Какая ехидно-фантасмагорическая вещь! Её хочется рисовать, ловить и запечатлевать, хорошо бы акварелью — чугунно-синие мрачные фьорды и чёрную морская гладь, отталкивающую мертвенный свет полночного неба. Хороша пастель — для жемчугово-серых котов, таких изящно-отстранённых и насмешливых. Ткань нужна, много ткани: белой, атласной, шелковой, кружевной, бисером расшитой и чтобы зернышки граната ручейком по складкам.
Скрипку, плывущую над землёй, нежно и грешно-подлунно играющую как нарисовать — нотами, нотами, бегущими одна за другой, чернила смазаны, быстрее, громче и пронзительнее… отпевая.
И окна настежь, чтобы ветром ледяным оживить всё это, в углу сваленное, замершее, искусственное!
Очень неожиданный рассказ, я привыкла знать другого Андреева, мне понравилось невероятно, но всё же мохнатой кисточкой облезлого хвоста перед глазами вертит мысль, что прослушала я Булгакова.
Прочитано великолепно, настолько чётко и ловко по ступеням вниз проскакали слова, что я поёжилась в конце как от холода, будто на мгновение в самом низу этой лестницы встала.
Пока слушала, испытала столько разных чувств и эмоций и все они получились такими первозданно яркими и сильными, что я растерялась.
Сколько всего хотела написать, думала — вот сейчас об этом скажу и ещё об этом, короче, собиралась строчить и заливать экран словами. А дослушав поняла, что ничего не хочу сказать кроме того, что это самая прекрасная книга о свободе, какую мне довелось встретить в последнее время.
Ну и чтец, конечно, он мне всю душу перевернул своим исполнением, перевернул и бережно так всё обратно сложил, лучше чем было.
Какая прелестная ерунда! Лёгкая, бестолково-приключенческая аудио-голливудинка, которую хорошо использовать: во время рутинной разборки бумаг на работе, скучании в пробках по дороге с работы, при нарезке салатов, выковыривании пробки из красного сухого, наливании в бокалы, выпивании, разливании холодца в бабушкины лотки, выгуле пёселей…
Вообще, мне кажется, что роман был затеян ради описания этих двух братьев-наёмников, тарантиновских балаболов с философским уклоном, автор буквально млеет от их образов.
Чтец шикарный, чувствуется, он охотно развлекался, периодически пытаясь скрыть иронию под новостно-газетным стилем исполнения (напомнил чтеца симмоновского «Террора», что добавило сумасшедшинки в виде сочетания адского холода и тьмы с объятыми пламенем американскими лесами, перемешав гимн человеческому героизму с порочно-размягчённым стилем мышления реднеков.
Наверняка рассказ наполнен философским смыслом, но у меня с утра смешинка к губам прилипла, поэтому неохота хмурить лоб и искать что-то глубже поверхности.
С момента поднятия нашего героя на борт слушала с улыбкой, щекоча пузико мысли а не Марк ли там Твен своим пером по строчкам прогулялся.
Право, мне близок выбор ветхозаветного старца, семь пар, пять из которых передадут своим детям раскосые глаза и высокие скулы (обожаю), плюс индийцы плеснут в общий костёр ярких цветов и загадочности. Ещё есть негр со своей толстушкой женой, которая живо представилась этакой Женуарией и я тут же в неё влюбилась. Нравится мне этот корабль, отличное начало новой истории мира!
А что касается белого брата, жаль мне, что суша появилась так быстро, за пару недель плавания негромкий вопль туманной ночью и всплеск за бортом решили бы дело.
Чтение — будто десерт, заказанный к моему сегодняшнему настроению, благодарю.
Какая дивная манера речи, это трогательное сочетание аристократичности, театральности, лёгкости, глубочайшего вхождения в образ, и безграничного подчинения и служения ему. Не произнесение текста, а бережное превращение в звук каждого слова, эхом побывавшего под сводами души и памяти.
Должным образом не следила за рассказом, для меня сегодня был только голос, он соткал и оживил милую пожилую сеньору, доверчивую и гордую. Настолько ясно она виделась, что кажется, я могла бы рассказать про её рост, походку, только ей свойственный неуловимый аромат туалетного мыла и чего-то домашнего, пряного и немного грустного, про то, что когда она смеётся, её левая бровь опускается на глаз, что седина у неё началась двумя широкими полосами от висков, а ещё у неё есть фиолетовая косынка, давным-давно подаренная мужем и она надевает её только в исключительно важных случаях…
Мне радостно от того, что сохранены такие записи.
Где-то в летописи природы главы с зимней стужей, замерзающими на лету птичками, искрящимся снегом и сугробами по пояс вырвались на волю и озорно попрятались среди других страниц. У нас такая чудная весна этой зимой, что стихи о любви как по струнам легко съехали в сердце.
Про поцелуй, вспомнились мне давно слышанные слова о первом поцелуе, дескать по нему можно гадать, как потом сложится романтическая сторона жизни, все увлечения, страсти и любови.
А что, теория забавная и мне нравится. Следуя ей, надо в своём багаже поискать и подкрутить русалочьи настройки, ибо первый поцелуй был от мальчишки, который учил меня летом на море нырять. Нырять у меня не получалось и я, перебирая руками по тросу от буйка, заталкивала себя на глубину, чтобы добыть доказательную горсть песка. Вот за этим спуском вдоль троса, почти у дна, я и была поцелуем опечатана.
Такое трогательное полузабытое воспоминание сонно подмигнуло из прошлого благодаря этому сборнику.
Я бы мимо пролетела, но это один из любимых романов детства, так что пройдусь пешочком: прочитано небрежно, без понимания текста, на одной монотонно-оптимистической рельсе, с неузнаванием слов и смысла предложений, с разбегу и вникуда куда-то.
Да ещё и кокетливо-кулинарно выложил частями.
Аррр!
Коротко и негромко об ученичестве.
Разговор Мастера с пришедшим проситься в ученики — словно картина из на мгновение застывших во взаимном кружении белых лепестков и камней, рубиновых углей и переплётов древних книг, оплавленных свечей и гусиных перьев, реторт и колбочек, опалово светящихся в лунном свете.
Яви мне чудо, тогда я поверю и пойду за тобой — какие страшные слова. С них начинается дорога, окольными петляющими тропками ведущая к океану лжи, предательства и забвения. Или же (такое тоже возможно), разговор этот через много лет толкнётся внутрь нежной спинкой цветка, прорастая из памяти прямо в сердце, распускаясь и благоухая во всех его предсердиях и клапанах. Даря свободу и прозрение…
И никогда это не будет поздно, даже если произойдёт на смертном одре, потому что миг прозрения просияет в оба конца, явив самое прекрасное, что может быть на свете — истинное понимание того, что ничто не начинается и ничто никогда не заканчивается.
А значит, их встрече суждено повторяться до тех пор, пока оба они, увидев друг друга, не проронят ни слова, просто потому что между ними всё сказано тишиной и подтверждено радостью предвкушения пути, ждущего их.
Верить — не в чудеса, доверять — не глазам, сомневаться — не в Учителе, не искать — то, чему уже есть название…
Прочитано изумительно, уверена, что такие короткие, но глубокие вещи озвучивать сложно и чтец прекрасно с этим справился, благодарю.
Великолепно озвученный легендарный роман. Чувствуется, Булдаков тут оттянулся от души, после кинговского «Тела» я не помню такой его вовлечённости в сюжет, исчезла ставшая привычной уху размеренная (скучная) выверенность, ближе к финалу он так разошёлся и зазвучал, что казалось — Оверлук, потрескивает и дымится у меня из телефона.
Браво! Браво Кингу, Олегу и тому, кто всё это в музыкальную обёртку завернул и ленточкой перевязал. Хорррошо! Хорошо настолько, что сейчас дослушаю и зайду на второй круг.
Это — самый прекрасный цветок из всех когда-либо подаренных мне!
Я так давно мечтала о нём, что мечта успела превратиться в своё отражение, дробящееся на сотни около-желаний…
Сейчас я счастлива.
Настолько, что не знаю и не хочу подбирать слова. Благодарю тебя, мой Менестрель.
Двенадцать часов слушала этот роман, одна бы я не вывезла, меня надо было спасать, вытаскивать из трясины, покрытой инеем и пеплом, я там чуть ко дну не пошла, без прощальной записки и меток для поисковой группы. Выбралась только благодаря чтецу, прочитал он эту историю спокойно и максимально отстранённо, без свойственной ему тёплой иронии, принимая на себя дышащее унынием, бескровием и бескрылием давление слов.
Двенадцать часов…
Полночь. Под бой часов в зал медленно входит её величество Безразличие, скользит вдоль рядов склонившихся в поклоне подданных, подолгу останавливаясь перед каждым, заставляя поднять на неё глаза.
Тоска души, сердца и нервов, изморозь на глазах и губах, пустота вдоха и безмолвно-отчаянного выдоха…
Двенадцать часов бесцельности, апатии и аквариумной глубины каждого из персонажей. Только Микеле — мог бы желать, ему будто сквозь сон виделось небо, чайки. Но силы его корней и ветвей не хватит на то, чтобы — отважиться желать. Он единственный трагичный герой этого романа, вызвавший сострадание.
Почти до конца дослушав, вдруг поняла, что дело происходит в Италии. Это же Италия, да что с ними не так! Где змейка-молния прикосновений, где необузданность нрава, где томный призыв во взмахе ресниц и обещание неги движением брови! Откуда в их сердцах такой серый холодец чувств, спресованно застывших, ровных на срезе, гастрономически нуждающихся в горчице с хреном.
Их всех пятерых взять бы как есть и поместить в булгаковскую коммуналку, вот где страсти-то кипят, где хрени и горечи хоть отбавляй, где жизнь в своей тесной коридорности сузилась и уплотнилась в раскалённый добела меч, вонзающийся в донный песок обычного серого дня, расплёскивающий магматическую мощь души, заставляющий расцветать живым огнём даже мокрые угли затихших пожарищ.
Скрипку, плывущую над землёй, нежно и грешно-подлунно играющую как нарисовать — нотами, нотами, бегущими одна за другой, чернила смазаны, быстрее, громче и пронзительнее… отпевая.
И окна настежь, чтобы ветром ледяным оживить всё это, в углу сваленное, замершее, искусственное!
Очень неожиданный рассказ, я привыкла знать другого Андреева, мне понравилось невероятно, но всё же мохнатой кисточкой облезлого хвоста перед глазами вертит мысль, что прослушала я Булгакова.
Прочитано великолепно, настолько чётко и ловко по ступеням вниз проскакали слова, что я поёжилась в конце как от холода, будто на мгновение в самом низу этой лестницы встала.
lgz.ru/article/ne-slyshat-golos-konyunktury/
Сколько всего хотела написать, думала — вот сейчас об этом скажу и ещё об этом, короче, собиралась строчить и заливать экран словами. А дослушав поняла, что ничего не хочу сказать кроме того, что это самая прекрасная книга о свободе, какую мне довелось встретить в последнее время.
Ну и чтец, конечно, он мне всю душу перевернул своим исполнением, перевернул и бережно так всё обратно сложил, лучше чем было.
Вообще, мне кажется, что роман был затеян ради описания этих двух братьев-наёмников, тарантиновских балаболов с философским уклоном, автор буквально млеет от их образов.
Чтец шикарный, чувствуется, он охотно развлекался, периодически пытаясь скрыть иронию под новостно-газетным стилем исполнения (напомнил чтеца симмоновского «Террора», что добавило сумасшедшинки в виде сочетания адского холода и тьмы с объятыми пламенем американскими лесами, перемешав гимн человеческому героизму с порочно-размягчённым стилем мышления реднеков.
С момента поднятия нашего героя на борт слушала с улыбкой, щекоча пузико мысли а не Марк ли там Твен своим пером по строчкам прогулялся.
Право, мне близок выбор ветхозаветного старца, семь пар, пять из которых передадут своим детям раскосые глаза и высокие скулы (обожаю), плюс индийцы плеснут в общий костёр ярких цветов и загадочности. Ещё есть негр со своей толстушкой женой, которая живо представилась этакой Женуарией и я тут же в неё влюбилась. Нравится мне этот корабль, отличное начало новой истории мира!
А что касается белого брата, жаль мне, что суша появилась так быстро, за пару недель плавания негромкий вопль туманной ночью и всплеск за бортом решили бы дело.
Чтение — будто десерт, заказанный к моему сегодняшнему настроению, благодарю.
Должным образом не следила за рассказом, для меня сегодня был только голос, он соткал и оживил милую пожилую сеньору, доверчивую и гордую. Настолько ясно она виделась, что кажется, я могла бы рассказать про её рост, походку, только ей свойственный неуловимый аромат туалетного мыла и чего-то домашнего, пряного и немного грустного, про то, что когда она смеётся, её левая бровь опускается на глаз, что седина у неё началась двумя широкими полосами от висков, а ещё у неё есть фиолетовая косынка, давным-давно подаренная мужем и она надевает её только в исключительно важных случаях…
Мне радостно от того, что сохранены такие записи.
Про поцелуй, вспомнились мне давно слышанные слова о первом поцелуе, дескать по нему можно гадать, как потом сложится романтическая сторона жизни, все увлечения, страсти и любови.
А что, теория забавная и мне нравится. Следуя ей, надо в своём багаже поискать и подкрутить русалочьи настройки, ибо первый поцелуй был от мальчишки, который учил меня летом на море нырять. Нырять у меня не получалось и я, перебирая руками по тросу от буйка, заталкивала себя на глубину, чтобы добыть доказательную горсть песка. Вот за этим спуском вдоль троса, почти у дна, я и была поцелуем опечатана.
Такое трогательное полузабытое воспоминание сонно подмигнуло из прошлого благодаря этому сборнику.
Да ещё и кокетливо-кулинарно выложил частями.
Аррр!
Разговор Мастера с пришедшим проситься в ученики — словно картина из на мгновение застывших во взаимном кружении белых лепестков и камней, рубиновых углей и переплётов древних книг, оплавленных свечей и гусиных перьев, реторт и колбочек, опалово светящихся в лунном свете.
Яви мне чудо, тогда я поверю и пойду за тобой — какие страшные слова. С них начинается дорога, окольными петляющими тропками ведущая к океану лжи, предательства и забвения. Или же (такое тоже возможно), разговор этот через много лет толкнётся внутрь нежной спинкой цветка, прорастая из памяти прямо в сердце, распускаясь и благоухая во всех его предсердиях и клапанах. Даря свободу и прозрение…
И никогда это не будет поздно, даже если произойдёт на смертном одре, потому что миг прозрения просияет в оба конца, явив самое прекрасное, что может быть на свете — истинное понимание того, что ничто не начинается и ничто никогда не заканчивается.
А значит, их встрече суждено повторяться до тех пор, пока оба они, увидев друг друга, не проронят ни слова, просто потому что между ними всё сказано тишиной и подтверждено радостью предвкушения пути, ждущего их.
Верить — не в чудеса, доверять — не глазам, сомневаться — не в Учителе, не искать — то, чему уже есть название…
Прочитано изумительно, уверена, что такие короткие, но глубокие вещи озвучивать сложно и чтец прекрасно с этим справился, благодарю.
Браво! Браво Кингу, Олегу и тому, кто всё это в музыкальную обёртку завернул и ленточкой перевязал. Хорррошо! Хорошо настолько, что сейчас дослушаю и зайду на второй круг.
Я так давно мечтала о нём, что мечта успела превратиться в своё отражение, дробящееся на сотни около-желаний…
Сейчас я счастлива.
Настолько, что не знаю и не хочу подбирать слова. Благодарю тебя, мой Менестрель.
Двенадцать часов…
Полночь. Под бой часов в зал медленно входит её величество Безразличие, скользит вдоль рядов склонившихся в поклоне подданных, подолгу останавливаясь перед каждым, заставляя поднять на неё глаза.
Тоска души, сердца и нервов, изморозь на глазах и губах, пустота вдоха и безмолвно-отчаянного выдоха…
Двенадцать часов бесцельности, апатии и аквариумной глубины каждого из персонажей. Только Микеле — мог бы желать, ему будто сквозь сон виделось небо, чайки. Но силы его корней и ветвей не хватит на то, чтобы — отважиться желать. Он единственный трагичный герой этого романа, вызвавший сострадание.
Почти до конца дослушав, вдруг поняла, что дело происходит в Италии. Это же Италия, да что с ними не так! Где змейка-молния прикосновений, где необузданность нрава, где томный призыв во взмахе ресниц и обещание неги движением брови! Откуда в их сердцах такой серый холодец чувств, спресованно застывших, ровных на срезе, гастрономически нуждающихся в горчице с хреном.
Их всех пятерых взять бы как есть и поместить в булгаковскую коммуналку, вот где страсти-то кипят, где хрени и горечи хоть отбавляй, где жизнь в своей тесной коридорности сузилась и уплотнилась в раскалённый добела меч, вонзающийся в донный песок обычного серого дня, расплёскивающий магматическую мощь души, заставляющий расцветать живым огнём даже мокрые угли затихших пожарищ.