Но ведь именно его произведения и освещают полуденным солнцем его характер, многое говорят фотографии, лицо — в нём всё…
На другой стороне таких ярких натур, в тени освещённого луной сада, часто таятся нежность, сентиметальность, преданность и (раненая) доверчивость.
А быка он не просто брал за рога, он его кулаком в лоб укладывал :)

Я думала, нужно ли что-то писать под этим рассказом, не стоит ли, а именно — нужно ли? Всё и так очевидно (оче- больно), всё на поверхности, на виду, на ветру… уголь, в сердце погруженный, раздувает до боли нестерпимой…
Что ж, я напишу потому, что Мастер Сардар прекрасен своей какой-то древней, негнущейся, неподкупной и неистовой чистотой ярости. Он может казаться излишне прямолинейным, властным, непримиримым, жёстким и упрямым (он таким и был, а?), но мне невероятно импонирует эта мужественная его грань, он — не прощал! и мне это близко, при всей своей бестолковой безалаберности, я тяжела на прощение там, где речь идёт о моём народе, и то, что он написал такой рассказ, мне сказало многое… Он учился принимать — Свет умения Прощать…
Мой поклон примите, уважаемый, светлая Вам память.
Благодарю прекрасную Нюре, великолепного Чтеца и мелодию, растопившую слой льда ненависти и страха на моём сердце…

Благодарю, друзья, за нежные прикосновения словами, растерялась, как та ворона, но сыр в лапки переложить успела, а если серьёзно, Днепровский — вот кому спасибо, я так, ободряюще подкаркиваю.
(в натальной у меня Овны с Водолеями по Весам скачут )))

 Осень. Кажется, воспеть истончающуюся печальную её красоту для поэтов так же необходимо, как для актёра сыграть Гамлета. Поймать и удержать на кончике пера момент между зрелостью и увяданием, рифмой строк отщёлкнуть створки золотых семечек сердцевины года, по листу бумажному пустить острый запах застывшего в тумане леса, аромат влажного мха и дым от костра.
Мне же в осени дорого одно — проживание распада, конечности всего. Стыло, неуютно, одиноко, ты никому не, ты вне, ты не… Полное отречение, отвержение, отвращение. Ступать по дну… с каждым шагом всё сильнее чувствуя приближение радостного, будоражащего ум и нервы времени. Зима — ей единственной верно моё сердце, о ней поёт, с ней летает и льнёт к звёздам моя душа, её жду нетерпеливо-беззастенчиво!
Оттого и люблю ноябрьские ледяные вечера, когда всё черно — небо, деревья, дома, силуэты людей, на всём лежит печать пепла огненнокрылого.
Тёплый и солнечный получился сборник, но один стих выбился из озорного шуршания листьев, выкатился из мебельных шариков каштана и лёгкого интеллигентского минора, из общей леденцовой россыпи — сверкнул.
«Дозволены только золото и бирюза»… да ты что, да ладно! ну тогда возьму обсидиан и серебро — сочетание чёрного и серебряного вечно, оно милостиво настаивает на необходимости других цветов и оттенков, но неизменно царствует на небе, земле и в изнанке мира, замирая в знаках сакральных текстов, оживая пляшущими тенями древних мистерий.
Если бы в детстве я рисовала осень не так, как учили в художке, это был бы любимый ч/б, серое небо, чёрные стволы, уносящие ввысь ожидание чуда, строгие узоры ветвей, качающихся в дыхании северного ветра, серый перламутр раковины с солнцем, серебро раннего инея на травах и камнях.
Без чёрного нет осени, а искусственный краситель жёлто-оранжевого бон-пари коктейля остался в том зябком классе, на тех неподъёмных стульях и мольбертах, в бездарных акварельках, мокро вытащенных из-под моей кисти (в огонь бы их).
Благодарю, дивный Менестрель, за неугасающее стремление творить и тут же отдавать сотворённое.

Лепестки прошлогодней фиалки, скользнувшей из книги, растёрла в пальцах словно приправу…

У меня по причине лености в глубине сада заросли полыни и чертополоха, собаки, гоняя котов, набирают там полные хвосты репьёв. Вечером, перед тем как пустить в дом, вычёсываю их, непростое это дело, репей и с пальцев-то не сразу стряхнёшь — в папиллярные линии вцепляются, как альпинисты.

Роман один из любимых мною, «Сто лет» не вытянула, в своё время модно дочитав до конца, утонула нафиг, еле всплыла.
Смело слушайте, книги ничем не похожи, но лучше бы прочитать, если есть возможность, этот вариант здорово изрезан, да и в полном многое теряется на слух. Автор любил и умел тонко переживать Слово, относился к построению текста как к священнодействию.

Достала карандаш для отзыва, задумавшись, что написать, сточила до пары сантиметров, но, ёлки, увидела первый комментарий — и сантиметры полетели в камин!
Благодарю за каждое слово, проплыла между ними, ныряя, играя, наслаждаясь…

Эк вас разметало на буквы.
Да, он таков, он не переваривается другими, он приходит и грызёт изнутри, изводя осознанием собственной низкочастотной ограниченности.
Он вывернет то, что узнал — наизнанку, эту изнанку провозгласит истиной, а потом вывернет её ещё раз, ещё и ещё…
В ожидании того, кто воспарит с ним рядом, полируя, разглаживая, свёртывая в трубку и раскуривая, выбивая пепел в камин и возжигая фимиам новой истине, усмехнувшись, загораясь от летящих искр. Рассеивая пепел, из которого вырастает седая полынь, в полнолуние собирая её, на росе высушивая — и окуривая пустые углы сознания от истовой дуроты и бестолковости…
Он уж давно дальше полетел, а вы всё на месте, топчетесь в грязной луже у своих футбольных ворот.

Раздвоен мой язык комментотворения. По одной дорожке бежит неистовая благодарность тому, кто выбрал Шаламова и, как бы там ни было, старался. Вторая же — болью извивается от того как озвучено. Настолько неуместны мелодия голоса, его тембр, интонация, понимание и проникновение в текст, энергетика, чёрт её дери во все дыры!
Не надо бы Шаламова вслух…

Слушала с жадностью, хмуро поглядывая на убегающие процентики. Спасибище автору и чтецу за то что не пришлось напрягать и подстёгивать воображение для получения нужных переживаний, давненько в этом жанре не попадалось ничего настолько интересного!
Изумительно прочитано, а тонкая музыкальная вуаль — ещё один повод для благодарности.

Скучающий бес в лице советника неплохо развеялся, но ему не удалось погубить душу молодого человека, последнего, кто неярко светил в сгущающейся тьме, который стоял на границе между справедливостью и правосудием. Ну что ж, справедливости вынесен приговор, да и кому она нужна, если убийство человека не взволновало общество, не породило в людях гнев, не вызвало желания поступить с преступником по закону, если глас народа нем, у богини один глаз выбит, второй от природы слеп, а чаши весов опрокинуты.
Произведение огромнее, чем кажется, медленно истаивая, качается в толще ночного океана ледяная глыба айсберга вопросов и ответов, с каждым отданным глотком живительной влаги погружаясь всё глубже, в сердце ушедшего под воду лабиринта, выход из которого намертво заложен кирпичом битых надежд.
Если бы не чтец, который уверенно взял под локоть и был рядом до самого конца, захлопнула бы книгу, страшно это — наблюдать, как отливается колокол проклятия человечеству.

 Ага, именно о твёррдости харрактерра и говорит :)

Неплохо бы этот рассказ добавить в сокровищницу другого Дюрренматта, который с двумя «р», (заодно исправив фамилию :)

Ледяная тоска. Не ожидала ничего подобного от этого рассказа и оттого чувство обречённости обняло меня с удвоенной силой.
Будто, гуляя тихим золотым утром вспоминаешь, что завтра у коллеги день рождения и заходишь в лавку купить открытку, выбраешь самую бестолково-жизнерадостную, ну там море, яхта, солнце, мечты сбываются. А дома достаёшь, чтобы подписать и видишь, что цвет волн меняется, тускнеет солнце, паруса сереют и начинают набухать влагой, из открытки слышится отдалённый вой ветра, а картинка продолжает меняться, море отливает масляно-грязным, солнце сужается в лиловое светило, небо безжизненно и пусто, и ты не можешь оторваться от этого зрелища, не можешь очнуться, чтобы остановить это, ты смотришь и смотришь и смотришь…
Необычная манера чтения добавила ярких красок в жуткую фантасмагорию, сбивчиво-задумчиво и негромко наворковал мне в ушко эту историю, выдержав интимную задушевность до самого конца.
Чёрт, сижу оглушённая теперь…

Спектакль яркий, ироничный, подбор актёров на некоторые роли — выстрел и попадание, особенно Ярославцев в роли мистера Сластигроха :) но прослушать не получилось. Просто потому, что у меня свой Эдвин Друд, в нём все и каждый — неразрывно связаны, монолитно едины со словом романа, из его слов рождаются, живут и пеплом в него возвращаются, поэтому их образы нельзя надеть на пальцы голосов чудесных и талантливых, но чужих мне людей…
Милый мистер Грюджиус, стремительно смёл преграды на пути к моему сердцу. Чувствительный и нежный под сухой заветренной коркой, которая запеклась от страданий (хотя стороннему глазу они таковыми и не показались бы).
Мне нравятся открытые финалы, раздражающе притягательные как всё незавершённое, отчего же время от времени их не погрызть, наслаждаясь игрой воображения.
Но здесь — другое, этот роман — река, заливающая предсказуемую равнину, оставляющая после себя в изумруде луговых трав чёрный жемчуг, белые искры донного песка (кольцо с розеткой из бриллиантов и рубинов), устремляющаяся в туманную океаническую мглу, радостно ныряющая во взаимно пресно-солёные волны. Волнуя, волнуясь, растворяясь, растворяя…
Огромно моё сожаление, что роман не прочитан кем-либо из мэтров, услышать бы его в исполнении Герасимова, Козия…

«Чем глубже в раковину ночи
Уходишь внутренней тропой,
Тем строже светит глаз слепой,
А сердце бьётся одиноче…»
М. Волошин.

На сайте за все годы я, пожалуй, не встречала такого горячего, робкого и отчаянного обнажения души.
Благодарю Вас.

Дым от папиросы попал в глаза, скрыл причину спрятавшейся в усах слезы…
В предутреннем сумраке на столе белеют спинки скомканной бумаги. Солнцу отдадут хранящуюся в них мимолётность…
Смелый не ждёт удара сзади, его взгляд устремлён вперед. Омойте рану на его спине слезами…

Благодарю, каждая миниатюра словно птицей вспорхнула из любящих рук.

С порога романа надо мной перевернулся туго набитый рог изобилия с бесконечными названиями — городов, станций, улиц, фирм, ресторанов, префектур, поездов и их маршрутов, вперемешку с ними так же неумолимо сыпались числа — время отправления, время прибытия, время отбытия, время прибытия, время… тпру! Слегка обалдев и понимая, что не справлюсь, хотела грести назад, но уж очень красивая и жуткая традиция самоубийства влюблённых по сговору растревожила моё воображение. Ладно, отыскала, вытряхнула и установила фильтр от всего «лишнего», перебралась на надувной матрас, устроилась поудобнее и доверилась течению расследования, в надежде, что полиция не подведёт, уж они-то не упустят ни одной мелочи, вгрызутся в каждую, изжуют, разотрут, исследуют под лупой и вытащат мой матрас на берег в том месте, откуда я смогу увидеть преступника.
Качественный детектив, без лишних действующих лиц, погонь, стрельбы и прочей вкуснятины. Чистый, аккуратный, ритмично прописанный, красивый как кристалл аметиста. Чтец великолепен — старая школа, что тут скажешь, записано полвека назад — душа отдыхает, когда встречается такое, благодарю!

Рассказ — словно уваренная до загустения мелодия истории человечества, миниатюрный палантир, скатившийся с писательского пера.
Образ скрипача почти сразу спаялся с Роланом Быковым, да так неразрывно, что появилось ощущение ложного вспоминания мелькающих кадров из фильма, где он в этой роли. Древний взгляд печальных умных глаз, живое подвижное лицо, в мимике которого таился неистощимый запас всех чувств и эмоций, доверенных человеку, голос, скороговоркой справляющийся с нелёгкой задачей притормозить поток рвущихся на свободу мыслей.
Как прекрасен наш язык. За повседневной шелухой не помню об этом, говорю чёрте на каком эллочкином диалекте, а тут… Перематывала назад и наслаждалась, утоляя жажду, унимая тоску по его чистой красоте, глубине и силе. Милый любимый Чтец, сколько надоедала ему своими признаниями и вот опять. Тепло голоса, напевная манера, мягкие нотки юмора — идеальным образом вошли в этот рассказ, вмиг став там своими, двинулись вглубь, не оборачиваясь махнули мне — ну, давай, чего встала!

Слушала, распахнув от восторга глаза и уши, до того было жутко, таинственно и загадочно. Любимый писатель лихо без поводьев проскакал на коне своего воображения, и так лихо завернул в конце все мотивы и причины в ткань повествования, что они при очередном прыжке через каньон повылетели, рассыпались среди камней, да там и остались.
Ну и ладно, потому что история эта мне понравилась до повизгивания, сижу довольная как щенок, стащивший мясо.
Благодарю чтеца за исполнение! Эффективно ли морское путешествие как способ развеяться и поправить здоровье? Добровольное заточение на борту бригантины, романтика закатов и восходов, солёный ветер и разгул стихий — прекрасно без сомнения, но три недели… И ещё один вопрос утопился в волнах — что там со старинным мечом, который со следами использования.