Гопник учит воспитанию детей.

Долго откладывала знакомство с Жене, но меня в последнее время захватывают мысли о бродяжничестве, поэтому смотрю тематическое кино и читаю. Пока прослушала около 30% книги. Жизнь автора, описанная здесь, полна богемно-маргинального обаяния, а в нарочитой аморальности Жене видится инверсия святости, доходящая до точки, где обнуляется любая «порочность». Стиль захватывает, но буду ли читать что-то ещё у этого автора — не знаю.

Голос исполнительницы сначала показался слишком зрелым и серьёзным для этого произведения, но она читает с должным пафосом и профессионально расставляет акценты.

У исполнительницы очень приятный голос, звучащий нежно и легко, что, как мне кажется, хорошо подходит для озвучивания произведений Рильке.

Ещё захотелось оставить небольшой отрывок из «Вчерашнего мира», где Цвейг рассказывает о Рильке: «Порядок, чистота, покой были для него такой же физической потребностью, как и внешняя сдержанность. Необходимость ехать в переполненном трамвае, сидеть в шумном ресторане выбивала его из колеи на целые часы.
Он не выносил ничего вульгарного, и в его одежде, хоть жил он и небогато, всегда были заметны продуманность, опрятность и вкус. Она всегда была обдуманным и поэтичным шедевром соразмерности, но не без крошечной, сугубо индивидуальной черточки, пустячка (вроде тонкого серебряного браслетика на руке), которым он втайне гордился. Чувство эстетической законченности, симметрии вносил он в самое интимное и личное. Однажды я, будучи у него дома, наблюдал за тем, как поэт, собираясь в дорогу – мою помощь он вполне резонно отклонил за ненадобностью, – укладывал чемодан. Это была мозаичная кладка: каждая вещь по отдельности бережно опускалась на предназначенное место; и я посчитал бы святотатством разрушить жестом помощи этот красочный пасьянс.
Это чувство изящного, присущее ему от рождения, проявлялось у него в самых незначительных мелочах: стихи он писал только на самой лучшей бумаге, каллиграфическим круглым почерком, так, что расстояние от строки до строки было как линейкой отмерено; и для самого рядового письма он точно так же брал самую лучшую бумагу, и округлым, ровным, без помарок был его почерк, и соблюдались те же безукоризненные промежутки. Никогда, даже в самой большой спешке, он не позволял себе зачеркнуть слово, и всякий раз, когда фраза или оборот казались ему недостаточно отделанными, он с удивительным терпением переписывал набело все письмо. Он не допускал, чтобы из его рук вышло нечто незавершенное.
Его сдержанность в соединении с внутренней собранностью покоряли каждого, кто знал его близко. Как самого Рильке невозможно представить себе несдержанным, так и среди окружающих не было никого, чья бесцеремонность или тщеславие не тонули бы в излучаемой им трепетной тишине. Ибо в его манере держаться была удивительная благотворная нравственная сила. После любого продолжительного разговора с ним человек часами или даже целыми днями бывал нетерпим ко всему вульгарному».

О, у меня в детстве была такая (и сейчас есть, в шкафу стоит). Мне она очень нравилась, помнится, много раз перечитывала. И иллюстрирована книга, действительно, превосходно.

Читала комментарии и на этом моменте подумала, что а ведь мне вот тоже, когда была подростком лет 15-16, казались привлекательными маньяки и садисты. Да и парочке подруг. Когда ты не в теме, то кажется, что они какие-то особенные, потому что делают такое, на что большинство не способно, находятся на вершине пищевой цепи, право имеют, а не твари дрожащие, и всё такое) А ещё, так же как истеричка желает быть госпожой господина, есть иллюзия, что тебя-то единственную маньяк не тронет. Это и в очень многих популярных фильмах обыграно, вспомнить хоть Клэрис и Ганнибала Лектера.