В сумасшедшем доме каждый мог говорить все, что взбредет ему в голову, словно в парламенте.
Беда, когда человек вдруг примется философствовать — это всегда пахнет белой горячкой.
— Осторожность никогда не бывает излишней, а излишество вредит.
— Великая бойня — мировая война — также не обошлась без благословения священников.
— Наш обер-лейтенант Маковец говорил: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазали. Военная служба из вас, дураки безмозглые, людей сделает!» Ну, разве не так? Вообразите себе сквер, скажем, на Карловой площади, и на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины. Это меня ужасно пугает.
— В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте короли били друг друга своими подданными.
— Не представляю себе, — произнес Швейк, — чтобы невинного осудили на десять лет. Правда, однажды невинного приговорили к пяти годам — такое я слышал, но на десять — это уж, пожалуй, многовато!
— Меня тоже осматривали судебные врачи, — когда я за кражу ковров предстал перед присяжными. Признали меня слабоумным. Теперь я пропил паровую молотилку, и мне за это ничего не будет. Вчера мой адвокат сказал, что если уж меня один раз признали слабоумным, то это пригодится на всю жизнь.
В сумасшедшем доме каждый мог говорить все, что взбредет ему в голову, словно в парламенте.
Беда, когда человек вдруг примется философствовать — это всегда пахнет белой горячкой.
— Осторожность никогда не бывает излишней, а излишество вредит.
— Великая бойня — мировая война — также не обошлась без благословения священников.
— Наш обер-лейтенант Маковец говорил: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазали. Военная служба из вас, дураки безмозглые, людей сделает!» Ну, разве не так? Вообразите себе сквер, скажем, на Карловой площади, и на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины. Это меня ужасно пугает.
— В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте короли били друг друга своими подданными.
— Не представляю себе, — произнес Швейк, — чтобы невинного осудили на десять лет. Правда, однажды невинного приговорили к пяти годам — такое я слышал, но на десять — это уж, пожалуй, многовато!
— Меня тоже осматривали судебные врачи, — когда я за кражу ковров предстал перед присяжными. Признали меня слабоумным. Теперь я пропил паровую молотилку, и мне за это ничего не будет. Вчера мой адвокат сказал, что если уж меня один раз признали слабоумным, то это пригодится на всю жизнь.