Кажется, впервые для меня мелодия этого навязчивого танго прозвучала по-настоящему. Не кукольно-постановочно, а — трагично, нервно и… огненно-болезненно от бескожно-честного соприкосновения с тем временем, с той жизнью.
Благодарю Чтеца, бесконечно благодарю!

Коммент не о танго, конечно. Просто не нахожу я слов для этой трилогии…

Пусть это маленькое желание осуществится :)
Floating, Bitter Sweet
youtu.be/y_9iaEsEyo0

Книги освещают мою жизнь (пафосно сказанула, ну уж как есть).
Белые одежды
Жизнь и судьба
Ложится мгла на старые ступени
Тяжёлый песок.
Есть ещё и их много, но эти, с невероятной скоростью вращаясь вокруг невидимой оси, слились в огненный круг, дымящийся болью и страданием, невыносимо ярко сияющий величием и красотой человеческой души.
Арбатская трилогия, накладываясь, словно бы обнимает этот круг, рождая древний символ, который горит тавром во лбу, одаряя умением сострадать и возможностью попытаться понять — другого человека… любого… каждого.
Спасибо великолепным Чтецам, исполнившим тексты этих книг, моя благодарность им бесконечна.

Прочитала и тоже стало жалко этих женщин…

Холодное дуновение вечности подхватило и подняло на невероятную высоту шёпот души Поэта. Его мысли и чувства, затаённые до поры, но страстно ищущие возможности разделить себя с теми, кто, сам того не ведая — ждёт этого.
Высокие своды бесконечных пещер, смертоносные коридоры лабиринтов, сапфировые озёра, в царстве ночи сохранившие свою невинную чистоту, вобравшие в себя силу тишины и камня. Тьма…
Душа, скрывающая свои пути, тайники, карты. И голос души, отворяющий двери своей темницы, в немом желании отдать сокровенное — небу…
Благодарю, Дмитрий, за тонкость и изящество воплощения стихотворных строк, удивительное превращение, алхимия…

Я — сон
И я — в твоём сне…
Спи, милая сестрёнка.
Беречь твой сон буду я…

Я дорогая, но не для вас и ничего не должна вам, это уж точно. Далее не читала, наскучило.

Вот и меня раззодорил ваш задорный задор, задрали поучать-то, как следует-не следует читать, произносить, ударять, дышать, паузировать и прочее.
Эти, которых учите — в разы лучше вас.
Нашла я в инете творчество Магомедова, Пушкин покоя не даёт? Да вы бы его рассмешили! Но, правда, и я хохотнула, слушая пару минут, хоть за это спасибо.
А, кстати, что, нет других классиков, из вашего народа, что вы все лезете в Гоголя, Чехова…

Возьму свою игрушку енота в заложники, поторопитесь!
Обитель… как необычно, впервые увидела это слово в «Доме Ашеров», там оно для меня и застыло — ледяной тенью, тягостным предчувствием.
А вот интересно глянуть контекстную рекламу на компе Ракитина, когда он очередной очерк готовит :)

Как бы мне хотелось услышать об Элизе Лэм.
Классика жанра, (наверное, можно и так сказать). Сколько я читала и смотрела, в том числе и «тру-краймов», об этом! Но Маэстро Ракитин — непревзойдён, хотя и он тоже (да и никто) не может дать однозначный ответ.
Не знаю, каким образом Вы выбираете, какую историю оживить голосом. Но, если рандомно или подбрасываете монетку, то пусть она повиснет вертикально, медленно вибрируя, вращаясь против часовой — над этим делом…

Милые админы, трудно ли сделать возможность выражать симпатию-антипатию автору или чтецу в его профиле — живой, плавающей, дышащей?
Только не надо напоминать, что я могу сделать это это под книгой, угу. Не всегда могу, шутовски предагаете расслабиться. Масса есть моментов, таких как щас, когда я хотела бы убрать из рейтинга свой голос, поняв, за какое дешёвое гэ я его отдала. Ан нет, не могу. Прибито намертво, зацементировано, отлито и тд.
Мерзко и скучно…
Не то ощущение, какое бы я хотела испытывать здесь, на сайте.

Привлекло название книги. Ван Гог, хранящий ключи от моего сердца, негромко вздохнул, одарив фоном к этой истории — только у него была пшеница и Овер, а здесь кукуруза и Канзас.
Часто мне бывает достаточно двух условий — любимый чтец и наличие героя, вызывающего живую симпатию и (или) интерес, сострадание, участие. Имя Пендергаста аукнулось в лабиринтах памяти Пентрагоном (служила бы тебе, мой Хаул, до последнего скрипа). Впрочем, оба эти героя похожи между собой, тонки, бледны, загадочны, одиноки, отстранённо-печальны и оттого интригующе-притягательны.
А, кстати, писал ли кто-нибудь воронушек в интерьере натюрморта? эдак со вкусом расположив их посередь золотистых островков сыра, дышащих негой кистей винограда, грешно-пушистых персиков и обещающих блаженство винных кубков. Рябчики, куропатки, перепела, фазаны, даже лебеди и попугаи — были, а вот вороны…
Чтец давно стал родным, ещё с первой нашей с ним книги, добрая память ему, благодарю горячо и неистово. В это первое утро лета к его ногам от меня — огромный букет лесных фиалок, собранных дождливой ночью накануне…

С какой стати в поисках ветра, который наполнил бы печально застывшие паруса моей души, я обратилась к этому произведению? Неверный был выбор, потому и не случилось мне поймать попутный зефир, ладно, на вёслах дойду.
Чехов… Ведёт по роману, неслышно ступая рядом со мной, с затаённой радостью касаясь созданных им образов, обращаясь с ними, как с хрупким чашами неземной красоты. Да они и есть такие чаши, просто давно забыли об этом и некому было напомнить.
Пороки, отражённые в книге, он ловит зеркалом своего сердца и показывает нам с невероятной нежностью и любовью, глядя в упор чуть насмешливо и бесконечно терпеливо, оттого и кажется, что каждый порок таит за своей спиной двойника, незримо сияющего среди зловония и мрака.
Трое мужчин и одна женщина, древняя формула трагедии. Один — старый вдовец, второй — молодец с вялым сердцем, третий — трухлявая ветвь графского рода, а в центре — очаровательная кошко-змейка.
А как они там пьют! постоянное винное марево, оцепенение тела и мыслей, отсюда почти все их нелепые, отвратительные и жуткие поступки. Слуга Камышева кажется, наверное, единственным островком покоя и разума в этом море низких желаний и скуки.
Чтец — волшебник, слушать его исполнение всегда редкое наслаждение, благодарю!

Роман по-настоящему страшен. Охота… вся жизнь — бесконечная охота, подлая, жестокая, кровавая, а добытые в результате слепой и безумной скачки, ещё горячие трофеи, горделиво разложенные на траве — мертвы… торжество смерти и разложения, символ ничтожности достигнутых целей.

Луна, любовно изливающая на мир отражённый свет, с благодарной тихой радостью принимает ответный дар — нежное прикосновение тумана, струящиеся ввысь ароматы полыни, земли и мёда, инеевое кружево росы, шелест листвы, прозрачный взгляд (из) лесного озера.
Прекрасно понимаю тех, в ком полная луна рождает тревогу, чьё воображение остро-болезненно реагирует на её лик в окне, нервно поводит плечами, видя призрачный отсвет на плитках пола, чувствует неясную опасность от снежных полян, залитых лунным сиянием (ну и прочие, любимые мною, лавкрафтовские готичности).
Мои же отношения с луной — иные. Я невольно улыбаюсь её серебристому шару, увы, такому недостижимому, она одинаково мила мне и ясной южной ночью и в мрачном позднеосеннем своём исполнении, в антураже из седых облаков и багрового сияния, сквозь которые она, по законам жанра, зловеще и хищно смотрит вниз, пульсируя чёрно-лиловой яростью в висках монстров, бредущих по земле в человеческом обличье.
Рассказ напугал… Я не забываю, что Куприн талантливый писатель и при желании мог бы на любой сюжет откликнуться шедевром, дышащим жизнью, но почему-то кажется, что именно этот рассказ был навеян реальной историей, что действительно произошедший случай послужил каркасом (скелетом, ага) на который перо автора набросило быстрые точные мазки слов, стремительно соединило их в предложения, явив на бумаге образы чёткие, яркие и живые. Как прекрасен язык Куприна, наслаждение!
Столь же прекрасен и Чтец, благодарю их обоих искренне и от души.

Спасибо огромное, я тоже Ваши комментарии стороной не обхожу :)

С радостью читаю Ваши комменты, чудесный Лисёнок.

Рассказ произвёл сильное впечатление, сразу же послушала второй раз, чтобы как-то поудобнее его расположить для неспешного дегустирования. Очень он по вкусу пришёлся, в нём есть всё, на что моё воображение живо откликается, в предвкушении потирая лапки.
Стихии нынче, может, уже и не ждут от смертных поклонения и служения как когда-то, но уважительного отношения требуют неизменно, да и от восхищения тоже не откажутся. Так вот, Аллену не следовало писать свою книгу, вернее, книгу пусть бы писал, но раскрывать местоположение Долины — невзвешенное решение, даже глупое. Тысячелетия она хранила себя и свои тайны, а тут — самоучки-альпинисты навбивают себе в навигаторы координаты и повалят нестройными шеренгами открывать заповедные места, украшая свои маршруты необходимым любому покорителю горных вершин хламом.
Красивый рассказ, словно кристалл аметиста, чёткий, строгий, яркий. Совершенство… достойное великолепной оправы, которую и подарил ему Чтец. Изумительное исполнение, маленький шедевр, созданный с любовью, вниманием и невероятной тщательностью, давно мне не приходилось слушать чего-либо подобного, потому и планка потихонечку сползла вниз, переставлю-ка её повыше. Благодарю и примите моё искреннее восхищение!

О, эта книга словно для меня написана! Милый Чарли, малыш, я понимаю тебя!
Кто ещё может представить, сколько эмоций, тончайших переживаний и изысканных наслаждений дарит шоколад! С ним и только с ним — мой многолетний роман, менялась я, мой мир, вкусы, интересы, но храню верность ему, единственному. Его аромат, оттенки, очарование принимаемых форм… Процесс извлечения из обёртки, посверкивающей золотом, серебром или же разворачивающейся разноцветными лепестками дивного цветка, всегда обещает блаженство. Сколько в этом сакрального, неведомого непосвящённым. Не откусывать и жевать, о нет, это варварство! Отломить нежно, положить медленно и… короче, это любовь, как я и утверждаю.
Соло или чередуя с дольками апельсина или глотком кофе, хрупкий — морозным вечером или тающий — от летнего зноя (встречающий небытие с папиллярами моих пальцев на гладкой спинке), льющийся тонкой струйкой или фигуркой застывший. Бесконечная радость…
Очень понравился Чтец, с галантной неторопливостью выкладывает на воздух каждое слово, приятнейшая для моих ушек особенность, благодарю!
Дивный Джин Уайлдер, пусть облачко моих воздушных поцелуев коснётся тебя — за созданный тобою образ Вилли Вонки!

Неожиданное осталось послеощущение от детектива. Стало грустно, даже тоскливо до слёз, потом немного радостно и, вот уж совсем некстати, волнующе торжественно. Такую вот интересную вещь я прослушала.
Снег, снег… всё укроет снег…
И будет — новая страница, с ожиданием глядящая в сапфирово-звёздное небо, потом ещё одна и ещё… И пальцы Судьбы будут их бесстрастно переворачивать, складывать бесконечными стопками, укрывать дивной красоты обложками, вышивать на их корешках непроизнесённое имя каждого…
Изумительно хороши и Чтец и Автор (как я люблю его «Дополнительный»), благодарю искренне обоих.

Чёрные начинают, Белые заканчивают. Партия, начатая в полумраке свечей, завершится в лучах солнца…
Благодарю Чтеца, прекрасное исполнение!