А я приняла Маркеса с первого прочтения. Правда, несколько начальных страниц кололась о содержание фраз, как ёжик о кактус (и когда его, наконец, сожрут), но случилось описание вознесения на перкалевые простынях, и я поплыла. И если где-то слышу слово «перкалевые», непременно подсознание выдаст — Маркес. Лето. Открытый балкон, журнал с пожелтевшие страницами и лёгкий холодок по коже от ожидания чуда. И таки да, через некоторое время удалось прикупить перкалевую ткань, а вот с вознесением — увы...)))
Я «Улисс» Джойса не могу осилить от слова никак — ни в печатном, ни в аудио.

Вот, народ воспаление мозга получит — думать будут:«А, что там было, в этих исчезнувших комментариях?!

Боюсь сожрут их там.

За добавкой отправились?

Семиминутный рассказ. А впечатлений сколько!)))

За стену или уже за ножку стола?

Так закусывать надо…

Медмедей не хватает. Балалайка есть, а медмедей нету((

Что на них смотреть, соседей надо водкой тестировать.

Вы меня заинтриговали, слушала одну книгу Родионова, еле дотянула до конца, но чтение ВС не раздражало, ибо сам текст казался нелепым и тягостным, без интриги, но с нотациями. Пойду найду другого автора.

Не знаю. Я почти всеядна, в смысле «всеслушна». Некоторые чтецы могут вытащить любую книгу, но если мне активно не нравится содержание — чтец бессилен. Заметила, что при прослушивании нескольких книг подряд в исполнении одного чтеца начинает глючить восприятие: впечатление, что слушаю одну и ту же книгу.

Плюсег поставила за стиль изложения и описание предполагаемых талантов ВС. Смешно невероятно. Но, мне кажется, вы к нему излишне строги.)

«Пластилиновая ворона» Татарского тоже сюр приличный.)

Зря, вы так. Абсурдизм — целое направление в философии и искусстве, правда есть мнение о его крайней вредности, как для самих адептов абсурда, так и для окружающих.

Послушайте Евгения Клюева, он также активно пользуется приемами, характерными для литературы абсурда, у него есть замечательные короткие рассказы, похожие на сказки Андерсена для взрослых. Более объёмные тексты слушать тяжеловато, во всяком случае я не осилила.

Что ещё понравилось: нет лишних деталей, не устаешь от перегруженности текста описаниями или рассуждениями на тему или без.
Автор вообще молчит и скромно стоит в сторонке, наблюдая за действием с пониманием, любовью и снисхождением. Ну, так, иногда поддаст/возздаст комунить по заслугам и дальше опять в дзэн-хваду погружается.
Текст выстроен так, что темп сохраняется в течение всего повествования, от этого не чувствуешь усталости и затянутости, можно лишь не выдержать эмоционального напряжения, но это в плюс, да и Липскеров находит приемчик для снижения градуса эмоций.
И ещё, пожалуй, очень важное — это маленькие герои, ростом не выше 150 см, невероятно терпеливые, всепрощающие, по детским наивные и чистые, принимающие жизнь и не боящиеся действовать. И это правда, и совсем не чернуха.

Это вторая книга, прослушанная мною после «Родичей». В «Родичах» изумило описание парадокса детской наивной простоты в оценке мироздания на фоне помешательства и суеты какбе зрелых и цивилизованных людей. Разум сошёл с рельсов от процесса поедания земляники, растущей в носу, а в пустой черепной коробке простучали колеса пелевинского поезда.

Впечатление от «Последнего сна разума» — персонажи Васи Ложкина пробрались по тихому в книгу Липскерова, вцепились своими страшенными зубами в текст, пытаясь в агрессивной тупости откусить побольше. Но, у Липскерова свой мир, и я поймала себя на чувстве жалости к этим недалёким, незадачливым, жестоким в своём скудоумии обитателям околопомоечного пространства. Как автор проделал этот фокус с моим чувством сострадания — не знаю. А, Липскеров, как истинный маг и волшебник, заставляет читателя поверить во что угодно: в младенцев, вылупляющихся из икры, в человека-дерево, в левитацию, реинкарнацию, живородящие ноги, всего не перечислишь. И даже в то, что он знает тайну существования последнего сна разума. Неет, две трети книги мы не догадываемся об этом, и только испытанным читателям даётся знание, что ПОСЛЕДНИЙ сон разума — процесс умирания мозга, транслирующий из нашего подсознания наиболее яркие моменты прожитого, за несколько мгновений до смерти. И эти мгновения могут быть растянуты почти в полную жизнь.

Мем «мы все умрем» теряет в романе своё ироническое звучание и презентуется автором в различных вариациях. В книге появляются персонажи, рождённые, чтобы умереть через пару страниц текста, рождённые, как и все мы ради последнего сна разума, в котором нам должно открыться что-то сакральное: в чем смысл смысл жизни обывателей, местами смешной, незатейливой и совсем некрасивой и не праздничной.
И может быть, вы получите на него ответ, дослушав книгу до конца.

Нет, ищите ЧТО-НИБУДЬ сами. Что бы вы не искали — найдете портянку, «шашки на голо»и устав строителя коммунизма.)

Понравились ножки и язычок (это не по Варго). Видимо, выстрадано автором. Возможно, сказалось тлетворное влияние разнузданного Андахази.

Ужоссс, конечно, но смешно, а временами грустно. Грустно вдвойне — сложно абсурдистам в реальной жизни.