Достоевский Федор - Зимние заметки о летних впечатлениях

Заметки спустя некоторое время, когда серебро зимнего солнца окутало нежной дымкой воспоминания, акварелью размыла остроту летних впечатлений, притушила краски эмоций и чувств, рождённых в оглушающе быстром движении, калейдоскопе человеческих лиц, стран, городов.
Повествование довольно ощутимо пропитано едким сарказмом и неуютностью. С детства грезивший о других странах, мечтавший ну хоть одним глазком — наконец-то увидел и всем своим существом окунулся в столь долгожданное и — не обрёл ожидаемого. Разочарование ребёнка, пришедшего в парк аттракционов поздней осенью.
Бедный мой, как же трудно кислоту разочарования преобразить в ироничную полуулыбку. Трудно и больно прощаться с иллюзиями, потому что опустевшее место властно требует работы над его заполнением. А так ли легко найти то светлое и лёгкое, чем хорошо было бы укрыть эту пустоту и где сыскать жемчужинки для её засеивания?
Он побывал на чужбине, только и всего, вот в чём кроется искреннее его неприятие того, что довелось увидеть, всё кругом было — не Россия, лучше ли хуже ли, но не Россия.
Скука и искреннее желание понять чем же притягательна для нас Европа, недоумение и досада от того, что всё увиденное, пропущенное сквозь призму собственного восприятия, не вызвало отклика, а лишь вылилось в нудное придирание к мелочам.
Тонкий, прекрасный, высокий и могучий — маловата Ему была Европа, тесно и неинтересно Ему там было, потому что… а Бог его знает почему.
Исполнение изумительное, лучшего Чтеца для этого произведения и желать нельзя, благодарю!

Здорово! Очень современно! Писателю — браво!
Спасибо за прекрасное прочтение!

Неожиданны рассуждения писателя о свободе, равенстве и братстве, которые, как утверждает автор, к обществу людей относиться не могут. Он поясняет, что свобода, равенство и братство возможны в муравейнике, поскольку там все сыты, довольны, свободны, равны и трудятся в интересах всего муравейника, то есть братства. А человеку до муравья очень далеко, ведь идеал человека — быть собственником, и свободу человеку дает миллион. Человек с миллионом — это человек, который делает все что угодно. Человек без миллиона — это человек, с которым делают все что угодно. С писателем спорить трудно. Интересно, что данная книга была издана за полвека до Октябрьской революции. Прочитана очень хорошо.

Гениально! Прослушала два раза. И исполнение хорошее, хороший французский, ударения на своих местах. Артистично. Остро и современно.

Как мне нравится такой Достоевский!!! Как он глумится, потешается, куражится над читателем «слушателем». Все-таки какой же он бывает разный, в этом произведении он мне напоминает Чернышевского, такая же манера излагать… ОООО КАК ЖЕ Я ЕЕ ЛЮБЛЮ… а теперь небольшое отступление… я знакома почти со всем творчеством Достоевского и почти в каждом произведении у него есть герой, страдающий от проблем с печенью. Вот наверное, смею предположить, что сам автор имел подобные проблемы. Кто читал Чехова тот скорее всего заметил, что Чехов часто описывал героя страдающего от подагры, а у Эрих Мария Ремарка была знакомая девушка, больная туберкулезом. Авторы в свои произведения вносят частичку своей жизни, свои мысли, переживания, страдания, наделяют своим характером, нравом, темпераментом своих героев-персонажей. В своих героях они проживают жизнь, немного свою, немного чужую, но такую близкую и родную им. Знакомясь с героями произведений Достоевского можно понять, что Достоевский был человеком задумчивым, а таких еще говорят, он «на своей волне», но при этом он был человеком с большим чувством юмора, но только в очень и очень узком кругу… это конечно мое мнение… ЛЮБЛЮ ТВОРЧЕСТВО ДОСТОЕВСКОГО… ТАКИХ ЛЮДЕЙ СЕЙЧАС НЕТ

Как мне нравятся мысли Достоевского «Я заговорил об них об всех, что ищут отрадного уголка в Европе, и, право, я думал, что им там лучше. А между тем на их лицах такая тоска… Бедненькие! И что за всегдашнее в них беспокойство, что за болезненная, тоскливая подвижность! Все они ходят с гидами и жадно бросаются в каждом городе смотреть редкости и, право, точно по обязанности, точно службу продолжают отечественную: не пропустят ни одного дворца о трех окнах, если только он означен в гиде, ни одного бургомистерского дома, чрезвычайно похожего на самый обыкновенный московский или петербургский дом; глазеют на говядину Рубенса и верят, что это три грации, потому что так велено верить по гиду; бросаются на Сикстинскую мадонну стоят перед ней с тупым ожиданием: вот-вот случится что-то, кто-нибудь вылезет из-под пола и рассеет их беспредметную тоску и усталость. И отходят удивленные, что ничего не случилось. Это не самодовольное и совершенно машинальное любопытство английских туристов и туристок, смотрящих более в свой гид, чем на редкости, ничего не ожидающих, ни нового, ни удивительного, и проверяющих только: так ли в гиде означено и сколько именно футов или фунтов в предмете? Нет, наше любопытство какое-то дикое, нервное, крепко-жаждущее, а про себя заранее убежденное, что ничего никогда не случится, разумеется до первой мухи; пролетела муха, – значит, опять сейчас начинается… Я ведь только про умных людей теперь говорю. Про других же заботиться нечего: их всегда бог хранит. И не про тех тоже, которые окончательно там поселились, забывают свой язык и начинают слушать католических патеров. Впрочем, про всю массу можно вот что сказать: как только все мы переваливаем за Эйдкунен тотчас же становимся разительно похожи на тех маленьких несчастных собачек, которые бегают, потерявши своего хозяина. Да вы что думаете, что я с насмешкой пишу, виню кого-нибудь, что вот-де «в настоящее время, когда и т. д., а вы за границей! Крестьянский вопрос идет, а вы за границей!» и т. д. и т. д. О ничуть и нисколько. Да я-то кто такой, чтоб винить? За что винить, кого винить? «И рады делу, да дела нет, а что есть, так и без нас делается. Места заняты, вакансии не предвидится. Охота совать свой нос, где его не спрашивают». Вот и отговорка, и вся недолга. Отговорку-то мы наизусть знаем.» А вот и еще «Не понимаю я только одного: ведь Чацкий был человек очень умный. Как это умный человек не нашел себе дела? Они все ведь не нашли дела, не находили два-три поколения сряду. Это факт, против факта и говорить бы, кажется, нечего, но спросить из любопытства можно. Так вот не понимаю я, чтоб умный человек, когда бы то ни было, при каких бы ни было обстоятельствах, не мог найти себе дела. Этот пункт, говорят, спорный, но в глубине моего сердца я ему вовсе не верю. На то и ум, чтоб достичь того, чего хочешь. Нельзя версты пройти, так пройди только сто шагов, все же лучше, все ближе к цели, если к цели идешь. И если хочешь непременно одним шагом до цели дойти, так ведь это, по-моему, вовсе не ум. Это даже называется белоручничеством. Трудов мы не любим, по одному шагу шагать не привычны, а лучше прямо одним шагом перелететь до цели или попасть в Регулы. Ну вот это-то и есть белоручничанье.»

Жаль, от Достоевского я ожидала, как всегда, глубины. А здесь эмоции. Неприятие. Видимо, публицистика не была для него так близка, как главное дело — романы. Там он ставил вопросы, которые и привораживают нас к попытке понять свою душу. Там он искал, там отдавался своему гению. А здесь все мельче, по-моему. Я даже не могу дальше слушать. 11% — и все, неискренне, не по-настоящему. Простите, пожалуйста, если кому-то это покажется обидным.

Прослушала 31 процент. Дальше нет смысла. Всё как обычно мы великие запад гнилой Ну и где запад и где мы? Кто кому едет работать и пользуется их изобретениями? Но мы ж великие! Грустно осознавать свой тупизм.