« – Ты должна скоро родить девочку. Надо ее бросить!» – сказал Торстейн своей жене Йофрид.
– Какая жестокость! – прошептал юный слуга.
– Варвары! – подал голос Христофор Митиленский.
Греки были поспешны в своих суждениях. В ту пору, о которой шла речь в сагах, наша Исландия была языческой страной, и существовал такой обычай, что люди бедные и имевшие большую семью уносили своих новорожденных детей в пустынное место и там оставляли. Но даже в ту языческую эпоху считалось, что бросать детей нехорошо".
– «Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят».
– Это начало висы или торжественной драпы? – осведомился Харальд.
Христофор презрительно отмахнулся от его вопроса:
– Что ты понимаешь в поэзии, скиф!
Харальд едва подавил гнев. Правильно предупреждал Ярицлейв Мудрый – даже лучшие из греков считали других людей грубыми скотами. Отойдя от высокомерного греческого скальда, он развязал непроницаемый для брызг мешок из тюленей кожи и бережно извлек арфу, подаренную Торстейном Дромоном. Оглядывая чужие берега, он пощипывал струны арфы и напевал:
Как у ястреба, ярок
Взгляд девы нарядной,
Вслед посмотревшей скальду.
Но ныне лучистые луны ресниц
Нам не радость сулят,
А злую беду насылают".
«Пропонтида, или Предморье, лежавшая перед Понтом Эгейским, была наполнена многоцветным сиянием, с которым не мог сравниться даже блеск золотистой мозаики, драгоценных каменьев и жемчугов Великой церкви. Сияние возникало из-за того, что ветер срывал верхушки волн и превращал их в водяную пыль, вспыхивающую под солнечными лучами десятками маленьких радуг. Казалось, все Предморье горит таинственным греческим огнем, которым грезил Харальд».
«Харальду наскучила почетная, но спокойная жизнь в Мегапалатах греческого конунга. Он просил отправить его на войну, однако аколуф Михаил наотрез отказал норманну.
– Василиса разгневается, если ты уедешь. Я приметил, что она всегда ищет тебя глазами среди прочих варангов».
Приключения «последнего викинга» Харальда продолжаются на Святой земле. Как и в предыдущих частях этой авантюрной саги, напряженное действие разворачивается на фоне достоверного исторического материала, а мы не перестаем удивляться пассионарности героев того яркого времени: ведь все это было НА САМОМ ДЕЛЕ.
Вся сага Сергея Степанова о Харальде — непрерывная цепь архетипических ситуаций и образов. Тоска изгнанника по родине, недостижимо далекая невеста, поиск чудесных диковин, адские соблазны царских чертогов, подчиненность князя рабам… Кульминацией книги «Морской огонь» становится via dolorosa Харальда с крестом на плечах в Святом Граде и схождение благодатного огня.
На 30-ой минуте третьей главы будущий конунг Норвегии Харальд Суровый случайно становится участником языческой мистерии на Кипре и неожиданно встречает большую любовь. Герои, отдаленные от нас временем и пространством, часто мыслят иначе, нежели мы, но чувствуют всегда то же.
7-ая глава «Морского огня» напоминает фразу из Екклезиаста «Видел я рабов на конях и князей, ходящих пешком». Имя Роберта Великолепного я произносила и на франкский лад, по аналогии с Дагобертом, Сигибертом, и на германский лад. В поэзии это обычное дело и в такой ритмизированной прозе, по-моему, тоже звучит органично.
Гумилев Николай «Стихи разных лет» (аудиокнига 2020).
История превратила трагический обрыв поэзии Николая Степановича Гумилева всего лишь в «отрывок»… «отрывок жизни», пленительный своей «бездонной глубиной», удивительный неповторимостью перспектив бесконечных смыслов, загадочный «таинственной музыкой своих речей...»
И умер я… и видел пламя,
Не виданное никогда:
Пред ослепленными глазами
Светилась синяя звезда…
В каждом отдельном стихотворении средоточие сплетений нескольких тем… когда внешнее представление описано и слито с психологическим, живопись объединена с философией, а музыка поёт в прозе…
О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
В человеческой, темной судьбе
Ты — крылатый призыв к вышине…
Уникальное творчество, развившееся под знаком большой мысли, доступное настоящим поэтам, властелинам ритмов, слагающим «окрыленные стихи», «расковывая косный сон стихий»… Он писал их подобно «возношению» благоуханной дымящейся «жертвы» на «алтарь богам»… Сокрытое в стихотворном «подтексте» художника, его индивидуальность намного масштабнее акмеистических устремлений. В его лирике воплотился он сам, его личность — мужественный стойкий человек, любящий и умеющий смотреть в лицо опасности… человек, бесстрашно бросающий вызов судьбе:
Свод небесный будет раздвинут
Пред душою, и душу ту
Белоснежные кони ринут
В ослепительную высоту…
В этом сборнике бесконечный разлив удивительных смещений и метаморфоз. Они запечатлены с таким страстным притяжением, в столь немыслимо выразительных словосочетаниях, ритмических конструкциях, что сразу появляется ощущение их естественного существования в мире, из которого почерпнуты уникальные образы и воплощены в своеобразном, обусловленном целостной атмосферой произведений строе. Сухой констатации заветов христианства нет нигде. Они проступили в живых многогранных переживаниях личности и потому приобрели редкую выразительность и свой таинственный смысл:
Но дремлет мир в молчаньи строгом,
Он знает правду, знает сны,
И Смерть, и Кровь даны нам Богом
Для оттененья Белизны…
Прочитано чудесно… так, что «строй находишь в нестройном хоре чувства»… большое спасибо. «Лайк». «Избранное».
Фрагменты стихов во 2-3 и 5-6 треках расположены по алфавитному принципу составления восточных сборников поэзии. Поэтому чередование драматических и юмористических фрагментов — естественное, как в жизни, — располагает к длительному прослушиванию аудиокниги.
– Какая жестокость! – прошептал юный слуга.
– Варвары! – подал голос Христофор Митиленский.
Греки были поспешны в своих суждениях. В ту пору, о которой шла речь в сагах, наша Исландия была языческой страной, и существовал такой обычай, что люди бедные и имевшие большую семью уносили своих новорожденных детей в пустынное место и там оставляли. Но даже в ту языческую эпоху считалось, что бросать детей нехорошо".
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят».
– Это начало висы или торжественной драпы? – осведомился Харальд.
Христофор презрительно отмахнулся от его вопроса:
– Что ты понимаешь в поэзии, скиф!
Харальд едва подавил гнев. Правильно предупреждал Ярицлейв Мудрый – даже лучшие из греков считали других людей грубыми скотами. Отойдя от высокомерного греческого скальда, он развязал непроницаемый для брызг мешок из тюленей кожи и бережно извлек арфу, подаренную Торстейном Дромоном. Оглядывая чужие берега, он пощипывал струны арфы и напевал:
Как у ястреба, ярок
Взгляд девы нарядной,
Вслед посмотревшей скальду.
Но ныне лучистые луны ресниц
Нам не радость сулят,
А злую беду насылают".
– Василиса разгневается, если ты уедешь. Я приметил, что она всегда ищет тебя глазами среди прочих варангов».
Воды ее — как бескрайнее море, и,
Чтобы досадные скрылись пробелы, —
С греческим дрОмоном странствуем смело!
Еще один вариант обложки
Волны ее как бескрайнее море, и,
Чтобы восполнить смешные пробелы, –
Слушайте книги! Скорее за дело!
История превратила трагический обрыв поэзии Николая Степановича Гумилева всего лишь в «отрывок»… «отрывок жизни», пленительный своей «бездонной глубиной», удивительный неповторимостью перспектив бесконечных смыслов, загадочный «таинственной музыкой своих речей...»
И умер я… и видел пламя,
Не виданное никогда:
Пред ослепленными глазами
Светилась синяя звезда…
В каждом отдельном стихотворении средоточие сплетений нескольких тем… когда внешнее представление описано и слито с психологическим, живопись объединена с философией, а музыка поёт в прозе…
О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
В человеческой, темной судьбе
Ты — крылатый призыв к вышине…
Уникальное творчество, развившееся под знаком большой мысли, доступное настоящим поэтам, властелинам ритмов, слагающим «окрыленные стихи», «расковывая косный сон стихий»… Он писал их подобно «возношению» благоуханной дымящейся «жертвы» на «алтарь богам»… Сокрытое в стихотворном «подтексте» художника, его индивидуальность намного масштабнее акмеистических устремлений. В его лирике воплотился он сам, его личность — мужественный стойкий человек, любящий и умеющий смотреть в лицо опасности… человек, бесстрашно бросающий вызов судьбе:
Свод небесный будет раздвинут
Пред душою, и душу ту
Белоснежные кони ринут
В ослепительную высоту…
В этом сборнике бесконечный разлив удивительных смещений и метаморфоз. Они запечатлены с таким страстным притяжением, в столь немыслимо выразительных словосочетаниях, ритмических конструкциях, что сразу появляется ощущение их естественного существования в мире, из которого почерпнуты уникальные образы и воплощены в своеобразном, обусловленном целостной атмосферой произведений строе. Сухой констатации заветов христианства нет нигде. Они проступили в живых многогранных переживаниях личности и потому приобрели редкую выразительность и свой таинственный смысл:
Но дремлет мир в молчаньи строгом,
Он знает правду, знает сны,
И Смерть, и Кровь даны нам Богом
Для оттененья Белизны…
Прочитано чудесно… так, что «строй находишь в нестройном хоре чувства»… большое спасибо. «Лайк». «Избранное».