А вот вам письмо этой Лике
что Вы кашляете, это совсем нехорошо. <…> Бросьте курить и не разговаривайте на улице. Если Вы умрете, то Трофим (Trophim) застрелится, а Прыщиков заболеет родимчиком. Вашей смерти буду рад только один я. Я до такой степени Вас ненавижу, что при одном только воспоминании о Вас начинаю издавать звуки а lа бабушка: «э…э…э». Я с удовольствием ошпарил бы Вас кипятком… Прощайте, злодейка души моей.
ну не о том яяяяяяя. Эта Анюта… ну какая к ней жалость или вот она… в обыденном смысле. по факту момента, жалко. а по жизни — таких анют море разливанное и они сами хотят такой жизни… а о Чехове...)))) открываем биография и письма… Бабник Антон был знатный, потеряв невинность еще в тринадцать лет в таганрогском борделе. Публичные дома он любил посещать едва ли не всю жизнь. Даже во время поездки на Сахалин с благородными целями (доктор Чехов ехал общаться со ссыльными и, по возможности, облегчить их участь), писатель-медик шлялся по борделям и остался, судя по отрывку из письма, доволен:
Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского, который, говорят, снялся на одной карточке с какой-то японской ******. Комната… чистенькая, азиатско-сентиментальная… ни тазов, ни каучуков, ни генеральских портретов. <…> Стыдливость японка понимает по-своему. Огня она не тушит и на вопрос, как по-японски называется то или другое, она отвечает прямо и при этом, плохо понимая русский язык, указывает пальцами и даже берет в руки, а при этом не ломается и не жеманится, как русские. И все это время смеется и сыплет звуком «тц». В деле выказывает мастерство изумительное, так что вам кажется, что вы не употребляете, а участвуете в верховой езде высшей школы. Кончая, японка тащит из рукава руками листок хлопчатой бумаги, ловит вас за «мальчика» и неожиданно для вас производит обтирание, причем бумага щекочет живот.
Да он таким же был, как и его студент. Мордовал всю жизнь эту Лику Мизинову и по публичным домам шастал в пьяном виде и все это подробно и талантливо описывал в дневниках.
что Вы кашляете, это совсем нехорошо. <…> Бросьте курить и не разговаривайте на улице. Если Вы умрете, то Трофим (Trophim) застрелится, а Прыщиков заболеет родимчиком. Вашей смерти буду рад только один я. Я до такой степени Вас ненавижу, что при одном только воспоминании о Вас начинаю издавать звуки а lа бабушка: «э…э…э». Я с удовольствием ошпарил бы Вас кипятком… Прощайте, злодейка души моей.
Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского, который, говорят, снялся на одной карточке с какой-то японской ******. Комната… чистенькая, азиатско-сентиментальная… ни тазов, ни каучуков, ни генеральских портретов. <…> Стыдливость японка понимает по-своему. Огня она не тушит и на вопрос, как по-японски называется то или другое, она отвечает прямо и при этом, плохо понимая русский язык, указывает пальцами и даже берет в руки, а при этом не ломается и не жеманится, как русские. И все это время смеется и сыплет звуком «тц». В деле выказывает мастерство изумительное, так что вам кажется, что вы не употребляете, а участвуете в верховой езде высшей школы. Кончая, японка тащит из рукава руками листок хлопчатой бумаги, ловит вас за «мальчика» и неожиданно для вас производит обтирание, причем бумага щекочет живот.