Самое возмутительное в имморализме персонажей «Гения» — отношение к старшему поколению и воровские повадки главного «героя». Молодой нахал украдкой целует Кристину Чэннинг в доме ее матери и на предостережение «Мама войдет» отвечает: «Да провались она!» Другие героини романа — Карлотта Уилсон и Сюзанна Дэйл — в лицо говорят своим матерям: «Меня совершенно не интересует твое мнение». И эта явная испорченность, упрямство и злонравие расцениваются и автором, и его героем как проявления решительности, благородства и сильной воли. В конфликте последней книги «Бунт» я была целиком на стороне миссис Дэйл.
Три четверти века великой Победе.
Ее подарили вы внукам и детям.
За други своя не жалели вы крови,
В терпенье и скорби сдвигали вы брови.
И в голосе правнуков ваших слеза
Любовь может ВЕЧНУЮ вам доказать.
Благодарю Александра Карлова за эту прекрасную работу. Теперь она будет для меня лучшим ориентиром в продолжении своей аудиокниги akniga.org/hafizova-elena-aleksey-i-aleksandra Я тоже напишу для нее развернутое биографическое предисловие о прадедушке Алексее. Сегодня день его рождения.
Название одной из глав — «Лео, колдунья и зеркальный шкаф» — не может импонировать. Поскольку лев Аслан Клайва Ст. Льюиса — в самом деле, грандиозный христианский образ. И нарисованная Клайвом Льюисом схема-метафора «согрешивший принадлежит дьяволу» служит напоминанием и откровением не только для детей, но и для взрослых. Искупление Асланом греха Эдмунда на Каменном столе — величественная сцена, объясняющая смысл Голгофы. На подобные книги нельзя бросать тень.
Неверно и утверждение о том, что все без исключения напасти посылаются как наказание за грех. Святой праведный Иов был непорочен перед Богом. Несчастья были испытанием его верности и мужества. «Сил, как всегда, больше, чем думаешь» (И. Одоевцева), и никому не дается креста тяжелее того, который он способен поднять.
Мы верим в Бога — верит в нас и Он.
Так победим любой мы легион.
Я продолжаю слушать книгу. Ничем, кроме оккультного массового гипноза, нельзя объяснить последние полтора года на планете.
Мир лицо потерял.
Невпервой дал он маху.
Круглый ноль – не овал –
Под забралом из страха.
В тульском пригороде Суворове штрафуют людей, дерзающих появляться на улице без намордника. Но сколько людей делают это добровольно.
Бог человеку изваял лицо
Резцом Своим искусным и послушным,
А человек, как скорлупой яйцо,
Одел его, украсив только уши.
Я приписываю это злой воле американских фабрикантов ужаса. Им противостоят честные умные люди во всем мире. Им противостоят внуки русских солдат и священников. Такие, как Денис Иванов и Владислав Шафалинов.
Клайв Стейплз Льюис говорит, что трусливый человек не способен ни к какой духовной деятельности.
Быть трусливым стыдно перед тем, кого любишь. Стыдно перед собственными детьми.
Стыдно перед Богом и собой.
Трус спасет свою шкуру,
Но живет он под гнетом.
Это знает иуда.
Это ведает Петр.
Я согласна с Вами относительно характера исполнения. При обучении радио- и тележурналистике это называется «улыбаться голосом». Звучит фальшиво и (очень часто) совсем неуместно.
Авторский образ «амазонки поневоле» изначально дивергентен с мифологическим образом амазонок, свободно и вольно выбиравших свой путь. Как у МЦ в посвящении дочке:
«Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной — и всем чужой.
Пленительной амазонкой,
Стремительной госпожой».
А у меня другой опыт, Женя. Я отвечу Вам ВКонтакте.
Относительно же сказок, мифологии, эпоса вообще — я считаю их обязательной частью культуры, ее языком — благодаря которому мы с Вами и понимаем друг друга, несмотря ни на что.
Я имею в виду Романтизм в широком смысле — с его нацеленностью на далекие времена и страны (например, ориентализм немецкого романтизма). То, о чем писал Сергей Аверинцев в статье о романтизме Жуковского.
В 16-ой главе «Крабата» Отфрида Пройслера, как нигде отчетливо, читается та истина, что все, составляющее жизнь Души, находится вне тела.
«Между прочими искусствами Крабат овладел и искусством выходить из своего тела. Оно принадлежало к тем немногим, применять которые мастер их остерегал – потому что легко могло случиться, что покинувший свое тело не нашел бы обратной дороги.
Издалека зазвенели пасхальные колокола, и тотчас из Шварцкольма донесся девичий голос – голос, который Крабат уже знал, которого он ждал, который тщетно пытался припомнить.
Крабат прислушивается к пению девушек в деревне. Как голоса сменяют друг друга – сначала тот, один, — а потом другие. И пока поют другие, он ждет того единственного.
«Что за волосы у нее, у этой Канторки? Каштановые, быть может? Или черные? Или пшеничные?»
Он должен это узнать! Ему захотелось увидеть эту девушку, пение которой он слышит. Очень захотелось.
«Что, если выйти из тела? – думает он. – Только на несколько мгновений – настолько, чтобы успеть заглянуть ей в лицо…»
И вот он уже произносит заклятие, уже чувствует, как освобождается из своего тела, выдыхает себя в черную ночь.
Он оборачивается на костер – на Юро, который вот-вот заснет, на себя самого. Вот он сидит, прислонившись к кресту, не живой и не мертвый. Всё, что составляет жизнь Крабата, теперь снаружи, вовне. Оно свободно, легко и ничем не сковано. И чувствует всё острее, чем когда-либо прежде.
Он еще медлит оставить свое тело совсем, освободиться от последней связи. Это дается ему нелегко, потому что он знает: расстаться можно и навсегда. И все же он перестает смотреть на этого носящего его имя парня, сидящего у костра, – и отправляется в деревню.
Никто не слышит Крабата, никто не может его видеть. Но сам он видит и слышит всё с отчетливостью, которая его удивляет».
«Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», – говорит Христос. Если сокровищем было только тело, то утрата его совершенства – окончательная катастрофа.
Если Душе есть к чему вернуться после сокрушения тела – Дружба, Любовь, Знание, Искусство – она только становится сильнее.
Наверное потому, что столько женщин — «из другого теста» (слова автора), и по отношению к ним многие замечания, сопутствующие основной идее, весьма неэтичны. Вспомните друзей Иова.
Начали они хорошо:
«Если попытаемся мы сказать к тебе слово, –
не тяжелО ли будет тебе?» (Иов 4:2)
Не случаен ведь тот факт, что уцелевшие в концлагерях военнопленные, как правило, не стремились к позднейшим встречам друг с другом и не любили вспоминать о своих страданиях – достаточно было того, что «отверстые могилы прошлого» раскрывались перед ними во сне.
Не все, что зримо, следует назвать,
И ум не все собой объять способен.
Руками слов не стоит открывать
Святых покровов жалости и скорби.
Можно стремиться врачевать раны, но прикасаться к ним так неловко, что они станут кровить.
Три четверти века великой Победе.
Ее подарили вы внукам и детям.
За други своя не жалели вы крови,
В терпенье и скорби сдвигали вы брови.
И в голосе правнуков ваших слеза
Любовь может ВЕЧНУЮ вам доказать.
Неверно и утверждение о том, что все без исключения напасти посылаются как наказание за грех. Святой праведный Иов был непорочен перед Богом. Несчастья были испытанием его верности и мужества. «Сил, как всегда, больше, чем думаешь» (И. Одоевцева), и никому не дается креста тяжелее того, который он способен поднять.
Мы верим в Бога — верит в нас и Он.
Так победим любой мы легион.
Мир лицо потерял.
Невпервой дал он маху.
Круглый ноль – не овал –
Под забралом из страха.
В тульском пригороде Суворове штрафуют людей, дерзающих появляться на улице без намордника. Но сколько людей делают это добровольно.
Бог человеку изваял лицо
Резцом Своим искусным и послушным,
А человек, как скорлупой яйцо,
Одел его, украсив только уши.
Я приписываю это злой воле американских фабрикантов ужаса. Им противостоят честные умные люди во всем мире. Им противостоят внуки русских солдат и священников. Такие, как Денис Иванов и Владислав Шафалинов.
Клайв Стейплз Льюис говорит, что трусливый человек не способен ни к какой духовной деятельности.
Быть трусливым стыдно перед тем, кого любишь. Стыдно перед собственными детьми.
Стыдно перед Богом и собой.
Трус спасет свою шкуру,
Но живет он под гнетом.
Это знает иуда.
Это ведает Петр.
«Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной — и всем чужой.
Пленительной амазонкой,
Стремительной госпожой».
Относительно же сказок, мифологии, эпоса вообще — я считаю их обязательной частью культуры, ее языком — благодаря которому мы с Вами и понимаем друг друга, несмотря ни на что.
«Между прочими искусствами Крабат овладел и искусством выходить из своего тела. Оно принадлежало к тем немногим, применять которые мастер их остерегал – потому что легко могло случиться, что покинувший свое тело не нашел бы обратной дороги.
Издалека зазвенели пасхальные колокола, и тотчас из Шварцкольма донесся девичий голос – голос, который Крабат уже знал, которого он ждал, который тщетно пытался припомнить.
Крабат прислушивается к пению девушек в деревне. Как голоса сменяют друг друга – сначала тот, один, — а потом другие. И пока поют другие, он ждет того единственного.
«Что за волосы у нее, у этой Канторки? Каштановые, быть может? Или черные? Или пшеничные?»
Он должен это узнать! Ему захотелось увидеть эту девушку, пение которой он слышит. Очень захотелось.
«Что, если выйти из тела? – думает он. – Только на несколько мгновений – настолько, чтобы успеть заглянуть ей в лицо…»
И вот он уже произносит заклятие, уже чувствует, как освобождается из своего тела, выдыхает себя в черную ночь.
Он оборачивается на костер – на Юро, который вот-вот заснет, на себя самого. Вот он сидит, прислонившись к кресту, не живой и не мертвый. Всё, что составляет жизнь Крабата, теперь снаружи, вовне. Оно свободно, легко и ничем не сковано. И чувствует всё острее, чем когда-либо прежде.
Он еще медлит оставить свое тело совсем, освободиться от последней связи. Это дается ему нелегко, потому что он знает: расстаться можно и навсегда. И все же он перестает смотреть на этого носящего его имя парня, сидящего у костра, – и отправляется в деревню.
Никто не слышит Крабата, никто не может его видеть. Но сам он видит и слышит всё с отчетливостью, которая его удивляет».
«Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», – говорит Христос. Если сокровищем было только тело, то утрата его совершенства – окончательная катастрофа.
Если Душе есть к чему вернуться после сокрушения тела – Дружба, Любовь, Знание, Искусство – она только становится сильнее.
Наверное потому, что столько женщин — «из другого теста» (слова автора), и по отношению к ним многие замечания, сопутствующие основной идее, весьма неэтичны. Вспомните друзей Иова.
Начали они хорошо:
«Если попытаемся мы сказать к тебе слово, –
не тяжелО ли будет тебе?» (Иов 4:2)
Не случаен ведь тот факт, что уцелевшие в концлагерях военнопленные, как правило, не стремились к позднейшим встречам друг с другом и не любили вспоминать о своих страданиях – достаточно было того, что «отверстые могилы прошлого» раскрывались перед ними во сне.
Не все, что зримо, следует назвать,
И ум не все собой объять способен.
Руками слов не стоит открывать
Святых покровов жалости и скорби.
Можно стремиться врачевать раны, но прикасаться к ним так неловко, что они станут кровить.