Одна сторона сабли была отполирована, но надпись нанести не успели. В качестве «вещдока» использовали рисунок с надписью, который, кстати, у меня есть. Хотел использовать его для обложки книги, но он выглядит слишком бледно. Что касается проекта… все-таки, мне кажется, что за этим делом остается что-то, о чем мы
еще не знаем, уж слишком зверски с ним разделались. Всегда остается что-то до конца не понятное в таких делах, как убийство Столыпина, Кеннеди, или вот этот процесс над Волынским.
Новеллы о людях, заложивших душу дьяволу за сокровища погибших кораблей, рассыпаны по всей романтической литературе от Эдгара По до Стивенсона. Это как бы «стандарт» жанра, в который почти невозможно привнести что-то новое. И одно из высших его достижений — «Стинфольская пещера» Гауфа. Вот только мораль этой архитипической истории далеко не так утешителен, как в его же новелле «Холодное сердце», написанной, в общем, о том же.
Спасибо! Я иногда думаю, а что если эта сабля сейчас валяется где-нибудь в куче музейного хлама? Но это маловероятно, скорее всего, ее тогда же и переплавили, ведь никакого «товарного вида» она не имела.
Убийство Столыпина остается, пожалуй, одним из самых загадочных политических преступлений ХХ века, до сих пор оказывающих влияние на развитие нашей страны. И Сергею Степанову, как никому, удалось раскрыть эту сложнейшую тему с максимальной точностью и объективностью, не впадая в публицистические крайности, и, к тому же, раскручивая сюжет, как напряженный детектив.
Когда человек читает для других то, что читал и любил с детства, это и вправду называется — делиться сокровищами. Когда он читает это так ярко и выразительно, это бесценные сокровища. Безупречен также вкус, который Елена проявляет, создавая обложки всех своих аудиокниг.
Очень тронут, спасибо Вам. Эту историю про безногого солдата, жившего во чреве лошади, я встречал в мемуарах про 1812 год в нескольких вариантах. Но самое удивительное, что у одного из мемуаристов этот несчастный был французом, найденным на Бородинском поле, а у другого — русским.
По поводу цветов Вы мне напомнили давнюю студенческую историю. В институте я делал доклад по творчеству Нормана Мейлера, который считался полузапретным и едва ли не порнографическим писателем. Я заявил, что каждый из моих любимых американских писателей для меня ассоциируется с каким-нибудь цветом. Джон Чивер — с серебристо-серым, Фланнери О'Коннор — с фиолетовым, Норман Мейлер — с мясным красным и т. п. Наша завкафедрой зарубежной литературы выслушала это с некоторым недоумением, а затем справилась: «А откуда вы это взяли?» «Ниоткуда, сам», — отвечал я. «Аааа». — был ответ. Думаю, я сильно ее разочаровал.
Евгений, своим открытием Елены Вы сделали для нее и для меня величайший подарок. Ее стихи и правда чудесны. Глубоко Вам признателен и благодарю от всей души.
На самом деле, как выяснилось, вот этом место: «Перечислив аргументы в пользу своего миролюбия, он приступил к критическому разбору военных действий «этого презренного немца», которого даже имя ему было противно называть, то есть, русского главнокомандующего Барклая». То есть, в моей повести «немцем» называет Барклая Наполеон. Павел Тучков в своих мемуарах очень подробно приводит свой разговор с Наполеоном, из него я и взял этот пассаж. Я думаю, его «ошибка» вполне понятна. «Немец» — это своего рода оскорбление в устах Наполеона, — ведь Барклай придерживался именно той тактики, которую позднее приписали Кутузову, и она была самой опасной для французов.
еще не знаем, уж слишком зверски с ним разделались. Всегда остается что-то до конца не понятное в таких делах, как убийство Столыпина, Кеннеди, или вот этот процесс над Волынским.