использовать? Ладно, пусть эта милая прихоть писательницы останется тайной.

Благодарю, эта радость взаимна!
Автобиографии, мемуары, воспоминания об известных людях, мне интересны не столько тем, что в них описывается, сколько — как это делается. Ведь вольно или невольно происходит увлекательная вещь — картина жизни, преломленная через линзу восприятия конкретного человека, в изложении на бумаге навлекает на себя грубые масляные мазки правок, или лёгкие, почти невидимые реставрационные прикосновения, но каковы бы не были эти вмешательства, они неуловимо меняют, искажают и без того далёкое от реальности изначальное полотно. И вот эти недосказанности, умалчивания, высвечивания и затенения позволяют узнать об авторе больше, чем он сам того хотел бы.
Даже читая предельно честные, искренние размышления о себе, своей жизни, то и дело приходится нежно отодвигать в сторону колючие мохнатые еловые лапы, предостерегающе качающиеся перед лицом, призванные охранять от чужих глаз то, что не подлежит разглядыванию на близком расстоянии. И от этих тайных сокровищниц у меня на душе становится уютно и торжественно-печально.

Лёгкая, как снежинка, история! Бывает, снег валит хлопьями, качаясь кружевным занавесом, баюкая радостной мыслью о глинтвейне на шкурах возле камина, а бывает — кружится, порхает, летит вверх, в серо-прозрачную бездонную высоту.
Яблочко, схрумканное зимним вечером, под пение вьюги и треск поленьев — ммм, классно! Съеденное игриво и по-кошачьи изысканно, под шутки и смех достойнейших представителей мужского пола — ах, прелестно!
Плыть сквозь метель, пламя, безумие и время, быть этой метелью, пламенем, безумием и временем, исчезнуть, оставив на пороге семечки, которые станут деревьями, чьи плоды подарили миру столько мифов, легенд и преданий — это… по-сфинкски )))
Прочитано замечательно, благодарю!

Человек он был беззлобный, нерешительный и слабый, зато на работе старательный и послушный, как говорится, на своём месте. Вопрос, есть ли связь между жалованьем и памятью и какая? Есть, прямая, вот только для Якова Иваныча она оказалась виляющей и неровной. А к чему ему хорошая память, если жизнь беспросветна и однообразна, зачем помнить всё, что происходило с ним в долгой череде безрадостных дней, это ничего, что память теперь не очень, это даже славно. Вопрос же внутреннего холода и одиночества всегда с неизменным успехом решала огненная вода. У её русла ненадолго оживают обречённые на исчезновение бесцветные отголоски доблести и чести, ещё чего-то… настоящего.
Благодарю за невероятное исполнение (финальные строки… нет слов).

Вы не начитали — негромко, словно себе самому, поведали эту историю, был момент — сердце сжалось от невольной тревоги за вас, будто на миг вы соприкоснулись с тем человеком, наложившись тенью на тень, прошли сквозь него. Испытала почти болезненное благоговение когда средь бела дня, не ожидая ничего подобного, почувствовала в другом человеке эту жертву, ведь это жертва, потому и написала про алтарь…
Благодарю вас, тихая радость от встречи с таким редким сочетанием Произведения и Чтеца, который отчаянно нежно и любовно дарит каждое слово — своему сердцу и не мешает сердцу — дарить голос этим словам.

История пронзительно изящная, как сами фиалки. Не знаю, о каких именно речь в рассказе, их такое разнообразие, но пусть это будут лесные. Прохладные, по-русалочьи чарующие, тонкие до прозрачности, хрупкие, нежные, застенчивые, кратко-мимолётные, для стояния в вазочке не созданные.
Ближе к концу еле слышно полетела над строками, сценой и временем милая трогательная «так вот теперь сиди и слушай»…
Прочитано проникновенно, благодарю от души.

«Но в первый раз несла она ему цветы.
Две ярко-белых лилии
В знак, что более никто, кроме него,
Так не называл её по имени.»
(Илья Калинников)

Непостижимо высок и прекрасен был тот, кто написал этот рассказ!
Во мне сейчас такой ураган и кружение мыслей, полупризрачных картин и неземных образов, что не нахожу слов выразить их.
Чудесное сумасшествие… пусть владеет мной в тишине, оно будет недолгим, исчезнет, оставив холод и пустоту повседневности.
За полёт — потерянные крылья, что ж, это справедливая плата, ибо амплитуда маятника была слишком велика.
Чтец изумительный, не каждому дано умение отдавать свой голос произведению, приносить его как священный дар на алтарь литературы, всей душой служить ей. Благодарю.