Не люблю я тему попаданчества. Не такого, как у Круза, а когда кто-то попадает в прошлое и начинает давать советы Сталину. Но книга Алексея Щербакова мне понравилась. Щербаков вообще человек интересный. Сейчас на ютуб-канале Лен.ру выходят ролики, где Щербаков рассказывает про западных леваков. Ведущая историк Елена Прудникова. youtu.be/INuSqDoogLk Рекомендую интересующимся.

ПС. Декламатор неплох. Буду слушать его начитки.

Повесть «Зима» 2019 года — это мое последнее на сегодня художественное произведение, или иначе: крайнее. Повесть является прямым продолжением рассказа «Дорога домой», написанного в 2012 году. Действия рассказа происходят в первые дни после ядерных ударов. Действия настоящей повести — спустя десять месяцев.

Главный герой рассказа и повести — простой парень, не десантник и не спецназовец, не крутой выживальщик. В прошлом, до ядерных ударов, он был обычным «белым воротничком», — ничего бравого и героического. Ему повезло не оказаться в зоне поражения и не сгинуть в первые дни после катастрофы. А потом он меняется. Нет, он не приобретает супер-способностей, не превращается в «Рэмбо», он всего лишь остается человеком. Именно поэтому он действует жестко и жестоко. Он не жует соплей, не перекладывает решение проблем на кого-нибудь другого, не пускается в интеллигентские рассуждения о слезинке ребенка, не склоняет голову перед жестокой судьбой. Он действует. Видит зло и уничтожает его. Никто его не назначал судьей, не наделял полномочиями вершить правосудие. Он просто делает то, что должен делать.

«Зима» — тяжелое произведение, жестокое. Некоторые сцены мне было нелегко писать, поскольку я, автор, обязан переживать то, о чем пишу, все пропускать через себя (писатель этого не делающий — говно, а не писатель, сколь бы изящен не был его язык и как бы мастерски он не сплетал сюжет). Но я должен, обязан был написать эту повесть. Именно так. Зло, жестоко, кроваво. У читателя (слушателя) возможно возникнет мысль о том, что автор кровожаден. Уверяю вас, это не так, — автор зря мухи не обидит. «Зима» — это ведро холодной воды на голову романтикам, что упиваются историями про конец света. Это не романтический постапокалипсис с байками у костра. Это трагедия и предупреждение: если ядерная война когда-нибудь произойдет, выжившим достанется не политкорректный мир «Фоллаута» с Ядер-Колой и крышечками, а мир «Зимы», в котором, как в худшие времена человеческой истории, жизнь человека — любого пола и возраста — ничего не стоит; мир, в котором женщины и дети поедают добытых мужьями и отцами чужих женщин и детей; мир, в котором убивают всех, без квот и цензуры, без пощады и жалости, просто потому, что так надо.

Спасибо Олегу Шубину за озвучку!

vk.com/wall459693321_133

Очень ламповый ретро-футуристичный рассказ в духе американской фантастики времен, когда фантасты писали про будущее, про контакты с инопланетными цивилизациями, про «ракеты» на крыше вместо личного авто или просто добротные страшилки-хорроры.., а не про одноногих транснегролесбиянок, преодолевающих сочащийся токсичным тестостероном патриархальный мир, бесчувственный к проблемам небинарных идентичностей. Нивен, Саймак, Робинсон (молодой, когда он еще не был укушен феминистками и не водил дружбу с трансвеститами), Симмонс, Дик (великий «безумец» Дик!)… — вот, кого я вспоминал, когда слушал этот рассказ. «Мясо для машин» — годнота.

Интересное замечание. И оно по делу. Были комментаторы, которые удивлялись: «а чего это зомби заговорили?», или: «а как это пацаны в конце зомбячий язык стали понимать?». А вот ваше замечание, вполне логичное.

Сейчас объясню…

ВНИМАНИЕ! ДАЛЬШЕ БУДУТ СПОЙЛЕРЫ!

Блинов не стал воспринимать Зимина как «зомби» по той же причине, по которой, к примеру, родители не воспринимали как «зомби» собственных детей до семи лет. В повести есть, вот такое вот место: «Первые импланты Сержу и его сверстникам установили, когда ему было семь лет. Потом был апгрейд в десять и в четырнадцать...» Ведь нет у детей имплантов, так? А дело в том, что жители Новой Москвы воспринимали друг друга как обычных людей не потому, что нейроинтерфейсы их работали по принципу «свой/чужой». Там задействованы сложные алгоритмы, в которых учитывались локации, базы данных по лицам и по голосу. Так человек с ошейником однозначно воспринимался как «зомби» по ошейнику, как на территории завода или фабрики, так и за пределами, т.к. ошейник подавал четкий сигнал «это не человек». А человек без ошейника воспринимался нейроинтерфейсом как «зомби» по причине того, что его лица попросту нет в базах данных, плюс он находится вне территории Новой Москвы. Но тут уже мог случиться сбой, как у Сержа, перед убийством женщины. Блинов не увидел Зимина как «зомби» попросту потому, что его лицо и его голос интерфейс Блинова распознавал. А внутри периметра человек из мертвого города выглядел бы как человек для всех, но у полиции к такому возникли бы вопросы, потому что человек есть, а интерфейса у него нет. А вот человека с ошейником внутри периметра все обладатели нейроинтерфейсов восприняли бы однозначно как «кадавра».

И вам спасибо на добром слове!

От прослушивания этого говна (к Даниилу Хармсу это не относится, — я про исполнение с «музыкальным» сопровождением) можно отупеть. Не включайте это.

Пожалуй, лучшая книга в жанре постапокалипсиса, написанная на русском. Читал ее в году десятом и… такого натурального переживания ядерной войны и ее последствий я еще никогда не испытывал (позже уже я посмотрел фильмы «Нити» и «Письма мертвого человека», впечатление от них было схожим, но не таким).
Здесь нет никакой «романтики», и никакой нарочитой чернухи. «Чернуха» вся натуральная, такая, я думаю, какая и должна быть (не хочу писать: «будет») при катастрофе такого масштаба.
Герои просто врезаются в воображение читателя, все разные: симпатичные, раздражающие, ненавистные, тупые и разумные, практичные, противоречивые. Настоящие люди, с присущим набором достоинств и недостатков. Главный герой, Данилов, то заставляет переживать за него, то вызывает крепкое слово, но всегда ты на его стороне, ты — как он, ты ему сочувствуешь. Данилов становится твоим близким; ты вместе с ним замерзаешь, скрываешься от распоясавшихся гопников, трясущимися от холода и недоедания руками хватаешь крохи, и снова прячешься… вырываешь сам себе зуб плоскогубцами, бредешь по снежной ночи…
Эту книгу я пережил.
В ней нет чудовищ, мутантов, пафосных персонажей из «Безумного Макса», «постапокалиптической» техники (она появится потом, в других книгах, когда будет уместна), нет никакой мистики (намеки на нее появятся потом, в других книгах, и лично меня они будут раздражать, как и персонаж к этой самой мистике склонный). в «Черном Дне» нет ничего такого, нет набивших оскомину штампов. Книга вообще не воспринимается как фантастическая. Она реальна. Если когда-нибудь, читателю, пережившему ядерную войну, попадется в руки эта книга, и он прочтет ее, читатель, должно быть, сильно удивится, взглянув на выходные данные.

Роман этот (или повесть) произвел на меня сильное впечатление. Сравнимое, пожалуй, с романами Бэнкса, Виджа, Симонса, Рейнольдса и Лема. Идея «Галактического Интернета», передающего сознания и синхронизации этих сознаний, показалась мне очень интересной. Одно существо может находиться одновременно в миллионах миров! Очень здорово! Язык, да, сухой, без украшательств, но почитайте того же Теда Чана — там тоже «телефонный справочник». В творчестве Лазаревича главное — идеи.