Избранное

Допрежь того, как грубости дать волю,
Представьте душу чью-то – чашу боли.
И то представьте вы, что грубость ваша
Последней каплей станет в этой чаше.

СПАСИБО, ОЛЕГ!

Вильгельм Гауф известен нашему читателю и особенно зрителю, главным образом, благодаря анимационным экранизациям: «Калиф-аист», «Карлик Нос», «Маленький Мук». В этом смысле его можно уподобить таким серьезным авторам как Свифт или Дефо, давно и незаслуженно переведенным в раздел детской литературы с их адаптированными «сказками». Сказки Гауфа доступны детям и без упрощения. Но в них есть второе, и третье, и четвертое дно для любителей готики, восточной экзотики и философии, которым покорны все возрасты. Гауф в стильном исполнении Елены Хафизовой — это изысканное блюдо для литературных гурманов.

Спасибо, Евгений, обязательно познакомлюсь с этим автором

Спасибо большое! У меня еще 25 поэм по сюжетам известных и мало известных сказок akniga.org/hafizova-elena-skazki-hafizy-1

Да-да, именно бесстрашие перед смертью, презрение к опасности, как у офицера по имени Юрий Герман в 6-ом треке этой книги akniga.org/blok-i-gumilev-v-vospominaniyah-sovremennikov

Евгений, 1) Крабат попадает к мастеру, не поддавшись на настоящий соблазн, а только потому, что он голодный сирота, не прижившийся в доме пастора. 2) Помощь слабым новичкам мастер запрещает своим ученикам под страхом смерти и жестокой расправы. И все же Тонда и Михал защищают их, не думая о себе. 3) Когда мастер предлагает Крабату стать его преемником на мельнице и сделать ежегодной жертвой доносчика Лишко, тот отказывается, не желая распоряжаться ничьей жизнью. Он готов принять смерть, как Тонда и Михал, только бы не стать вторым мастером.
Да, книга невероятно дорога мне, и без всяких подгонов по времени, получается так, что на Рождество я переводила главу о Рождестве, на Пасху — о Пасхе, об июне — в июне… О смерти Тонды — накануне первого в жизни общего наркоза. Эта работа для меня — настоящая мистерия. И большинство эпизодов я перелагаю в стихи akniga.org/proysler-otfrid-krabat Когда найдете время, всё же послушайте!

Когда опасность угрожает именно ему, и он это знает, — то все же единственный из всех парней остается внимательным, мягким и добрым. Думающим не о себе, а о других.

И главное, Евгений, удивительный стоицизм и несокрушимая доброта Тонды. Когда опасность угрожает именно ему, и он это знает, — то все же единственный из всех парней остается внимательным, мягким и добрым. Думающим не о себе, а о других.

Канторка, поющая в церковном хоре, не борется со злом, а просто, ничего не боясь, приходит к мастеру и забирает у него Крабата. Попав на мельницу, Крабат забывает молитву «Отче наш», и три года подряд, в Пасхальную ночь, только голос Канторки будит его благочестивую детскую память. Тонда и Михал погибают за други своя, как истинные христиане, потому что готовы помогать слабым и защищать их. Тела всех парней, помешавших мастеру в его злодеяниях, попадают на страшную Пустошь, но души их — освобождаются тем от власти зла. А главная драгоценность повести — несокрушимая доброта и стоицизм моего любимого героя — Тонды.

Друзья, отсылаю вас к новому переводу и переложению этой сказочной повести в стихи akniga.org/proysler-otfrid-krabat Она бесконечно волнует, и не только меня.

Друзья, отсылаю вас к новому переводу и переложению этой сказочной повести в стихи akniga.org/proysler-otfrid-krabat Она бесконечно волнует, и не только меня.

Образ ворона из 3-ей главы этого романа напоминает мне ворона Зинаиды Гиппиус:

«В темнице сидит заключённый
Под крепкою стражей,
Неведомый рыцарь, пленённый
Изменою вражей.

И думает рыцарь, горюя:
«Не жалко мне жизни.
Мне страшно одно, что умру я
Далёкий отчизне.

Стремлюся я к ней неизменно
Из чуждого края
И думать о ней, незабвенной,
Хочу, умирая».

Но ворон на прутья решётки
Садится беззвучно.
«Что, рыцарь, задумался, кроткий?
Иль рыцарю скучно?»

Тревогою сердце забилось,
И рыцарю мнится —
С недоброю вестью явилась
Недобрая птица.

«Тебя не посмею спугнуть я,
Ты здешний, — я дальний…
Молю, не цепляйся за прутья,
О, ворон печальный!

Меня с моей думой бесплодной
Оставь, кто б ты ни был».
Ответствует гость благородный:
«Я вестником прибыл.

Ты родину любишь земную,
О ней помышляешь.
Скажу тебе правду иную —
Ты правды не знаешь.

Отчизна тебе изменила,
Навеки ты пленный;
Но мира она не купила
Напрасной изменой:

Предавшую предали снова —
Лукаво напали,
К защите была не готова,
И родину взяли.

Покрыта позором и кровью,
Исполнена страха…
Ужели ты любишь любовью
Достойное праха?»

Но рыцарь вскочил, пораженный
Неслыханной вестью,
Объят его дух возмущенный
И гневом, и местью;

Он ворона гонит с укором
От окон темницы…
Но вдруг отступил он под взором
Таинственной птицы.

И снова спокойно и внятно,
Как будто с участьем,
Сказал ему гость непонятный:
«Смирись пред несчастьем.

Истлело достойное тленья,
Всё призрак, что было.
Мы живы лишь силой смиренья,
Единою силой.

Не веруй, о рыцарь мой, доле
Постыдной надежде.
Не думай, что был ты на воле
Когда-либо прежде.

Пойми — это сон был свободы,
Пускай и короткий.
Ты прожил все долгие годы
В плену, за решеткой.

Ты рвался к далекой отчизне,
Любя и страдая.
Есть родина, чуждая жизни,
И вечно живая».

Умолк… И шуршат только перья
О прутья лениво.
И рыцарь молчит у преддверья
Свободы нелживой».